— Холбрук и Пиерсон, выйдите в коридор и пойте там свои диссонирующие ноты сколько душе угодно. А когда будете готовы исполнять музыку такой, какой она написана, можете вернуться.

Гленда Холбрук и Мэгги Пиерсон вместе поступили в первый класс. Уже на второй день занятий их поставили в угол. В третьем классе они получили по выговору от директора школы за то, что у Тимоти Остайера был выбит передний зуб, когда во время шуточной потасовки вместо желудя бросили камень, хотя ни одна из девочек не сказала, кто это сделал. В пятом классе они были застигнуты мисс Хартмен, когда во время большой перемены рассматривали чашечки бюстгальтера «дикси». Мисс Хартмен, плоскогрудая старая дева с недовольным лицом и косящим глазом, открыла дверь в туалет в тот самый момент, когда Гленда говорила:

— Если бы у нас были такие сиськи, мы, наверное, могли бы стать кинозвездами.

В шестом классе девочки вместе с Лайзой Идельбах были единственными, кто удостоился похвалы за исполнение трехголосой гармонии «Три белых голубя улетают к морю» во время ежемесячного состязания любителей спорта. В предпоследнем классе они вместе посещали занятия по изучению Библии и написали в своих учебниках «Курс Библии» удачные, но неуважительные по отношению к этой теме ответы. На полях своих книг они нарисовали важные части мужского тела, а как эти части в действительности выглядят, они знали уже давно.

В выпускном классе девочки были капитанами команд болельщиков. Они лечили болевшие после первой тренировки сезона мышцы, делали голубые с золотом помпоны, катались на быстрых машинах и ходили на танцы в школьный гимнастический зал. Они менялись одеждой, делились тысячей секретов и так часто ночевали друг у друга дома, что стали держать дополнительную зубную щетку в аптечке.

Бруки и Мэгги — друзья навеки, думали они тогда.

Но Мэгги стала студенткой Северо-Западного университета в Чикаго, вышла замуж за аэронавигационного инженера и переехала в Сиэтл, в то время как Гленда посещала курсы по подготовке косметичек в Грин-Бее, вышла замуж в Дор-Каунти в Висконсине за садовода, уехала к нему на ферму, родила шестерых — или семерых? — детей и никогда больше не посещала парикмахерскую.

Как же давно они потеряли друг друга?

Какое-то время девочки регулярно переписывались. Постепенно письма стали приходить реже, потом сократились до ежегодных рождественских открыток, пока и те, в конце концов, вовсе не сошли на нет. Мэгги пропустила встречу, посвященную двадцатилетию их дружбы, а при ее редких визитах домой к родителям ей как-то никогда не удавалось пересечься с Бруки.

Позвонить Бруки? И что сказать? Что у них теперь общего?

Без особой заинтересованности Мэгги подалась вперед в зеленом кресле Филлипа и выбрала на металлическом телефонном алфавитном указателе «X». Крышка, откинувшись, хлопнула, и появилась запись, сделанная механическим графитовым карандашом аккуратным почерком Филлипа. И действительно, все находилось именно здесь, под ее девичьей фамилией: Холбрук Гленда (миссис Юджин Кершнер), P.P.И., Рыбачья бухта, 54212.

Повинуясь порыву, Мэгги сняла трубку и набрала номер.

После третьего звонка молодой рокочущий мужской голос ответил:

— Алло!

— Гленда дома?

— Ма! Тебя!

В трубке грохнуло так, будто ее уронили на деревянную поверхность. После короткой паузы ее подняли:

— Алло?

— Гленда Кершнер?

— Да.

Мэгги уже улыбалась.

— Бруки, это ты?

— Кто...

Мэгги почувствовала, как Бруки удивилась.

— Мэгги, ты? Где ты? В Дор? Можешь приехать?

— Мне бы хотелось, но я в Сиэтле.

— О, безобразие! Подожди минутку. — Она закричала кому-то: — Тодд, выключи эту чертову штуку или перенеси ее в другую комнату, а то я не слышу. Извини, Мэгги. Тодд со своими друзьями делает здесь воздушную кукурузу, ты же представляешь, как могут шуметь мальчишки. Ну, что у тебя?

— Все нормально.

