«Ладно, — подумал Квиллер, — так и быть, возьму велосипед. Буду ездить там по заброшенным просёлочным дорогам».

Два пассажира в кошачьей переноске на заднем сиденье жалобно мяукали и вертелись, но, когда коричневый автомобиль, выехав на шоссе, набрал скорость, успокоились. Дорога в Мусвилл шла на север. Для Квиллера это был памятный путь, где множество вех отмечало драматические коллизии, которые он пережил, поселившись в Мускаунти.

Закусочная «Грозный пёс» (плохой кофе, полезные сплетни)… шоссе «Скатертью дорога» (поворот налево в Шантитаун, направо — к шахте «Бакшот»)… старая индюшачья ферма (ею некогда владел первый муж Милдред Райкер)… заброшенное кладбище (ядовитый плющ)… тюрьма штата (знаменитые цветочные клумбы, позорный скандал).

У ворот тюрьмы дремавшие сиамцы оживились, вытянули шеи и зафыркали. Они почувствовали запах — но не тюремных роз, а озера, до которого была ещё целая миля. Учуяли водную гладь, водоросли, прибрежную траву, планктон, мальков!

Машина ехала вдоль берега, и возбуждение кошек нарастало. Слева от дороги промелькнула ферма Эвери Боттса и «Летняя сцена Клуба жарех»… справа между деревьев блеснуло озеро… слева пастбище с коровами, жующими жвачку, и лошадьми, демонстрирующими свою лоснистую кожу и благородное происхождение… справа грубо отесанные ворота клуба «Дюна», где у Райкеров был домик на берегу… слева одиноко торчащая каменная труба — всё, что осталось от старого школьного однокомнатного здания… справа буква «К» на столбе.

Это была давнее владение Клингеншоенов, половина квадратной мили леса на песчаной дюне с дорогой, петляющей между соснами, дубами, кленами и вишнёвыми деревьями. Ныряя вверх и вниз, она выходила на поляну, на которой над сотней квадратных миль водяной глади возвышался коттедж. Построенный из цельных бревен, маленький домик стоял на земле, словно на якоре, которым служила высокая каменная труба. Восьмидесятифутовые сосны с голыми стволами и редкими ветвями на самой верхушке окружали коттедж, как часовые.

Прежде чем занести кошек в дом, Квиллер обследовал помещение, подготовленное к лету командой юных уборщиков, называвших себя Гномами Песчаного Великана. В доме всё было крайне просто: обширная гостиная с огромным камином и две спаленки. Ощущение простора и даже некоторого величия вызывало отсутствие потолка: стены упирались прямо в крышу, под которой перекрещивались деревянные балки и стропила. Как только были отдернуты шторы, всё помещение залили потоки света, которые проникали в дом сквозь большое окно, выходящее на озеро, и три новых световых люка, проделанных в крыше.

Только после этого переноска была внесена в дом; кошки метались и громко выли. Но стоило Квиллеру распахнуть маленькую дверцу, как сиамцы разом смолкли и насторожились.

— Никакой опасности! — уверил их Квиллер. — Ни львов, ни тигров. Пол вымыт и натёрт, можно ходить по нему без малейшего вреда для здоровья. — Он считал, что чем больше говоришь с кошками, тем умнее они становятся…

Кошки немедленно вспомнили заднюю веранду с бетонным полом, который нагревался под лучами солнца, вылетели туда и принялись кататься по неровной поверхности. Потом Коко растянулся во всю длину, чтобы каждой своей блестящей шерстинкой впитать тепло.

«Он любит солнце, и солнце любит его», — подумал Квиллер, процитировав другого журналиста, Кристофера Смарта, [7]написавшего поэму о своём коте Джоффри. В ней было много строк, которые хотелось вспоминать, и это несмотря на то, что Кристофер и Джоффри жили в восемнадцатом столетии.

Пока сиамцы предавались безделью, изображая фреску, Квиллер разгрузил автомобиль и прежде всего вынул оттуда новомодный велосипед. Крепкий старый дорожный велик хранился в сарае, но высокомерный каприз современной техники с ковшеобразным сиденьем и задранными вверх педалями заслуживал большего уважения. Квиллер пристроил его на веранде. Пробные поездки по дорогам в окрестностях Пикакса убедили Квиллера в том, что новая конструкция не только надежнее и быстроходнее обычного велосипеда, но также отнимает меньше сил. Теперь предстояло решить, хватит ли Квиллеру смелости ездить на этой диковине по Мусвиллу, чуждающемуся всяких новшеств.

