— Спасибо, мы на маршрутке доедем, — сухо ответила ты.

                 — До остановки — километра четыре через лес топать, а моя машина — тут, на просеке, за пять минут дойдём, — рассудительно возразила Ксения. — Кроме того, маршрутку ещё дождаться надо, а я — вот она, меня ждать не нужно.

                 — Спасибо, не стоит утруждаться, мы как-нибудь сами доберёмся домой, — упрямо отказалась ты. — Лёнь, давай собираться.

                 Что тут делать? Ты была напряжена, как струна, которая вот-вот лопнет, а мне доводить тебя до критической точки не хотелось, и я предпочла уступить. Улыбнувшись Ксении, я вздохнула:

                 — Спасибо вам большое... Мы лучше сами.

                 — Ну... хозяин — барин, — развела руками Ксения. — Я хотела как лучше, но навязываться вам не стану.

                 Я принялась собирать наши вещи, но краем глаза заметила, что Ксения не уходит. Расставив длинные ноги в облегающих джинсах и заложив руки в карманы, она смотрела на меня с загадочной полуулыбкой. Идти нам было в одну сторону, как выяснилось, и она просто дожидалась, когда мы соберёмся, чтобы пойти всем вместе. 

                 Грустная, с испорченным настроением, я брела между молчаливых стволов. Уходить отсюда не хотелось просто до крика, но, с другой стороны, раздражать тебя мне не хотелось в равной степени. Погружённая в эти невесёлые мысли, я не очень внимательно смотрела под ноги и не заметила пригорочка. Нога подвернулась, и я с воплем скатилась по мягкой траве в небольшую ложбинку.

                 — Лёня! — встревоженно воскликнула ты.

                 Сустав был вроде на месте, но жуткая боль в щиколотке ясно дала понять, что ногу я растянула. Ксения в один миг оказалась рядом.

                 — Лёнечка, вы целы? — спрашивала она озабоченно. — Где-нибудь больно?

                 — Кажется, растяжение, — простонала я, растирая щиколотку, которая опухала прямо-таки на глазах.

                 — Ох, ну что ж вы так, — покачала Ксения головой, бережно дотрагиваясь до моей ноги, будто она была чем-то драгоценным и хрупким.

                 В это время ты тоже добралась до меня. Твои руки принялись взволнованно меня ощупывать.

                 — Птенчик... Ты как? Ничего не сломала?

                 — Нет, нет, Ясь... — Сдерживая стон, я провела ладонью по твоему ёжику. — Ногу подвернула чуть-чуть. Ничего, дойду как-нибудь...

                 — Яна, — обратилась Ксения к тебе серьёзно и вкрадчиво, — я вас настоятельно прошу, давайте не будем истязать Лёню и заставлять её с такой ногой ковылять четыре километра до остановки. Моя машина совсем рядом. Давайте отставим все недоразумения в сторону и поступим так, как будет лучше и удобнее для Лёни.

                 Твои губы сжались, верхняя нервно дёрнулась.

                 — Хорошо, — процедила ты глухо. — Лёнь, встать можешь?

                 — Попробую, — пропыхтела я, цепляясь за твоё плечо.

                 Стискивая зубы, я кое-как доковыляла до серебристо-серого внедорожника Ксении. Он был не такой большой, как у Александры, но свою функцию — ездить по пересечённой местности — выполнял отлично. Ксения настояла на том, чтобы я села вперёд и пристегнула ремень безопасности, а тебе пришлось расположиться на заднем сиденье. Когда мы выехали из леса на ровную асфальтовую дорогу, я назвала наш адрес и объяснила, как туда проехать.

                 — Лёня, ради Бога, не сочтите за навязчивость, но могу я обратиться к вам за помощью по профессиональному вопросу, как к специалисту в области иностранных языков? — спросила Ксения. — Не могли бы вы мне помочь с одной научной статьёй по моей специальности? Она на английском, а перевода нигде нет. Я сама немного владею английским, но, видно, не настолько хорошо... Есть там несколько абзацев, смысл которых от меня ускользает. Автор нагородил там каких-то чёрт знает каких трёхэтажных грамматических конструкций, в которые я, грубо говоря, никак не могу въехать, хотя все слова по отдельности вроде понятны. Можно было бы, конечно, плюнуть на эти абзацы, но без них не складывается общая картина, получаются логические пробелы и смысл всей статьи ясен не до конца. Думаю, это не отнимет у вас много времени. Ну, и без благодарности с моей стороны, конечно, не останется.

