Да у него сейчас член лопнет, и сперма хлынет из ушей.

   А Ири, полностью отдавшись процессу, похоже, не отдаёт отчёта своим действиям, и этому похотливому чуду, не приходит в голову понять, что после столь откровенной демонстрации, попытаться сдать назад, будет воспринято, мягко, говоря, неубедительно.

   И соображает он или нет, Мистраль возьмёт своё всё, полностью и целиком, и не даст испортить этот момент, даже если от напряжения и ожидания приходиться стискивать зубы и дышать через раз.

   Пытка наслаждением?

   О да. Под этой метафорой Грандин сейчас не задумываясь, поставил бы размашистую роспись.

   Он сдерживался. Несмотря на капли пота выступившие на висках, умудрялся соразмерять собственную силу, превращая беснующийся внутри, пожирающий ураган, в лёгкий, нарастающий постепенно ветерок.

   Гладил чужие плечи, спину, скользил ладонью вдоль поясницы, гуляя пальцами по рёбрам, переходя на живот. Коснулся расставленными пальцами пупка, и тазовых косточек, чуть задержавшись, что бы слегка надавить, растирая по коже агонию удовольствия, отправляясь в путешествие, по внутренней стороне бедра, вниз, пронзая чувственной молнией ногтей. Лаская колени и впадинки под ним, лелея губами.

   Не спеша, не торопясь, словно утончённый садист, или эстетствующий гурман, знающий толк в ожидании.

   Зажимая собственного ревущего зверя, потому что зверь, вырвавшийся на свободу, мог причинить боль, а Мистраль не мог этого допустить...

   Слишком часто он уходил на утро сам, разочарованный, безразличный, испытывая непреодолимое отвращение к вчерашнему любовнику или любовнице, потому что они оказывались не в состоянии дать ему желаемое, сам не понимая, что именно его не устраивает, он разрывал отношения, отделываясь соответствующими фразами.

   И вот теперь, обретя для себя то, что искал, безумно боялся, что Ар аналогично не пожелает остаться, потому что для него всё происходящее будет восприниматься иначе.

   И он ждал, воздерживался, сжимая челюсть и выкладываясь на полную катушку. Планируя открыть для любовника такие запредельные грани, после постижения которых, Ар не пожелает остановиться. И будет жаждать их близости снова и снова. Не сумеет отказаться, не сможет забыть. Сладкую распаляющую кровь отраву, медовый растекающийся под кожей, яд.

   Голова Ири шла кругом от наслаждения. Разум отключился. Он в прямом смысле плыл, давно перестав понимать, что с ним происходит. Что он делает? Что делает Грандин? Фейерверк ощущений, сумасшествия...

   Так не бывает..Не бывает...

   Но когда человеческие боги сходятся любить друг друга, с богами бывает именно так.

   Губы Мистраля, молитвенно протанцевавшие на его обнажённых ногах, вернулись наверх, ведя парный дуэт с прикосновениями руки, медленной искушённой змеёй, задирающей рубаху, по сантиметру, на каждую плеяду поцелуев, взрывающих тело, точечными касаниями языка.

   Ири безотчётно двигал бёдрами, подаваясь навстречу ладони властно сжавшей ягодицы. Позволяя пальцам искусным ветерком проскользнуть по неразведанной пока территории, замереть в трепещущем движении, вырисовывая выступ под кобчиком, надавливая, слегка массируя, что бы проникнуть дальше...Ещё.

   Ар, только что не забился, стремясь целиком отдаться в чужую власть, прижался к Мистралю, с силой впиваясь в плечи. Усугубляя поцелуй, судорожно двигаясь и отвечая, с такой неподдельной, искренней страстью, что Мистраль осознал, что у него самым натуральным образом выключает сознание.

   - Ири.... Господи... Какое же, ты, чудо.

   Казалось, что перед глазами вспыхивают и сталкиваются метеориты. Острейшего желания. Невыразимого чувства нежности, толчками пульсирующего в груди. Облегчения, рвущегося на свободу, от того что, Ири ответил. Не оттолкнул. И невыразимой радости, потому что он, оказался настолько чувствительным, что это превосходило все самые смелые ожидания, фантазии, да что угодно. Безумная, восхитительная, пьянящая отзывчивость. Этот всхлипывающий, прерывистый стон, подстёгивал гормоны, рвал рассудок в клочья, в понимании собственной упоительной власти над ним.

