Дворец Дария находится на широкой прямой улице, отгороженный рядом огромных крылатых быков. Фасад дворца покрыт изразцами, изразцовый барельеф изображает победы Дария по всему свету. Эти искусно расписанные фигуры в натуральную величину сделаны прямо из кирпича. Хотел бы я увидеть что-либо подобное в греческом городе! Хотя фигуры похожи одна на другую — каждая в профиль, в древнем ассирийском стиле, — все же представляют они разных Великих Царей и разных приближенных.

На западной стене дворца, напротив памятника какому-то давнишнему мидийскому царю, изображен мой отец при дворе Поликрата в Самосе. Отец держит свиток с печатью Дария и смотрит на Поликрата. За креслом тирана стоит знаменитый врач Демоцед. Лаис считает, что отец не похож на себя, но она не любит условности нашего традиционного искусства. Ребенком она любила смотреть за работой Полигнота у него в мастерской. Моя мать любит реалистичный греческий стиль. Я — не люблю.

Дворец в Сузах тянется с востока на запад, и за его стенами скрыто три двора. Перед главными воротами «царское око» препоручил нас начальнику дворцовой стражи, который сопроводил нас в двор первый. Справа мы увидели портик на высоких деревянных колоннах с каменным основанием. Нам отсалютовали стоявшие там царские стражники, известные как «бессмертные».

По высокому коридору мы проследовали во второй двор, внушительнее первого. Я был еще мальчик, и меня приободрило изображение солнца — символ Мудрого Господа — под охраной сфинксов.

Наконец мы вошли в так называемый «личный двор», где Гистаспа приветствовал главный распорядитель с высшими чиновниками царской канцелярии, выполняющими всю текущую работу по управлению империей. Все распорядители и большинство чиновников — евнухи. Пока старый распорядитель царского двора — кажется, это был Багонат — приветствовал Гистаспа, множество пожилых магов вынесли нам чаши с курящимся фимиамом. Распевая свои непонятные молитвы, они внимательно рассматривали меня. Маги знали, кто я такой, и были настроены недружелюбно.

Когда церемония закончилась, Гистасп поцеловал меня в губы:

— Пока я жив, я буду твоим покровителем, Кир, сын Похураспа, сына Зороастра. — Затем он повернулся к распорядителю, который раболепно съежился: — Поручаю тебе этого отрока.

Когда Гистасп ушел, я чуть не заплакал. Младший служащий проводил нас с матерью в гарем — это особый мирок внутри большого мира дворца. Показав нам маленькую пустую комнатку наподобие курятника, он ухмыльнулся:

— Ваше помещение, госпожа!

— Я ожидала, что нам предоставят дом. — Лаис была взбешена.

— Всему свое время, госпожа. А пока царица Атосса надеется, что вам с мальчиком будет хорошо и здесь. Что бы вы ни пожелали — вам стоит лишь приказать.

Это было мое первое знакомство с придворным стилем жизни. Все обещают что угодно и не делают ничего. Сколько Лаис ни приказывала, ни просила, ни умоляла, мы оставались в четырех стенах этой комнатушки, которая глядела на пыльный двор с высохшим фонтаном и дюжиной кур. Куры принадлежали одной из приближенных царицы Атоссы. Их кудахтанье раздражало мою мать, но я кур любил — другой-то компании у меня не было. Демокрит говорит, что теперь кур завозят и в Афины. И как их здесь называют? Ну конечно, персидская птица! Как же еще?

Несмотря на официальное покровительство Гистаспа, нас с Лаис держали почти что на положении заключенных. Великий Царь нас не принял. Его прибытие и отбытие из дворца сопровождалось страшным шумом, боем барабанов и тамбуринов, отчего куры в панике чрезвычайно комично метались по двору, но моя мать трагически возводила глаза к небу. Дальше — хуже: с приходом лета мы не уехали вместе с двором в Экбатану. Никогда я не испытывал такой жары!

Мы не видели никого из царских жен, кроме Аристоны, родной сестры Атоссы — и, стало быть, дочери Кира Великого. Очевидно, мы вызвали ее интерес. Однажды после полудня она появилась у нас во дворе. Должен сказать, она оказалась в точности такой красавицей, как о ней говорили.

