Он вообще так органично помогал во многих вещах. С учёбой, с железом, натаскивал играть на гитаре. 

Знания, которые он давал, опыт которым делился, стали ещё одной причиной, почему с ним было прикольно. Но и неловкость возникала. Проскакивала напрягом искры. Вроде бы это нормально, когда обучая меня зажимать струны, Вольх ставил мои пальцы в правильном расположении, потому что поначалу они никак не хотели подчиняться и выворачиваться под нужным углом. Но от этой безобидной близости, я краснел и ощущал себя неуютно. Иногда он задерживал руки, чуть дольше положенного, и убирал прежде, чем я успевал заметить и сказать. 

Однажды ночью мы с Вольхом стояли на мосту, курили и болтали, уже не помню о чём. Вольх дымил, облокотившись на ледяные перила, а я согревался перекатываясь с пятки на носок. Курить я бросил три недели назад, причём без особого повода, и теперь мужественно боролся с пагубной привычкой, стараясь не обращать внимания на соблазн. 

Речь зашла о свадьбах и о том, что обычно через этот мост женихи таскают невест на руках. Я хохотнул, вспомнив увиденный недавно момент: парень не смог перенести свою девушку через дорогу мужества и свидетель ему помогал. Мост длинный, метров триста. 

Я сказал, что если бы любил кого - то по настоящему, через "не могу", но перенёс. Зубами бля за шкирятник дотащил. И как можно позволить, отдать кому - то, свою женщину?

   Даже если моя невеста окажется в десять раз тяжелее и выше меня, всё равно бы перенёс. Своя ноша не тянет.

   Умел я задвигать про любовь.  Романтичный блядь сцуко. 

А Вольх покосился на меня как - то странно, отлепился от перил, выбрасывая сигарету на лёд, подошёл, перехватил и вздёрнул на руки.

Я вырывался, орал и обзывал его дебилом. Куртка задралась, футболка сбилась обнажая поясницу. И мне было не вырваться.

   Я подозревал, что Вольх сильнее, но насколько он сильнее, понял, когда не смог выдраться, хоть брыкался и выкручивался во все стороны. Сначала воспринималось даже смешно. Прикол типо. Я попросил отпустить. Но он молча шёл и шёл вперёд.

   Было темно, скользко, моросил мелкий снег ударяя по лицу.

   Февраль месяц в этом году выдался холодным, но радовало то, что уже совсем скоро его должен был сменить март.

Сначала я вопил, а потом... Не знаю, что произошло. Что - то наверное произошло.

   Вольх нёс меня, в сосредоточенном молчании, глядя перед собой, стиснув зубы. Мимо пролетали машины, нам сигналили, потому что в темноте было непонятно, кого именно тащит на руках этот странный невысокий парень в джинсах и кожаной куртке. И я замолчал. Я не знаю, что случилось. Честно не понимаю, почему так себя повёл.

   Но перестал вырываться, и уткнулся мордой в плечо. Не обхватил за шею, хотя наверное надо было обхватить, ему же было тяжело меня на себе таранить. Просто сжал ладонью меховой воротник и уткнулся лицом в шарф, чувствуя запах кожи, одеколона, ощущая что он горячий, очень горячий, сильный.

   Так мы и молчали. Всю дорогу до границы, там, где мост заканчивался и начинался выезд в рощу. Вольх остановился. И стоял, держа меня на руках, прижимая к себе. 

- Поставь, - попросил я. Мог бы дёрнуться, освободиться. Не стал. Вольх отпустил сам. 

- Ты...Не делай так больше, - попросил я, почему - то в этот момент, боясь на него посмотреть. - Иначе, ты мне не друг. 

- Ник. - Зубовный скрежет, почти стон. Вольх протянул ладонь, а я отшатнулся, словно меня ошпарили кипятком. Стало неуютно, неловко, и даже противно, потому что когда я замёрз, Вольх одолжил мне свои перчатки, и сейчас это было особенно неприятно, то, что я у него что - то взял. 

-Я не железный. Дай мне шанс... Ты понимаешь, о чём я.

   Я стиснул зубы. Не могу описать собственных эмоций. Просто стиснул зубы, сжал кулаки и посмотрел на него, с такой отчаянной злостью, что Вольх вздрогнул. А я яростно содрал его рукавицы и с силой впечатал их ему в грудь.

- Ты...Если ты ещё раз...Я пидором не буду, понял. 

