К тому времени, когда в комнате забрезжил свет, Джулия забыла большую часть сна. Утром, разглядывая лицо в зеркале ванной, она заметила на шее синяк лилового цвета, не представляя себе, откуда он взялся — она забыла даже борьбу во сне и свое внезапное пробуждение.

На следующее утро, когда Норман уехал в свой Центр, Джулия отправилась в суд Брума, как и планировала. Странно… до чего неосмотрительно…Припарковав машину, подойдя к зданию и поднимаясь по лестнице, она ощутила странное возбуждение. Каким знакомым показался ей старый суд снаружи и внутри, как узнаваем даже его запах, словно она была здесь совсем недавно! Хотя на самом деле она не заглядывала сюда годами. На лифте Джулия спустилась вниз, прошла в контору, взяла паспорта Нормана и свой, заплатила безо всяких происшествий. Однако, к ее смущению, когда она заполняла чек, руки у нее дрожали. Она огляделась: незнакомые люди, служащие за стойками, охранник у двери — никто не обращал никакого внимания на Джулию Меттерлинг.

Она считала себя женщиной привлекательной. Не первой молодости, но достаточно интересна. Норман был уверен, что она красива, сказав ей об этом застенчиво и неуклюже, как будто Джулия могла высмеять его (но этого не произошло. Глубоко тронутая, желая верить, что в своей неопытности он действительно видел в ней красавицу, она сдержала смех). В то утро, одетая в бежевый льняной костюм, сшитый на заказ, и элегантные туфли, с жемчужными бусинками в ушах, Джулия не ожидала и не приветствовала бы какого бы то ни было внимания незнакомых людей. И казалось совершенно нормальным, что, войдя в здание суда Брума по своему делу, она не привлекла ничьего внимания, будто, будто была невидимой..

Словно один из кварков Нормана. Или… это лептоны? Хадроны? Глюоны? Скварки? Незаметно проходящие, как по волшебству, сквозь вакуум?

Джулия заметила несколько охранников в красивой серой форме с голубой отделкой, стоящих с некоторыми интервалами по всему зданию. Сейчас от них не было никакой пользы. Но Джулия представила, что во время суда могла возникнуть угроза беспорядка. Как тоскливо выглядели некоторые из них! Она подумала, странная мысль, умели ли они видеть сны с открытыми глазами в своей вынужденной летаргии.

Когда Джулия выходила из здания суда, один из охранников со смуглым лицом и прямыми седеющими коричневыми волосами вежливо открыл ей дверь, пробормотав: «Выход здесь, мадам!» — и лишь едва взглянув на нее.

И все же… как чувствовала себя примерная Джулия Меттерлинг, завершив свои утренние обязанности, быстро вернувшись в Квинстон и имея перед собою размеренное расписание на неделю? В ней уже начало зарождаться ощущение страха и возбуждения.

«Что со мною происходит, что меняется во мне? И почему теперь?»

Визит в суд был во вторник. Спустя три дня, присев в заднем ряду переполненного амфитеатра в «Центре передовых исследований Квинстона», где проходил симпозиум по строению Вселенной, Джулия снова ощутила это странное чувство: страх до тошноты, сопровождаемый почти детским восторгом и томлением.

Она торопилась в Центр из музея, где работала, боясь опоздать на заседание в четыре тридцать, и, хотя это опоздание было неизбежно, она надеялась, что никто не заметит ее оплошности. Норман, конечно, не заметит. Норман не из тех, кто замечает такие пустяки, но другие, его коллеги и их жены, заметят и не одобрят. Запыхавшись, Джулия села, пытаясь собраться с мыслями. «Почему мое сердце так сильно бьется? Теряю ли я сознание?» Являясь четырнадцать лет женой Нормана Меттерлинга, Джулия посещала научные конференции и прилежно слушала выступления своего выдающегося мужа. Определенно в тот день у нее не было повода испытывать волнение за его доклад.

На сцене находились пятеро ученых, среди которых выделялся Норман Меттерлинг, с серебристо-светлыми редеющими растрепанными волосами, в очках с толстыми линзами. Он обсуждал какую-то важную проблему. Джулия старалась расслышать: звучали такие термины, как «радиус кривой», «суперсимметрия», «смена фазы», «проблема горизонта». Они были занятно знакомы Джулии. Не ее ли муж разъяснял их ей много раз. Поскольку Норман Меттерлинг верил, что мы живем в революционную эпоху и горестно, если не трагично, отставать.