Лаис была этим озадачена, поскольку всегда считала, что если знаменитости приписывается какое-нибудь достоинство, то в действительности именно его-то больше всего ей и недостает. Для колдуньи все существует как иллюзия. Возможно, в этом есть резон. Я в самом деле думаю, что люди выдумали, будто Аристона была единственной любовью Дария. В действительности ничего на земле он не любил, кроме самой земли, то есть он любил свои обширные земли. Ксеркс, напротив, любил слишком многих людей и потому потерял свои земли.

Аристону сопровождали красивые евнухи-греки, по возрасту не старше меня. Их продавал гарему один малоизвестный самосский торговец, который крал греческих детей. Поскольку греки очень неохотно соглашаются на кастрацию, греческие евнухи пользуются особым спросом, и этот самосец здорово разбогател.

С наибольшей охотой идут в евнухи вавилоняне, и из них в самом деле выходит больше всего толку. Каждый год пятьсот вавилонских юношей с радостью подвергают себя кастрации, чтобы служить в гареме Великого Царя и его вельмож. Поистине юноши эти необыкновенно умны и так же честолюбивы. В конце концов, если ты не родился в знатной семье, стать евнухом — единственный путь попасть ко двору. Не секрет, что до сих пор истинный источник власти находится не на троне, а в гареме, где строят свои козни честолюбивые женщины и хитрые евнухи. В нынешние дни евнухи не только всюду сопровождают жен и наложниц, они стали советниками Великого Царя, государственными сановниками и даже порой военачальниками и сатрапами.

Аристона была в накидке из золотых нитей, с тросточкой из слоновой кости, на щеках ее играл яркий естественный румянец, но она казалась не в духе.

Поскольку Лаис была гречанкой, а я наполовину греком, Аристона велела мальчикам говорить с нами по-гречески.

Лаис прервала ее:

— Нам не нужно переводчика, госпожа. Мой сын — внук пророка.

— Да, я знаю. — Аристона указала на меня своей тросточкой: — Ты умеешь глотать огонь?

Я был слишком напуган и промолчал.

Характер у Лаис был скверный.

— Огонь — это сын Мудрого Господа, госпожа. Не стоит шутить над божественным, это небезопасно.

— О? — Светло-серые глаза расширились. Она напоминала своего отца, Кира Великого, — он был замечательно красивым мужчиной. Я знаю. Я видел залитое воском тело в священных Пасаргадах.

— Да ну? Ведь Бактрия так далеко!

— В Бактрии живет отец Великого Царя, госпожа, там его вотчина.

— Это не его вотчина. Он там просто сатрап. Он Ахеменид из священных Пасаргад.

Лаис, в своем выцветшем шерстяном платье, окруженная гурами, не дрогнула перед лицом не только дочери Кира, но и любимой жены Дария. Лаис никогда не знала страха. Колдовство?

— Из Бактрии пришел Дарий, чтобы восстановить империю вашего отца, — сказала она. — Из Бактрии же Зороастр заговорил голосом Мудрого Господа, чьим именем ваш муж Великий Царь правит во всех своих землях. Берегитесь, госпожа, как бы не пало на вас проклятие Единого Бога.

В ответ Аристона подняла к лицу правую руку, нелепо прикрывшись золотистым рукавом, и поспешила удалиться.

Лаис обернулась ко мне, глаза ее горели гневом:

— Никогда не забывай, кто ты. Никогда не отрекайся от Истины и не следуй Лжи. Никогда не забывай, что ты сильнее, чем все поклонники демонов.

Это произвело на меня сильное впечатление. Ведь я уже тогда понимал, что Лаис нет дела ни до какой из религий (фессалийское колдовство не в счет). Но Лаис очень хитрая и практичная женщина. В Бактрии она заставила себя выучить тысячу гимнов и ритуалов, чтобы убедить Зороастра в своем следовании Истине. Затем она постепенно внушила мне, что я не такой, как все, что Мудрый Господь избрал меня быть постоянным свидетельством Истины.

В юности я не сомневался в словах Лаис. Но теперь, когда жизнь близится к концу, я понятия не имею, выполнил я возложенную на меня Мудрым Господом миссию или нет, — даже допуская, что таковая была на меня возложена. Должен также признаться, что за семьдесят лет, прошедших после смерти Зороастра, я насмотрелся на столько божественных ликов в стольких частях этого огромного мира, что уже ничего не могу утверждать определенно.