Я готов был его ударить, а потом просто резко развернулся и зашагал прочь, чувствуя бешенство, ярость, и что - то ещё, непонятное, заставляющее, всё внутри скручиваться и замирать, и биться сильнее. Особенно в животе. 

Хотелось даже заплакать, от непонятной...  обиды? боли?

   Вольх нагнал, зашагал рядом, органично утаптывая снежок. Мне пришлось возвращаться обратно по тому же мосту, и лицо горело. 

- Не буду я, понял!! - заорал я, разворачиваясь уже почти у самой черты города, так словно наш разговор и не обрывался. Мне показалось, или нет, но в темноте у Вольха глаза словно блеснули, поймав на себя отсвет фонарей. 

Он стоял передо мной в кожанке, без шапки, хотя мороз наверное был градусов пятнадцать. 

- Понял, - спокойно сказал Вольх. 

- Замяли короче, - буркнул я, понимая, что начинает отпускать, что я не хочу с ним ссориться из- за такой вот ерунды, но злюсь, реально злюсь. На него, на себя, потому что не понимаю, что со мной твориться. 

- Не замяли. - Вольх покачал головой. - Я не считаю, что надо заминать. 

- Ты...

Вольх резко выбросил руку вперёд и дёрнул меня за плечо. 

Я даже не понял, как влетел носом в него, успел выставить ладони, и оказался сжатым в кольце, так крепко, что ни пошевелиться, ни вырваться не мог. Мог бы, но опять навалилось оцепенение. Идиотское бездействие. Я рвался мозгами, рвался, но казалось, что просто оттягиваюсь назад, по детски.

- Не хочу ничего заминать, Ник. - Вольх просто стоял и держал меня, и правда ничего не делал. Даже смешок издал, когда я бля как девственница акробатка торопливо отвернул голову в сторону, боясь очевидно  Чего? Что он целоваться полезет?

   - Не могу...Не буду. Я тебя люблю. 

- Иди нахуй! - Надо вырваться, в морду двинуть. А я стою, отвернув лицо.

   Вот это и было хуже всего. Я вроде бы сопротивлялся, но в то же время не сопротивлялся. Стоял. Просто стоял. Получается, что я напросился?

- На хуй не идут, ложаться, - отозвался Вольх с нехорошим таким мрачным смешком.

   Если честно, он испугал меня тогда. Этот его тон и манера такая ленивая что ли, наглая.

   Я впервые ощутил угрозу, лёгкую, неуловимую. Она словно проскользнула тенью, погладив по щеке, но исчезла прежде, чем я смог её осознать, зафиксировать, сопоставить её и Вольха. 

- Тебе нравиться, ты и ложись! - меня затрясло, но Вольх уже отпустил.

- Ладно, Никит. Замяли. Прости долбаёба.

   И вот он уже снова стал прежним, родным, знакомым, остро сожалеющим о косяке, а в следующий момент я уже сожалел сам, понимая, что взвился из - за ерунды и типо замяли, действительно замяли. Ничего же не случилось. Ну, пошутил неудачно. С кем не бывает. Ссориться нам теперь что ли?

   Я что - то буркнул невразумительное, он ответил юмором, а на душе стало легче. Не легче, но разом, словно кирпич свалился. Резко накатило облегчение: острое звенящее - хрустальным холодом, бодрячком, кусающим щёки морозом. Когда лёгкие раздирает собственное обжигающее дыхание, хочется забраться носом в шарф и дышать через раз сохраняя тепло, а изнутри прёт непонятная волна освободившейся энергии. Особенная радость зимы, звон ночного неба, искристый снег, кружащийся в воздухе, танец снежинок переливающихся в свете фонарей и упоительная тишина вокруг.

   Удивительное, чёткое понимание. Город живёт и кипит своей бурной жизнью, а внутри наступает тишина и покой и непонятно от чего распирающее веселье, вызывающее желание сорваться с места и побежать без остановки вперёд.

   Особый зимний адреналин, рождающийся в душе. Непередаваемое состояние радости ребёнка, впервые вылетевшего во двор на Покров, чтобы окунуться с размаха в тонкую ослепительно белую кашицу и радостно барахтаться, собирая осеннюю грязь на куртку и штаны и плакать от обиды, получив пиздюлей от родаков. Они знают, что это обманка природы, но ты не знаешь. Впервые, ты видишь снег. Ослепительно, сияющий волшебный снег и хочешь прикоснуться к нему. Чуду.