Остальной багаж распределился сам собой: одежда — в одну спальню, писчая бумага — во вторую, служившую также кабинетом, книги — на полки в большой комнате. Две из них в виде исключения отправились на кофейный столик: роман Томаса Харди — из-за красивого кожаного переплёта, «Марк Твен от А до Я» — благодаря внушительным размерам. Коко любил сидеть на больших книгах.

Со стороны озера имелась ещё одна затянутая сеткой веранда — с великолепным видом, залитая послеполуденным солнцем, — однако, как выяснили сиамцы, по бетонному полу было плохо кататься. Сюда наносили с берега на ногах песок, или его надувало ветром.

Коттедж стоял на высокой дюне, которая образовалась за сотни лет; её крутой склон укрепляли корни осоки и молочая. Лесенка в песке вела вниз, на берег; это был каркас два на четыре фута, заполненный песком, так что образовались ступени.

Переодевшись к обеду в белые шорты и чёрную футболку, Квиллер стоял на верху песчаной лесенки и удивлялся тому, как сильно изменился берег. Широкая полоса глубокого сухого песка превратилась теперь в плоскую поверхность из гальки, а рыхлый песок сдуло к подножию дюны, где он лежал гребнем. Следующий шторм мог разбросать его повсюду или вобрать в озеро; в этом и заключалась прелесть жизни на побережье. Вода здесь в пять минут превращалась из тихой в бурную, из синей — в бирюзовую или зелёную.

Квиллер направился вдоль озера к домику Райкеров. Первые полмили тянулись его собственные владения, включая скалистый мыс Чаек. Дальше располагалось несколько коттеджей, известных как клуб «Дюна». В этом году им дали названия, которые написали на грубых щитах из старых досок. Семья Мэйбли, увлекающаяся гольфом, назвала свой дом «Песчаная лунка». Старый коттедж Данфилдов, про который говорили, что там обитает привидение, назывался теперь «Крошка Мандерли». Название деревянного «Домика рамок» становилось понятным, если знать, что у его хозяев была такая работа — вставлять картины в рамы. Дальше стоял «Ба, обман», принадлежавший Комптонам: Лайл работал школьным инспектором, у этого брюзги было отменное чувство юмора.

Большая часть обитателей коттеджей сидела на террасах; они приветственно махали руками Квиллеру, а некоторые приглашали его зайти выпить стаканчик-другой.

Последним в ряду возвышался коттедж Райкеров, жёлтое деревянное бунгало «Солнечный восторг».

— А пооригинальнее названия ты не мог придумать? — спросил Квиллер, никогда не упускавший шанса поддеть старого приятеля.

Арчи разливал выпивку, Милдред принесла бутерброды с анчоусами. Комптоны уже пришли, а на перилах террасы сидел кот Тулуз — молчаливый клубок чёрно-белого меха.

— Он хоть когда-нибудь издаёт какие-нибудь звуки? — спросил Квиллер, сравнивая молчание кота Райкеров с электронным воем Коко.

— Вежливое «мяу», когда я его кормлю, — заступилась за кота Милдред. — Для бродяги совсем неплохо воспитан.

На ней был широкий балахон, призванный скрыть полноту. Небрежное одеяние её мужа никак не камуфлировало его силуэт толстяка-обжоры, но он был весел и чувствовал себя свободно. В отличие от Арчи школьный инспектор выглядел недокормленным и переутомленным после тридцати лет сражений со школьными советами, учителями и родителями. Лайза Комптон была настолько же любезна, насколько её муж старался выглядеть брюзгой.

— Квилл построил гостевой домик! — объявила Милдред.

— Ждёте гостей? — поинтересовалась Лайза.

— Нет, построил на всякий случай, чтобы было где приклонить голову на одну ночь, — ответил Квиллер. — Домик чуть больше кукольного и вряд ли комфортабельнее, чем палатка. Я сбежал сюда от всех и потому никаких гостей не приглашаю.