Я закрыл журнал и представляю себе её образ; её чарующие глаза смотрели только на меня, пока она медленно снимала с себя всю одежду. Столько чувств, я расслабляю своё тело.

Я стону только от одной мысли, как она прыгает на моей длине, а её сиськи покачиваются у моего лица, и я кончил так сильно, что брызги были повсюду.

- Бля, - прошипел я, прикусив губу.

Боже, о Боже.

Ты и я, мы оба знали, что мне это было необходимо.

Я взял салфетки, чтобы вытереть своё тело. Прямо сейчас дверь открылась, и глаза Маргарет увеличились, когда она увидела меня.

- О, Боже, - пробормотала она, закрывая ладонью глаза.

Она никогда не молилась раньше, поэтому ничего не мог с собой поделать, чтобы не рассмеяться.

- Господь Всемогущий, - пробормотала она, захлопывая дверь за своей спиной.

- Извини, – сказал я, надеясь, что она до сих пор слышит меня.

- Моли Бога, чтобы я забыла это как можно быстрее.

Я засмеялся опять. – Я буду умолять его о пощаде, обещаю.

- Конечно, будешь.

Мне даже не нужно видеть, как она закатывает глаза, потому что я знаю, она делает это.

- Разве ты не можешь просто не делать этого? - спрашивает она.

- Нет, - ответил я с ухмылкой, как дурак. Я встал с постели и выбросил салфетки. – У проповедника тоже есть потребности.

- Я не хочу это слышать, - она быстро перебивает, заставляя меня мотать головой.

- Я пришла сказать тебе, что кое-кто ждёт тебя в исповедальне. Несколько человек, на самом деле.

- Отлично, - соврал я, хватая штаны и натягивая их на себя.

Я ненавижу эту чёртову исповедальню. Это слишком… официально, и я не священник. Но народ просил Маму поставить исповедальню в церкви, она не смогла отказать, несмотря на мои сомнения. Люди хотели этого, поэтому она дала её им.

Возможно, люди в этом районе любят конфиденциальность, которая есть в исповедальне. И, если этого хотят люди, мы дадим им это. Что угодно, чтобы помочь, верно?

- Они ждут тебя, - добавила она.

- Иду я, иду, - отвечаю я, смотря на своё татуированное тело в зеркале, надеваю рубашку и воротник. – Не строй из себя босса.

- Чего? - усмехается она.

Я открываю дверь и вижу, как она стоит, сложив руки. – Ничего, - говорю я. – Пошли.

- Я не пойду туда с тобой, - неодобрительно сказала она.

- Будто я тебя туда звал, - возразил я. – Мы не перевозной цирк. Это церковь.

Она опустила свои брови. – Знаешь, в половине случаев я действительно не знаю, что ты говоришь.

Пока мы идём по коридору, я улыбаюсь и похлопываю её по спине. – Поверь мне – это хорошо.

- Хорошо, я же увижу тебя, когда ты закончишь, да? – она подняла брови, как будто следить за мной для неё что-то новое.

- Да, да, – бормочу я. – Я пошёл.

Каждый из нас идёт своим путём. Я поправил свой воротник и осмотрелся, только после этого появился перед людьми. Несколько человек в церкви молились или молча сидели, размышляя о своих грехах. Тем, кто посмотрел в мою сторону, я фальшиво улыбаюсь, пока прохожу мимо и захожу в исповедальню.

На деревянной скамье моя задница чувствует себя чертовски неудобно, что мне трудно сидеть, но все мы чем-то жертвуем ради общего блага. Кроме того, я должен продолжать изображать, хотя бы наполовину хорошего священника.

Но, чёрт возьми… я ненавижу как ограничено это пространство и, как оно заставляет чувствовать себя старым, я смотрю на решётку, которая разделяет меня с другой стороной.

Особенно, когда пожилая женщина садится и закрывает занавес, а потом смотрит на меня так, как будто она смотрит прямо в мою душу. Страшное дерьмо.

Она крестится и начинает говорить. – Я сделала ужасную несправедливость по отношению к одному из моих мальчиков, - бормочет она. – Я должна была наказать его сильнее, но я просто не смогла. Не потому, что я этого не хотела, но мне было так отвратительно; я даже не хотела противостоять ему, хотя он и заслужил это.

- Что же парнишка сделал? – спрашиваю я.

- Он был… ну, как вам сказать… – она сжала губы и посмотрела вниз на свои ноги.

Я наклонился ближе. – Сделал что?

