В зеркале над раковиной Джулия увидела свой растерянный взгляд.

— Ну разве ты не дура — сравнивать себя с ней!

Ей не хотелось дальше пропускать симпозиум, но в спешке, вероятно, она не там свернула и заблудилась, очутившись в душном, жарком коридоре. Завернув за угол, она увидела, что находится позади кухонь Центра, где несколько рабочих, рослых негров в белой униформе, сидели вокруг стола, куря сигареты. (Марихуана? Гашиш? Нос Джулии уловил сладкий, едкий, проникающий запах.) Как только негры заметили Джулию, глаза у них расширились, а тела напряглись.

Застенчиво Джулия произнесла:

— Извините, но я… я, кажется, заблудилась. Как пройти в конференц-зал?

Мужчины продолжали смотреть на нее, словно никогда не видели ничего подобного. Теперь они стояли, прислушиваясь. Самый молодой, долговязый коричневый юноша с причудливой квадратной стрижкой густых волос, выбритых по низу головы, пронзительно хихикнул и спрятал за спиной сигарету. Другой, грузный, с толстым фиолетово-черным лицом и распухшими губами, многозначительно улыбнулся Джулии.

«Они меня знают? Я их знаю?»

«Они меня ждали в момент пересечения этого времени, пространства и обстоятельств?»

Четверо черных мужчин в ослепительно-белой форме официантов. Белые зубы, белые улыбки. Золотые фиксы в этих улыбках. Несколько золотых колечек в левом ухе юноши… «Если это код, что означает этот код?» Джулия заметила, что мужчины переглядываются, слегка подавшись вперед. Один, ростом не ниже семи футов, с блестящей черной кожей, ловко сделал шаг вправо, преграждая Джулии путь к отступлению.

Джулия обеими руками сжала сумочку. Она стояла прямо, сохраняя достоинство, насколько могла. Сильно испуганная, готовая упасть в обморок, она пыталась говорить спокойно и вразумительно.

— Я… я, кажется, не туда свернула. Не могли бы вы мне помочь, пожалуйста? Где находится… — Она замолчала, думая, знают ли эти неприятные люди слово «конференц-зал», — …вестибюль? — Глаза мужчин расширились еще больше и засветились радостью, а губы сжались. — Я на симпозиуме по строению Вселенной, вообще-то мой муж — один из участников, поэтому не хотела бы пропустить ни слова. Там теперь открываются секреты Вселенной. Сегодня представления человечества о небесах радикально пересматриваются! Так что, если бы вы помогли мне, пожалуйста… — Джулия попятилась, когда негры начали на нее наступать пружинящими легкими шагами, точно большие хищные кошки.

Вдруг, испугавшись, Джулия бросилась бежать, вывихнула лодыжку и почти упала, выронив сумочку. Молодой негр схватил ее сильными, как сталь, пальцами, достаточно длинными, чтобы обхватить ее грудную клетку.

— Нет! Пожалуйста! Отпустите меня! О, пожалуйста! — молила она. — У меня никогда не было предрассудков, клянусь! Я знаю, что Квинстон… белая территория… но я не разделяю… предрассудков соседей! Я жена… — Молодой негр залился смехом, толкнув Джулию к одному из своих приятелей, который поймал ее за плечо, вцепился в волосы и жестоко тряхнул ее голову. Джулия вдохнула воздух, чтобы закричать, но не смогла. Она ползала, задыхалась, шептала.

— Я жена…

Но сознание ее помутилось. Она не могла вспомнить. Она не могла вспомнить имя мужа, даже свое позабыла.

«Меня здесь нет, тогда где я? А если я здесь… то кто я?»

Джулия Меттерлинг отважно сопротивлялась насильникам, даже несмотря на то, что была в меньшинстве — такая маленькая, слабая и беззащитная, — должна бы сознавать, что сопротивление бесполезно. Она могла кричать только внутри себя, беззвучно. «Нет! Нет! Пожалуйста! Разве вы не знаете, кто я?» К ее губам прилипли чьи-то отвратительные грубые губы, от удара по голове зазвенело в ушах. Ее груди ласкали, сжимали, щипали, ягодицы мяли словно тесто. «Нет! Пожалуйста! Не меня! Не здесь!» Мужчины возвышались над ней, пронзительно смеялись, источая запах пота самцов… ужасно! Джулию швыряли из стороны в сторону, перебрасывая из рук в руки, словно баскетбольный или бейсбольный мяч… не обращая внимания на ее рыдания и мольбы. «Нет! Не надо! Пощадите!»