С гордостью Джулия увидела, с каким вниманием мужчины и женщины в амфитеатре слушали, подавшись вперед, как в это время выступающие обсуждали значение последних лабораторных опытов, в которых восхитительно были воссозданы условия ранней Вселенной — Вселенной, возраст которой был всего лишь одна десятибиллионная доля секунды — с помощью установки, которая ускоряла поток протонов почти до скорости света, затем резко замедляя его. При таком торможении температура поднималась до уровня, когда, вероятно, слабые электромагнитные силы Вселенной концентрировались.

— Следовательно, — говорил Норман Меттерлинг дрогнувшим голосом, — возможно теоретически…

Джулия вздрогнула, увидев, что на Нормане надет мешковатый, потрепанный, темно-зеленый вельветовый пиджак, который, она уверена, был выброшен много лет тому назад, а его редкие волосы топорщились, словно наэлектризованные. Почему он их не смочил водой! Когда Норман был увлечен, как теперь, он неуклюже вскакивал с места, спешил к доске, чтобы написать длинное непонятное уравнение, начинал заикаться, брызгать слюной, и был похож на медведя на задних лапах, взором устремленного в самого себя, чтобы сохранить равновесие. И все же — с каким интересом обратились к нему коллеги! Как внимательно слушала вся аудитория! Норман обнародовал теорию смены фазы ранней Вселенной, которая произошла сразу после Большого Взрыва, словно отвергая любое объяснение, кроме математического: десять в минус тридцать пятой степени секунды (что было представлено десятичной дробью в виде единицы, которой предшествовали тридцать четыре ноля после запятой). Перед этим, вероятно, «кварки замерзли, превратившись в хадроны».

Джулия беспокойно улыбнулась. Знала ли она это?

Сменой фазы был переход из одного состояния в другое, как переход газа в жидкость, жидкости в твердое состояние, твердого в газ, внешне целого в бесконечно распадающееся. Смену фазы нельзя вычислить, можно только пережить. Смена фазы была необратима.

Норман Меттерлинг говорил о суперсимметричных частицах, формирующих зеркальное отображение видимого мира той Вселенной, в которой обитаем мы.

— Взаимодействующий с нашей Вселенной, — произнес возбужденно Норман, — только через гравитационную силу. Поэтому…

Здесь другой дискутирующий астрофизик из Кэл-Тэк, грубо его перебил и направился к доске, чтобы начертить свою супергениальную формулу.

Джулия была сильно увлечена полемикой, даже когда с бьющимся сердцем, словно приближаясь к кризису, о котором не догадывалась, она тихонько соскользнула со своего места, чтобы найти туалет.

Как много раз она посещала совещания и приемы в этом Центре, и все же, к своему недоумению, всегда с трудом могла найти дамскую комнату. (Возможно в таком аскетичном месте, принадлежавшем в основном мужчинам, было очень мало места для женщин?) А лабиринты коридоров, лестничные пролеты, стеклянные тупики с видом на пустынные японские сады — что напоминали они ей, если не стремительно расширяющуюся Вселенную? Неопределенность означает отдаленность. И сумасшествие.

Но Джулия об этом не думала. Сжимая сумочку так, что побелели пальцы, она думала только о слабости своего желудка.

И наконец… какое облегчение! Она нашла женскую комнату, сразу за углом столовой Центра.

Выйдя из кабинки, она остановилась возле раковины и стала плескать холодную воду в лицо. У раковины рядом стояла толстая некрасивая женщина с седыми косами, уложенными вокруг головы. Она энергично мыла руки.

С деланной непринужденностью, вытирая лицо, Джулия сказала ей:

— Хорошо бы понять, о чем они говорят, не так ли? Знаю, что они хранят секреты ради Вселенной… настоящей Вселенной, не нашей. Вообще-то в школе у меня по физике и математике были пятерки, я не совсем тупица, но ничего не помню из школы, забываю все больше. Сто раз мне говорили, что такое «кварк», «черная дыра», что значит «омега»… но я вечно забываю, никак не запомню. Иногда хочется, чтобы все это провалилось! Просто… исчезло. — Джулия засмеялась, ожидая, что женщина присоединится. Но та просто холодно посмотрела на нее, вытерла руки о полотенце и вышла из туалета. С опозданием Джулия поняла, к своему крайнему смущению, что женщина была ни кто иная, как Эльза Хейзенберг, родственница великого Вернера Хейзенберга и признанный астроном обсерватории в Паломе.