Я вытер своё лицо сухим полотенцем и с трудом снял всю грязную одежду. Снимая чистую одежду с крючка, я расчёсываюсь и ударяю себя по лицу, чтобы проснуться.

Я ещё так пьян, что едва получается ровно идти, но, наконец-то, мне удалось переодеться. Прежде, чем выйти из-за двери, я надел халат и убедился, что белый кусок моего воротника виден. Последний раз я взглянул на себя в зеркало, чтобы подмигнуть и послать воздушный поцелуй своему отражению. Чёрт, так жарко, что я бы мог пожарить яйца.

Кстати, когда я закончу, я пожру бекон с яйцами.

У меня огромное желание свалить из этого города, так, чтобы я мог отлично позавтракать вместо этой проповеди, но я знаю, что Мама никогда не простит меня. Я мальчик, который любит её до смерти.

Прежде чем выйти за дверь, я захватил маленькую бутылочку ликёра, которую прятал в тумбочке, и положил её в свой нагрудный карман. Это приносит удачу. Хрен с ним – очарование. Всё что угодно. Пока у меня есть выпивка, я хороший.

Когда я открываю дверь из алтаря, все сидящие на скамьях люди смотрят на меня, и я останавливаюсь. Их взгляды пронизывают моё тело, как шипы, в этот момент я чувствую осуждение.

Кто-то мог бы сказать, что это не должно сломить меня, но иногда голосам в моей голове надо заткнуться, хотя бы на минуту.

Я подошёл к церковной кафедре, недолго повозившись в кармане, я нашёл маленький огрызок бумаги, который нацарапал вчера. Я помню, как писал проповедь или что-то типа того. Но когда я уже вышел на кафедру, и, смотря на лист, я понимаю, что там написана лишь бессмысленная тарабарщина. Что ж, так много для великой проповеди.

– Эм… всем доброе утро, – говорю я, слегка улыбаясь.

Некоторые люди усаживаются на своё место, кто-то кашляет, а другие просто угрюмо выглядят.

Такое дерьмо каждый день, только хуже. Каждый раз, когда я здесь стою, я вижу одно свободное место. Людей это больше не волнует.

А я? Я чувствую себя, как дерьмо, и честно говоря, я смотрю на них и не понимаю, что я здесь делаю.

Почему я даже не пытаюсь притворяться.

Прочистив горло, я пытаюсь игнорировать головную боль и мутное зрение.

– Что ж… надеюсь, что у вас, у всех сегодня прекрасный день, – сказал я, микрофон слегка искажает мой голос. Я немного его подправил и продолжил говорить. – Или я надеюсь, что, хотя бы у одного из вас.

Люди выглядят раздражёнными.

Я думаю, что это естественно, ведь я тоже раздражён.

– Давайте поговорим о Боге. Ведь все мы здесь ради Него, верно?

Естественно, никто не отвечает.

– Я так и думал. – На мгновенье я прикусываю губу.

– Бог. Бог. Бог. Говорят, что Он вокруг нас. Везде. Всегда. Он смотрит сверху на нас, чтобы держать нас в безопасности. Чтобы следить за нами. Ну, или так говорят.

Все всё ещё пялятся на меня, так что я продолжаю.

– Бог. Знаете… я не находил Его последнее время. И я уверен, что многие из вас тоже. – Делаю паузу. – Задумывались ли вы, вдруг Он вас бросил?

Мне никто не отвечает, но глядя на их лица, я понимаю, что половина из них со мной согласна. А другую половину я предпочитаю игнорировать.

– Если Бог не тот, кто присматривает за вами? К кому вы обращаетесь?

Никто не ответил, чего я и ожидал.

– Никто, – говорю я, – Никто, кроме вас. Вы единственные, кто может себя спасти.

Кто-то крепко сжимает свои сумки, а другие закрывают рот от шока. Будто я говорю что-то странное. Что-то, что никогда не приходило к ним голову. Конечно, они думали. Просто они боятся признаться в этом.

– Знаете, что? Бог не беспокоится обо мне, о вас, либо о ком-то ещё.

У некоторых отвисла челюсть.

– Иначе, почему Он заставляет нас так страдать? Зачем Ему причинять нам столько боли? Почему бы Ему просто не забрать её? – мои ногти впиваются в деревянную кафедру. – Он не будет. Бог не делает нам легче. Он не даёт всё, что нам нужно. Бог хочет, чтобы мы боролись за это. Бог хочет, чтобы мы делали свою работу. Он здесь не для того, чтобы пожалеть или сделать вашу жизнь лучше. Это ваша работа.

– Фрэнк! – я поворачиваю свою голову, чтобы увидеть Маму, которая кричит на меня со стороны, и просто игнорирую её.

– Я здесь не для того, чтобы говорить вам, что делать. И не Бог. Я просто могу сказать вам, что жизнь никогда не будет лёгкой. Это всегда будет тяжело, а дерьмо всегда будет приходить и пытаться разрушить вашу жизнь.

Слышу множество вздохов.

– И знаете, что? Это нормально. Жизнь – это боль и страдания. Это касается раскаяния.

Пока я говорю, мой взгляд падает на сидящую в толпе девушку. На красивую девушку с волнистыми, тёмно-каштановыми волосами, которые доставали до плеч. У неё острые скулы, густые брови и большие голубые глаза. Она выглядит где-то на двадцать… красивая и, конечно, привлекательная. Настолько, что я забыл, о чём говорил.

Всё, что я могу – это думать о ней… но тут я замечаю мальчишку, который сидит рядом и наблюдает, как её ноги болтаются под скамьёй. Она берёт его руку и сжимает.

Её глаза… я не могу перестать смотреть.

По какой-то причине мой мозг перестаёт работать.

Даже на секунду и все проблемы исчезают. И я не знаю почему, но почему-то… она мне знакома.

Это странно, ведь я никогда раньше не видел её.

Кашель другого прихожанина отвлекает меня от моих мыслей, я прочищаю горло и продолжаю.

– Мы идём по жизни, потому что должны. Всё ради загробной жизни. Ради рая мы делаем всё. Рай. Мне кажется, что все мы хотели бы оказаться там сейчас. – Я смотрю на девушку и мне интересно, о чём она думает. Если она когда-то думала о небесах. Если она понимает, что сейчас, когда я представляю её перед собой обнажённой, то наступит мой рай.

К счастью, никто не может видеть то, что происходит в моей голове.

Все сейчас успокоились.

Я бормочу. – И насколько я вижу… вы можете жить полной жизнью, либо просто сдаться. В любом случае, Бог не дерьмо. Он просто хочет, чтобы вы делали выбор. И ваше решение зависит только от вас. В любом случае, мы все умрём.

Внезапно Мама поднимается на кафедру и выключает мой микрофон. Её взгляд пронизывает меня. Ей не нужно ничего говорить. Я разворачиваюсь, мои ноги заплетаются, я достаю маленькую бутылочку ликёра и выпиваю её залпом.

Я не делаю дерьмо дважды, ведь все здесь могут видеть, как я пью.

В любом случае, я собираюсь в ад. Это тоже можно бы было сделать весёлой поездкой.

Порывшись под кроватью, я достаю два «Плейбоя», которые прятал от матери. С улыбкой на лице падаю на кровать, тщательно пролистывая страницы, пока не нахожу фото красивой обнажённой женщины, чтобы подрочить.

Что?

Я никогда не говорил, что святой. Это не так. Я натворил достаточно дерьма в своей жизни. Если бы люди знали, то стали бояться меня. Но всё это было до того, как я стал проповедником.

Не официально конечно. Я не посвящён в духовный сан. Я просто хочу что-то дать людям, и я делаю это на проповедях.

Однако, и у проповедников есть потребности.

В первую очередь, я остаюсь мужчиной… Мои потребности не удовлетворены с того воскресенья, как я увидел ту девушку в церкви. Что-то в ней взбудоражило всё моё тело. Как будто оно снова ожило после долгого сна.

Не знаю почему, но я не могу выкинуть её из своей головы.

Не важно, сколько дней прошло, я не могу перестать думать о ней, кто она и почему начала посещать мою церковь. Почему она здесь. Вдруг она так же грязно думает обо мне, как и я о ней.

Я признаю это. Мне не стыдно признаться, что я влюблён в саму мысль о ней в моей постели, прямо здесь и сейчас.

Это неправильно? Да, чёрт возьми, но меня это не волнует.

Я хочу выпустить пар прямо сейчас, и мне кажется, что мастурбация – это идеальный способ.

Так что я смазываю свой член смазкой, которая стоит на моём прикроватном столике и начинаю.

Однако, чем дольше я смотрю на фотографию в журнале, тем настроение становится хуже. Я не знаю, что со мной, но тёлки с журнала больше не возбуждают меня. Но всякий раз, когда я думаю о ней, мой член снова возбуждается.