— Неужели это действительно ты? Мы слышали о гибели твоего мужа в авиакатастрофе. «Адвокат» напечатал статью. Я собиралась отправить тебе открытку с соболезнованием, даже купила нужную, но у меня как-то не нашлось времени зайти на почту. Тогда созревала вишня. Ты же знаешь, какая суматоха в здешних местах в сезон сбора. Мэгги, прости меня! Я вспоминала о тебе тысячу раз.

— Спасибо, Бруки.

— Ну, как поживаешь?

— День на день не приходится.

— Сегодня плохой день? — спросила Бруки.

— Из разряда плохих, да. Я потерпела поражение, но... О, Бруки! — Мэгги уперлась локтями в стол и закрыла глаза. — Ужасный день. Кейти только что уехала в Чикаго, в Северо-Западный университет, женщина из моей группы психологической поддержки пыталась покончить с собой на прошлой неделе, а я сижу в пустом доме и задаю себе вопрос, какие еще муки выпадут на мою долю.

— О, Мэгги...

Зашмыгав носом, Мэгги продолжала:

— Мой психиатр сказал, что иногда помогает разговор со старыми друзьями... Если посмеяться над давними временами... Поэтому я и плачусь тебе в жилетку, как какой-нибудь студент-второкурсник со своими мальчишескими бедами.

— О, Мэгги, убить меня мало, что я не позвонила тебе первой. Когда так много детей, временами забываешь, что за пределами кухни и ванной существует мир, Прости, что я не позвонила тебе, Этому нет оправданий. Мэгги, ты слушаешь? — с тревогой спросила Бруки,

— Да. — Мэгги справилась с собой.

— О, Мэгги... Боже, я хотела бы оказаться рядом.

— И я тоже. Иногда я готова отдать все, что угодно, лишь бы посидеть с тобой и просто повыть так, чтобы кишки вылезли наружу.

— Мэгги, золотко, не плачь!

— Прости. Кажется, только этим я и занимаюсь последний год. Мне так дьявольски тяжело.

— Я представляю, милая. Я хотела бы оказаться рядом... Ты продолжай, расскажи мне все. У меня найдется столько времени, сколько нужно.

Мэгги вытерла глаза рукой и сделала успокаивающий вдох.

— На этой неделе мы в нашей группе должны были проделать такое упражнение — поместили объект в кресло и попрощались с ним. Я посадила в кресло Филлипа и сказала ему «прощай». Мне кажется, это действительно сработало, поскольку он в конце концов ушел и больше не возвращается.

До чего же легко беседовать с Бруки! Словно и не было многих лет разлуки. Мэгги рассказала ей все: как счастлива она была с Филлипом; как она пыталась убедить его прекратить эти увеселительные поездки; как он обещал ей поехать вместе во Флориду во время пасхальных каникул; о шоке, который она испытала, когда услышала, что его самолет разбился с пятьюдесятью пассажирами на борту; о муках ожидания, когда сообщат имена погибших; о страшном ощущении иллюзорности присутствия на заупокойной службе без тела, в то время как телевизионные камеры крупным планом показывали их с Кейти лица. И о том, что случилось позже.

— Много странного происходит, когда становишься вдовой. Твои лучшие друзья ведут себя так, будто ты прокаженная. Ты непарное число в компании за столом, понимаешь? Пятый в бридже. Без своего места со стаканчиком спиртного. Мы с Филлипом были членами загородного клуба, но даже там обстановка изменилась. Наши друзья — ну, я думала до его смерти, что они были нашими друзьями... Двое из них сделали мне гнусные предложения в то время, когда их собственные жены находились в двадцати футах. После этого я отказалась от гольфа. Прошлой весной я в конце концов позволила коллеге по кафедре уговорить меня пойти на свидание с незнакомым мне человеком.

— Ну и как это было?

— Ужасно.

— Так же, как с Фрэнки Питерсоном?

— Фрэнки Питерсоном?

— Ты что, не помнишь Фрэнки? Палец в каждой дыре?

Мэгги неожиданно рассмеялась. Она хохотала так, что обессилела и ей пришлось откинуться на спинку кресла, прижав трубку к уху плечом.

— Боже мой, я забыла о Фрэнки Питерсоне.

Как могла девочка из Гибралтарской школы забыть Фрэнка-С-Приветом? Он растянул больше эластичных чулок, чем все упаковочные машины Грин-Бея.

Они посмеялись еще немного, а когда успокоились, Бруки серьезно произнесла: