— У меня нет никого желания выступать перед детьми, — ответил он.

— Это не дети. Это подростки, и им это понравится!

— Ещё бы! Да им понравится что угодно, лишь бы не учиться, даже флюорография, — возразил он с цинизмом, характерным для утренней поры, предшествующей кофепитию. — А помещение для представления в школе есть?

— Нам предоставят гимнастический зал. Зрители разместятся на скамейках. Сторож уже сколачивает помост для выступления.

— Ну а вторая заявка?

— В понедельник вечером в кафе «Чёрный медведь». На это время у них назначен ежегодный ужин для членов туристического клуба с семьями. Первоначально они планировали подать какой-либо из фильмов Лоурела и Харди, но Гарри уговорил их заказать наше представление.

— Может быть, они рассчитывают посмеяться, — пробурчал себе под нос Квиллер.

— В школе мы должны начать выступление во время шестой перемены, следовательно, нам надо прибыть туда в час дня. Я приеду пораньше и встречу тебя на их территории на Сэндпит-роуд. Знаешь, где это?… И ещё, не в службу, а в дружбу, Квилл, наклей моё таймирование на картонку, а то оно мнется и его неудобно держать в руках. До встречи в четверг вечером, и не позабудь захватить с собой звук и свет, — с игривым смешком напомнила она напоследок.

Ему ничего не оставалось как хмыкнуть в ответ на её напоминание. Как только он повесил трубку, его охватило какое-то нехорошее предчувствие. Представление перед сливками общества доставило ему истинное удовольствие, нo выступление в гимнастическом зале, набитом шумными, вертлявыми подростками, прибывшими в город с картофельных полей или скотоводческих ранчо, — это уже совсем другое дело. Он включил кофеварку, после чего почувствовал себя немного лучше — по-видимому, звуки размалываемых зёрен и шипение пара действовали на него умиротворяюще.

Отхлебывая кофе, он положил еду сиамцам, и то ли созерцание того, как они поглощают завтрак, то ли бодрящее действие кофеина вернуло ему прежнее доброе расположение духа, и он, вспомнив о назначенной встрече с Райкером, стал с удовольствием одеваться.

Но вот фотографий Эвфонии Гейдж не оказалось ни в одном из ящиков стола. Чулан в библиотеке был заперт. Не помогли и поиски в спальне наверху, где Коко отыскал пурпурный бант. Вернувшись назад в библиотеку, Квиллер оглядел полки с рядами серьезных книг мрачного вида, собранных несколькими поколениями семьи Гейджев: устаревшие энциклопедии, антологии богословских эссе, собрания сочинений позабытых классиков и биографии каких-то деятелей, которые теперь никому не были известны. Неторопливо поворачиваясь в старом кресле с истертой почти до дыр кожаной обивкой, он созерцал эту усыпальницу печатных творений.

Вдруг он заметил тёмно-коричневый хвост, высовывающийся на несколько дюймов из-за томов, стоящих на полке как раз на уровне глаз. Коко часто находил убежище позади книг, спасаясь от слишком назойливых приставаний разыгравшейся Юм-Юм. Ему, видимо, не дано было постичь смысл такого женского поведения, к тому же он предпочитал сам быть заводилой в играх. Вот и сейчас он уединился, спрятавшись за книгами о сбалансированном питании, правильном дыхании, вегетарианских диетах, лечебных травах, философии индуизма и прочих подобных вещах, входивших в круг интересов покойной миссис Гейдж.

Квиллер, поглаживая усы, размышлял, почему Коко предпочёл эти книги исследованиям по истории Гражданской войны, которые стояли на той же самой полке. Увязывалось ли это с теорией повышенной чувствительности кошек к разным тонким материям? Может, Эвфония оставила на них посредством своей нервной энергии какое-либо сообщение? Раньше он просто посмеялся бы над подобной мыслью, но это было до того, как он узнал Коко. Теперь Квиллер поверил бы всему!

Движимый любопытством, он открыл книгу с лекарственным растениям и стал перелистывать её.

