Продавщице стоило больших усилий не смотреть на пакет.

— Мне кажется, что вам надо купить еще не одну вещь…

— Да, да, это действительно так.

— Вы правильно выбрали магазин. Отдел сумок находится на первом этаже, рядом с отделом косметики. С вас двести тридцать семь долларов двадцать семь центов.

Джейн медленно опустила руку в пакет и достала оттуда три стодолларовые банкноты. Продавщица не стесняясь уставилась на нее, потом отвела глаза, быстро отсчитала сдачу и проследила взглядом, как деньги упали на дно пластикового мешка. Без дальнейших комментариев продавщица ножницами отрезала этикетки с новоприобретенных вещей. Продавщица сочла для себя за благо ничего не знать, что бы там ни происходило. На прощание еще раз напомнила:

— Вы не забыли? Отдел сумок на первом этаже, рядом с отделом косметики.

Весь следующий час Джейн покупала одну вещь за другой. Она купила пару плетеных босоножек, которые сменили лодочки от Шарля Журдена, купила новые бюстгальтер и трусики из бледно-розового шелка, стильную кожаную сумку цвета слоновой кости, бумажник и пару черепаховых солнцезащитных очков. Покупки оформлялись медленно, потому что она расплачивалась наличными. Такие расчеты были давно оставлены покупателями и почти забыты персоналом магазинов. Затем она перешла в отдел косметики, где энергичная юная продавщица уговорила ее купить персиковые румяна, подходящую по тону губную помаду и черную тушь для ресниц. Она убедила Джейн, что та просто не сможет жить без такого макияжа.

Джейн погрузила все купленные вещи в тележку и повезла их в туалет. Там, запершись в кабинке, она сняла новые слаксы и свитер, сменила старое белье на нежно-розовое, которое она только что купила. Снова натянув слаксы и свитер, она переложила часть стодолларовых купюр из пластикового пакета в бумажник и вместе с очками положила его в сумочку. Она завернула старое белье в плащ и вышла из кабинки, самодовольно улыбнувшись при виде пожилой женщины, которая, сияя подсиненными кудрями, поправляла перед зеркалом зубные протезы. Джейн сунула плащ с бельем в мусорный ящик.

Присоединившись к женщине у зеркала, Джейн широкими ровными мазками наложила на щеки новые румяна, нанесла на ресницы тушь, увидев, как ее обычные глаза преобразились в нечто роскошное и экзотическое. Персиковая помада произвела такую же метаморфозу с ее губами, они как будто слегка надулись, став полными и чувственными.

— Какой приятный цвет, — констатировала женщина, которая, кажется, раз и навсегда укрепила во рту свои зубные протезы. — Как называется эта помада?

Джейн посмотрела на тюбик.

— Истинный персик, — громко прочитала она.

— А что, и правда похоже, — заметила женщина и вышла.

«А что, и правда похоже», — сказала про себя Джейн, но думала она в этот момент не о губах, а о своих проблемах. А что, и правда похоже.

Джейн поражало, насколько хорошо она ориентируется в городе. Она знала, сколько кварталов надо пройти до того или иного места, когда можно воспользоваться городским транспортом, а когда надо брать такси. Она очень легко чувствовала себя в этом городе, однако ей так и не привелось встретить ни одного знакомого лица, никто, узнав, не остановил ее на улице; ничто из того, что она видела, не ущипнуло ее нервы и ничто не вызвало какой-нибудь особенной реакции. Она чувствовала себя анонимной и одинокой, как потерявшийся ребенок, который целыми днями тоскует и ждет, когда забывшие свой долг родители начнут его искать.

Она прошла мимо газетного киоска, зная уже, что в сегодняшних газетах о ней нет никакого упоминания. Ее не только никто не искал, никто даже, кажется, и не знал, что она пропала. «Истинный персик», — почему-то подумала она, оказавшись у фасада автобусной станции Грейхаунд. Она прошла, пробираясь сквозь толпу, к внутренним помещениям станции, чтобы оставить в автоматической камере хранения пластиковый пакет, в котором лежали окровавленное платье и часть денег. Но, когда она уже была готова опустить мелочь в щель автомата, она прочитала надпись, что камера хранения очищается каждые двадцать четыре часа, и поняла, что такой вариант ей не подходит.