- Он делал… неуместные вещи.

- Например, что? – спросил я, подняв голову, потому что я не могу догадаться, что она сейчас скажет.

- Когда он принимает душ или сидит на своей кровати, я слышала, как он издаёт звуки, - она с отвращением отводит взгляд, это явно отчаяние.

Честно говоря, я не знаю, что ей сказать.

- Такие грязные звуки. Он же ещё мальчишка. Он не должен заниматься этим.

Я фыркнул, пытаясь сдержать смех, но это выше моих сил.

- Вы… вы смеётесь? – спросила она, услышав мои всхлипы.

- Вы раскаиваетесь в том, что не наказали мальчишку достаточно строго за то, что он дрочил?

Её глаза расширились, а лицо напряглось. – Извините?

- Из-за этого вы пришли сюда? – спросил я, поднимая на неё свои брови. – Вы же понимаете, что дрочить в его возрасте – это вполне нормально?

Её челюсть отвисает, но она молчит, за что я ей благодарен.

- Мэм, вам не нужна исповедь, это банально.

- Банально? Банально? – она повторяет это, как будто она не услышала, что я сказал. Либо она совсем потеряла рассудок. На самом деле она кажется сумасшедшей.

- Это отвратительно, - прошипела она. – Я не могу поверить, что слышу это от вас, Отец.

- Ну, это вы пришли ко мне, а не наоборот.

- Ох, - она издаёт этот мерзкий звук, который заставляет меня зайти в её комнатку и выбить из неё всё дерьмо, только за то, что пришла сюда из-за этой нелепой хуйни. Тратит попросту моё время.

- Вы серьёзно? – пробормотала она.

- Посерьёзнее вас буду, - съязвил я.

Она скривила гримасу. – Вы должны делать свою работу.

- Я должен слушать настоящие исповеди. Те, что имеют смысл.

- Вы говорите, что мерзкие вещи, которые делает мой мальчик – не имеют значения? Я что, должна просто его оставить?

- Да, это именно то, что я сказал.

Она громко вздохнула. – Но вы же проповедник, вы должны исполнять Божью волю.

- И? – я пожал плечами, стараясь не позволить ей достать меня, хотя у меня есть хуёвый комментарий насчёт «Божьей воли». Ёбаный ад. – Если вы хотите знать, я тоже послал войска сегодня утром.

- Войска? – она окончательно запуталась.

- Да, ну знаете. Отшлёпать обезьяну, связать пони, подоить быка.

Она смотрит на меня так, будто на лице у меня арахисовое масло.

- Подоил.

- Вы имеете ввиду…

Я опустил голову. – Моему члену было хорошо сегодня утром.

Она издала небольшой визг.

- Не беспокойтесь, не сейчас, - я закатил глаза. – Не всё потеряно. Хотя утром у меня был длинный выстрел, – усмехнулся я.

- Я не могу в это поверить, - она недоверчиво качает головой. – Вы же проповедник. Вам должно быть стыдно за себя.

- Стыдно? Отнюдь нет. У каждого есть потребности, - ответил я. – Но могу посоветовать: если вы хотите перестать чувствовать себя виноватой, то перестаньте считать это грехом.

- Библия говорит, что вы не можете…

- Ещё библия говорит, что мы не можем делать отметки на своём теле. – Я закатываю рукава и показываю свои татуировки. – Видите это? Думаете, Бог ненавидит меня теперь?

- О Боже, - она хватается за грудь. – Зачем я вообще пришла в эту церковь? - бормочет она. – Мне следовало остаться в моей обычной церкви.

- Они устали от вашего нытья, не так ли? Вот почему вы ушли.

- Что? – на её лице появляется хмурый взгляд. – Как вы смеете? Я ухожу, – она встала с места, придерживая своё платье, как будто боится, что я что-то увижу. Как будто кто-то захочет увидеть её вагину.

- Хорошо и перестаньте жаловаться. А там, возможно, ваш сын перестанет дрочить.

- Это всё из-за таких людей, как вы, которые портят его разум и заставляют его грешить, - кричит она, хотя занавеска уже открыта. Теперь все её слышат.

- Он никогда не перестанет быть «задницей», пока живёт с вами, и это самый худший ад, который может быть. Но знаете, что? Я прощу вас, потому что я хороший человек. А хорошие люди делают это дерьмо для других людей, понимаете? – я встаю с места и машу ей на прощанье. – Просто идите… и поблагодарите Господа за его милость, ведь я знаю, что больше вы её нигде не получите.