Но черные мужчины в белоснежных одеждах были беспощадны к Джулии Меттерлинг.

В том самом здании, где ее выдающийся муж выступал с докладом о строении Вселенной, ее возможном возникновении и вероятном конце, Джулию Меттерлинг затащили на кухню, держа за руки, словно железными тисками, сдавили шею и разложили на столе. Черные мужчины проворно сдвинули блюда с фруктами и салатами (вскоре должен был начаться обед для двухсот участников симпозиума). Теперь она почти истерически кричала:

— Помогите! Нет! Пожалуйста!

Юбка ее синего саржевого костюма была задрана, трусы стянуты, чьи-то пальцы лезли в интимные места, а со всех сторон стояли негры, смеясь, воя и крича высокими резкими голосами:

— О-го-го! М-м-м! Кусочек белого мяса! Й-и-и-а! Черт!

Джулия, моргая, смотрела на пол, видя кровь, капающую из ее носа на линолеум, а один зуб качался…

— Нет! Нет! Пощадите! О, пожалуйста!

Но не было пощады Джулии Меттерлинг.

Их руки быстро распинали на столе, теперь уже голое, ее тело. Один из них безжалостно, горячо и грубо ее насиловал, точно отбойный молот. Какая сокрушающая боль! Его гигантский, налитый кровью черный член пробивал себе путь между беззащитных ягодиц в ее анус, в нежные внутренности женщины, куда ни один мужчина, даже муж, имя которого она позабыла, никогда не проникал…

Теперь Джулия Меттерлинг набрала воздуха для крика, и кричала, кричала…

И проснулась, снова в своей постели, в темноте, среди смятых, мокрых от пота, простыней.

«Если я не здесь,то где же я? А если здесь… то кто же я?»

Какой стыд. Неописуемый.

Сон вызвал у Джулии отвращение… Такой явный сон. Был ли это сон? Она постаралась скорее его забыть. Но на следующий день и еще через день, даже когда подробности стремительно таяли, ужас не покидал ее… как будто каким-то образом он продолжал существовать в другом измерении Вселенной.

Конечно, Джулия решила скрыть раздражение от Нормана, который, узнав, смутился бы и расстроился. Возможно ли пребывать в сумасшествии, не будучи сумасшедшей? Джулия думала, могло ли умопомрачение пройти сквозь человека, как эти субатомные частицы, чье название она никогда не могла вспомнить. (Нейроны? Нейтрины?), проходящие сквозь плотную преграду, неся хаос, но вызывающие не более чем рябь на поверхности видимого мира.

Он никогда не узнает. Неужели?

Джулия не могла вспомнить ни детали, ни содержание своего сна (кроме того, что это происходило в Центре, в самом немыслимом месте для сна). Но она виновато, с чувством женского стыда, понимала, что порой оказывала на мужчин смертоносное влияние.

Прикасаясь к ней, мужчина, или мужчины, исчезали.

Она улыбалась. Нет, не улыбалась… она была озабочена. Взволнована.

«Значит, я „роковая“ женщина? Сама того не зная?»

Она понимала, что это абсурд, чистая фантазия. И все же, проходили дни, ночи, а она боялась сна, боялась его власти над собой. Норман ничего не замечал… к счастью! Джулия его старательно оберегала, как мать — талантливого ребенка, беспомощного инвалида. Он никогда не узнает. Не должен. Когда Джулия целовала его, приветствуя или на прощание перед уходом, он часто улыбался ей, удивленный и довольный, обнимал ее, ну просто как ребенок, и бормотал:

— Дорогая Джулия! Я люблю тебя!

Джулия была полна решимости хранить тайну, какой бы страшной она ни была, она запретила себе думать об этом на работе, в музее. Она профессионал, в конце концов, не так ли?

И все же это случилось. К отвращению Джулии, она начала ощущать это предвкушение страха, которое не оставляло ее повсюду, даже в музее, даже в святилище ее рабочего кабинета. «Что со мною происходит? Что изменяется во мне?»

Однажды утром у себя в кабинете, спустя несколько дней после симпозиума по «строению Вселенной», прошедшего в «Центре передовых исследований Квинстона» (этот симпозиум действительно состоялся) Джулия почувствовала, что ее пульс сильно бился, она пугалась самого простого — звонка телефона, голосов в коридоре, вызова куратора музея к себе в кабинет. (Куратор, самоуверенный мужчина средних лет, явно, хотя и скрывал это, был голубой, и совершенно не проявлял эротического интереса к Джулии Меттерлинг или к какой-либо другой женщине.)