— Простите, — сказала Джейн, подойдя к одетому в безупречно отутюженную синюю форму пожилому человеку с тонкими седыми баками. — Могу я где-нибудь сдать на хранение вещи на срок, больший, чем двадцать четыре часа?

— Идите направо. — Он показал направление рукой. — Это там, в конце длинного зала.

Она пошла в указанном направлении, стараясь держать подальше от себя пластиковый мешок, будто там было не ее запачканное кровью платье, а части расчлененного трупа.

— Мне надо оставить это на хранение, — обратилась она к усталого вида женщине в окошке.

Женщина на секунду оторвалась от журнала, который она в этот момент читала:

— Задаток — двадцать долларов.

Джейн пододвинула ей по конторке двадцатидолларовую банкноту, женщина неохотно закрыла журнал, выписала квитанцию, обошла стойку и бросила в ее ладонь ключ. Пока они шли к отсекам камеры хранения, женщина объясняла голосом, похожим на голос автоответчика:

— Имеется два ключа. Вы получаете один из них. У нас остается другой. Не потеряйте свой ключ, потому что, для того чтобы открыть отсек, нужны оба ключа. Возвращение денег или доплата осуществляются, когда вы забираете свои вещи.

Джейн кивнула, давая знать, что поняла правила, затем сунула пластиковый пакет для грязного белья в чрево открытого отсека. Она заметила, что ее руки дрожат. Заметила ли это и женщина? Успеет ли она оповестить полицию, прежде чем Джейн сможет уйти на безопасное расстояние? «Подозрительная женщина с трясущимися руками, оставившая подозрительного вида пакет в отсеке номер 362 камеры хранения автобусной станции Грейхаунд. Требуется соблюдать осторожность, при задержании может оказать сопротивление». В ее мозгу пронеслась мысль, что, по-видимому, она действительно в чем-то виновата.

Впрочем, это уже не имело никакого значения. Она уже сама решила сдаться в руки полиции. Она приняла это решение сегодня утром, когда ее озарило, что подобное состояние может быть более продолжительным, чем ей представлялось вначале. Она больше не может провести в этом добровольном заточении ни одного дня. Если она не может самостоятельно додуматься до того, кто она такая, то пусть это за нее сделают другие, не важно, как это может отразиться на ее здоровье, не важно, каким образом ее платье оказалось перепачканным кровью, не важно, кто бы мог набить ее карманы стодолларовыми купюрами. Что бы с ней ни случилось, в чем бы она ни была виновата, любой исход был бы лучше, чем нынешнее состояние гнетущей неизвестности.

Но Джейн также решила, что, перед тем как сдаться властям, перед тем как она узнает, что́ за ужасное преступление совершила, она (ей казалось, что так будет лучше) не передаст полиции всепорочащие ее улики. Полицейские могут быть потрясены видом крови и денег, что окажет влияние на следствие. Разве можно их осуждать? Разве сама она не была потрясена в этой ситуации?

Ну уж нет, прежде чем путать результаты следствия свидетельствами своей вины, она хочет сама узнать, что за преступление совершила. Если она принесет в полицейский участок кучу денег и окровавленное платье, полицейские окажутся в точно таком же замешательстве, в каком оказалась она сама, когда столкнулась с этим. Подобные свидетельства надо оставлять при себе, по крайней мере, на какое-то время. Сначала — главное! А самое главное, что она должна выяснить — это кто она такая, черт ее, в конце концов, побери!

Джейн дождалась, пока женщина за конторкой вновь погрузилась в чтение журнала, и вытащила из туфли стельку. Она подложила в туфлю ключ и вставила стельку на место. Надетая туфля вызывала чувство неловкости, как всякая впервые надеваемая вещь.

Она выбросила квитанцию камеры хранения в ближайший мусорный ящик и быстро пошла прочь от автостанции, раздумывая, где бы поесть. При этом Джейн не переставала удивляться своему аппетиту. Поистине, ничто не могло его приглушить! В этот момент она заметила на перекрестке улиц Стюарта и Беркли стройного высокого полицейского. При виде него аппетит куда-то испарился.