Средство от аденомы, аллергии, апоплексии, астмы… Он открыл главу на букву В, надеясь найти средство против вывиха привычного, который Квиллер считал своей ахиллесовой пятой. Однако он не нашел то, что искал; вместо это на глаза ему попался конверт, воткнутый между новой книгой о холестерине и старинной — об укреплении памяти. Письмо было адресовано Джуниору и послано по почте из Флориды. Он открыл конверт и прочитал следующее:

Дорогой Джуниор!

Пришли мне как можно скорее все мои книги по медицине. Дважды в неделю я веду занятия по правильному дыханию. Эти старики избавятся по крайней мере от половины своих проблем, если научатся дышать так, как надо. Пришли также альбомы с моими фотографиями. Я думаю, ты найдешь их на полке, где стоит «Британника». Почтовые расходы я оплачу сама. Большое тебе спасибо за вырезки статей мистера К. Мне нравится его стиль. А здесь никто не имеет ни малейшего представления о том, как следует писать. Думаю, тебе будет проще оформить для меня подписку на газету. Пришли мне счёт.

Бабушка

В среду днём, перед тем как отправиться на встречу с мистером Хасселричем, Квиллер несколько раз включал радио, чтобы прослушать сводку погоды, надеясь каждый раз, что фронт низкого давления, расположившийся над территорией Юкона или Гудзонова залива, захватит и Мускаунти, вызвав снежные заносы высотой более восемнадцати дюймов, которые послужат причиной отмены занятий в школах. Надежды были напрасны! Метеоролог, назвавший себя Уэтерби Гудом, обладал столь сердечной, доверительной манерой общения со слушателями, что, внимая ему, всякий мог бы уверовать в то, что ураганы и штормы не более опасны, чем комнатные вентиляторы. Вот и сейчас, не изменяя своей манере, он вещал распевным речитативом:

И ещё вот о чём в связи с этим я хочу напомнить вам, сограждане! В своей предвыборной речи мэр пообещал, что опавшая листва будет убрана к празднику Хэллоуина. Специальные машины будут работать на подборе листьев в районе к западу от Мейн-стрит в пятницу, а в районе к востоку от неё — в воскресенье. В связи с этим, друзья, не выпускайте на улицу ваших кошек и комнатных собак!

Когда Квиллер шёл по направлению к центру в контору «Хасселрич, Беннет и Бартер», завывание машин оказывало на его барабанные перепонки такое же воздействие, как стотрубный духовой оркестр, дружно и громко взявший одну ноту.

Сидя в конторе, он с деликатным видом пил кофе из фарфоровой чашечки фамильного сервиза мистера Хасселрича, вежливо осведомляясь при этом о здоровье миссис Хасселрич и так же вежливо выслушивая рассуждения пожилого юриста о погоде и о надвигающейся снежной зиме. Только после этой кофейной церемонии можно было перейти к деловой части. Реакция мистера Хасселрича на то, что изложил ему Квиллер, была положительной. Являясь главным советником Фонда Клингеншоенов, он привык выслушивать необычные предложения наследника Клингеншоенов, и, хотя попытки разубедить Квиллера предпринимались им не часто, свое несогласие он обычно выражал подрагиванием тяжёлых век и упрямо выставленной вперед нижней челюстью. Сегодня же он только согласно кивал своей величественной головой, а его веки и челюсть оставались неподвижны.

— Я уверен, что всё это можно будет сделать, не вызывая ни малейших подозрений, — сказал он под конец.

— Соблюдая при этом полную анонимность, — уточнил Квиллер.

— Конечно, и по возможности быстро.

Вечером Квиллер ужинал с Полли в ресторане, и она, как бы невзначай, спросила его:

— Что ты делал сегодня?

— Ходил в город… говорил с несколькими людьми по телефону… просматривал сценарий… вычесывал кошек. — О своей встрече с Хасселричем он не упомянул.

Они ужинали в ресторане «Типси», стены которого были сложены из бревен. Перед Полли стоял бокал с шерри, а перед Квиллером — стакан с минеральной водой.