                 На заднем сиденье царила гробовая тишина. Твои незрячие солнца спрятались за щитком тёмных очков, губы были мрачно сжаты.

                 — Почему бы нет? — ответила я. — Я пока свободна, у меня ещё есть несколько дней отпуска. Обращайтесь.

                 Ксения просияла белозубой зачаровывающей улыбкой.

                 — Спасибо вам, Лёнечка... Можно тогда ваш телефон, чтоб мы могли обсудить, как будет удобнее всё это сделать?

                 Под твоё угрюмое молчание мы обменялись номерами телефонов. Ничего опасного и двусмысленного я во всём этом не усматривала, хотя, если на секунду предположить, что статья — лишь предлог, Ксения представала в качестве весьма ловкой особы, способной уводить чужих девушек буквально из-под носа у их половин — ну, или, по крайней мере, весьма дерзко завязывать с ними знакомство. Я абсолютно не собиралась заводить с ней какие-либо интрижки: на моём пальце был символ нашей с тобой любви, но Ксения была всё-таки чертовски обаятельна. Она притормозила у аптеки и купила там эластичный бинт, обезболивающий гель и таблетки для меня. Когда мы подъехали к нашему дому, она открыла дверцу и помогла мне выбраться из машины, даже хотела проводить до самой квартиры, но ты сказала вежливо, но твёрдо:

                 — Большое вам спасибо, что подбросили нас. Теперь-то уж мы дойдём оставшиеся несколько шагов.

                 Ничуть не обескураженная твоей суровостью, Ксения лучезарно улыбнулась мне и сказала:

                 — Созвонимся, Лёнечка. Было безумно приятно с вами познакомиться... — И добавила: — И с вами, Яна. Вы достойны уважения. Ну, а ваша девушка, — не удержалась она от последнего комплимента, — поклонения.

                 Твоя рука заботливо поддерживала меня, когда мы поднимались по лестнице. Дома я намазала ногу гелем, забинтовала и приняла обезболивающее. Устроившись на диване, я прижала к ноге пакет со льдом из морозилки, а ты отправилась в ванную. Оттуда послышался шум и плеск воды.

                 После душа, не сказав мне ни слова, ты ушла в студию в одной майке и трусиках-боксерах. Я откинула голову на диванную подушечку и хныкнула. Эта недосказанность возводила между нами стену, и это было самой ужасной, самой невыносимой пыткой. Страшнее твоего молчания не существовало ничего. 

                 Прихрамывая на больную ногу, я достала из сумки-холодильника так и не съеденную тобой ежевику — тоже квёлую и грустную, утратившую товарный вид и немного пустившую сок. Есть её уже не хотелось, и я убрала её в морозилку — может, сделаю что-нибудь потом из неё. Положу в кисель или испеку ягодный пирог.

                 Поговорить с тобой мне удалось только поздно вечером, когда ты пришла в спальню и улеглась рядом, повернувшись ко мне спиной — небывалое дело и плохой признак. Из-за жары мы спали, ничем не укрываясь: шумновато работающий кондиционер на ночь приходилось выключать. Придвинувшись, я дотронулась до твоего плеча. Кожа была чуть липкой.

                 — Ясь... Ну, ты что сегодня устроила, а? — начала я тихо и не то чтобы укоризненно, а скорее наоборот — виновато. — Совершенно незнакомый человек, с которым меня ничто не связывает... Мы просто общались, а ты... Отелло, блин. Разве так можно? Ревность — это, вообще-то, выражение недоверия. Ты не веришь в то, что я люблю только тебя, и больше никто мне не нужен. Не веришь, что я не собираюсь тебе ни с кем изменять... Не веришь, что вот это кольцо, которое ты мне надела — не просто украшение для меня. Знаешь, такое недоверие унизительно.

                 Ты устало застонала.