   Когда так, сладко. Так невыразимо сладко. Невозможно, безумно близко...

   И хочется окунуться, выпить до дна, растерзать кончиками пальцев, пробуждая сверкающие искры чужого удовольствия, погрузиться в них, раствориться целиком, безумным гениальным маэстро, заставить его откликаться, звучать, светиться, петь для него всем телом, вибрировать каждой упоительной струной. Драгоценный инструмент, на котором хотелось играть до бесконечности, осторожно, долго, трепетно...Изучая каждую ноту. Потому что, вибрации между ними, нереально оказалось обозначить простым звуком...Музыка сфер, рождающаяся изнутри. Подобно мощному приливу океана, первые ноты которого звучали пробуждающей рассвет флейтой, для того, что бы слившись в единый слаженный оркестр прикосновений, зазвучать сотнями разнообразных симфоний, ни одна из которых не повториться вновь. Но каждый раз, будет глубже, насыщеннее, пронзительнее, острее. Мягкий бархат, тончайший шёлк, разрезающие кожу речные камешки, пламя, пульсирующий звёздный взрыв, на грани физической переносимости.

   Мистраль с трудом оторвался от вожделенных губ, исцеловывая смуглое лицо, подбородок, шею, подбираясь вверх к чувствительному ушку. Изящному, нежному. Прикусывая бархатистую мочку, и совершая изощрённые пируэты языком.

   Какой бог сделал Ири настолько отзывчивым? Созданным, для бесконечных ласк. И хочется не просто любить, излюбливать до изнеможения. Втереть в себя, втереться самому.

   Ладонь окончательно завоевала территорию под рубахой, плавя прикосновениями, рассыпанными по всему телу, дразнилась, вырисовывая напряжённую подрагивающую плоть.

   Ири метался, задыхаясь от экстаза, глаза туманились. Он понимал и не понимал происходящего.

   Откуда возник этот сумасшедший огонь, исступлённо сжигающий их тела? Не остановиться, не отказаться, не прекратить...Никак. Он и не желал, что бы это прекратилось, исчезло...Слишком хорошо, слишком сладко, слишком невыносимо, безумно, бесконечно, близко...на острие.

   Душа словно рвалась изнутри, билась в грудной клетке, пытаясь освободиться, раскрыться магическим цветком, соединиться с другой душой, сплестись лепестками, прорастая корнями, ворваться внутрь чужой человеческой сути. Но невозможно, никак. Только вплавиться пальцами, царапая кожу ногтями. Встречать всем телом каждую новую лавину, отвечая на прикосновения, пытаясь перехватить лидерство. Абсолютно неумело, неловко, поглаживая плечи, ерзая, надеясь взять инициативу, но имея достаточно смутные представления о предмете, Ири больше напоминал возящегося щенка.

   Вот только каждая случайная ласка этого неопытного щенка, прошивала Мистраля молнией насквозь.

   Грандину хотелось смеяться, когда он осознал очевидную истину.

   И сердце его вновь преисполнилось невообразимой нежности.

   - Мой маленький, Ири, - шепнул он ласково, растягивая по слогам.

   - Я тебя никому не отдам. Ни- ко - му.

   Он с трудом отцепив льнущее к нему чудо, осторожно уложил возлюбленного на кровать, накрывая водоворотом поцелуев. Провёл ладонями вдоль боков, сминая ткань, обнажая смуглое, совершенное тело, по которому, так исступлённо тосковали его руки, не желая ни на секунду отпускать и отрываться. Выпрямился, любуясь, с улыбкой глядя в синие затуманенные страстью глаза. Ири недовольно застонал, изгибаясь вослед за тянущей лаской, пытаясь вплавиться кожей, потереться.

   - Не торопись, малыш. Всё только начинается, - пообещал Грандин, завораживая голосом.

   - Хочу посмотреть на тебя, немного... Ты такой, восхитительный. Сладкий, мальчик.

   И тут до Ири дошло.

   Он увидел улыбающегося Грандина. Сейчас в глазах бывшего врага светилось нечто невероятное, разливалось океаном.

   А затем самого себя, совершенно "расхристанного", бесстыдно раскинувшегося, жадно подставляющегося под чужие прикосновения, позволяющего смотреть, трогать.