— Эстет, — сказал я. — А каким бизнесом он занимался?

Он посмотрел на меня свысока.

— Я говорю о мистере АртуреДикинсоне, сэр.

Мне это опять ничего не говорило. У этого человека как-то так получалось, что я чувствовал себя нерадивым студентом. Не желая показаться в его глазах полным болваном, я сказал:

— Ну, конечно. Известный филантроп.

Датчи продолжал пристально смотреть на меня.

Я спросил:

— Ну и как в конце концов эти двое встретились?

— Судебный процесс повысил интерес мистера Дикинсона: он слышал ее показания, видел ее с забинтованным лицом. Он навещал ее в госпитале. По случайному совпадению, тот хирургический корпус, куда ее поместили, был построен на его пожертвования. Он посовещался с врачами и устроил так, чтобы ей был обеспечен самый лучший уход. Привлек лучшего специалиста в области пластической хирургии — профессора Албано Монтесино из Бразилии, настоящего гения. Он вел исследования по конструированию лица. Мистер Дикинсон устроил ему получение медицинских привилегий и предоставил ему в исключительное пользование одну из операционных.

Лоб Датчи заблестел от пота. Он вытащил носовой платок и несколько раз промокнул его.

— Такая боль, — сказал он, смотря мне прямо в лицо. — Семнадцатьотдельных операций, доктор. Человек с вашим образованием может себе представить, что это значит. Семнадцать вмешательств,и все такие мучительные. Нужны месяцы, чтобы восстановить силы, долгие месяцы неподвижности. Легко понять, почему она предпочитает одиночество.

Я кивнул и спросил:

— Операции были успешными?

— Профессор Монтесино был доволен, объявил ее одним из своих грандиозных триумфов.

— Она согласна с ним в этом?

Он неодобрительно посмотрел на меня.

— Она не делилась со мной своим мнением, доктор.

— Сколько времени заняли операции в общей сложности?

— Пять лет.

Я произвел в уме кое-какие подсчеты.

— Значит, часть этого периода она была беременна.

— Да, вы понимаете... беременность нарушила ход хирургического процесса — гормональные изменения в тканях, физические факторы риска. Профессор Монтесино сказал, что она должна выждать, находясь под непрерывным наблюдением. Он даже предложил... прерывание. Но она отказалась.

— Эта беременность была запланированной?

Датчи оторопело замигал и опять по-черепашьи втянул голову, словно не веря своим ушам.

— Боже правый, сэр, я же не могу выспрашивать у хозяев мотивы их поступков!

Я сказал:

— Извините меня, если время от времени я буду забредать на не обозначенную на карте территорию, мистер Датчи. Я просто пытаюсь получить как можно более полную информацию. Ради Мелиссы.

Он прочистил горло.

— Тогда мы, может быть, поговорим о Мелиссе?

— Хорошо. Она рассказала мне довольно много о своих страхах. Я бы охотно послушал ваши впечатления.

— Мои впечатления?

— Ваши наблюдения.

— По моим наблюдениям, это ужасно напуганная девочка. Ее пугает все.

— Например?

Он немного подумал.

— Например, громкий шум. От него она буквально подскакивает. И даже если шум не очень громкий — временами кажется, что на нее действует сама внезапность, неожиданность звука. Зашелестит дерево, раздастся звук шагов или даже музыка — любой из этих звуков может заставить ее сильно расплакаться. Звонок в дверь. Мне кажется, это бывает, когда какое-то время она находится в состоянии необычного спокойствия.

— Сидит в одиночестве, грезит наяву?

— Да. Она часто грезит. Разговаривает сама с собой. — Он замолчал, ожидая моей реакции.

Я спросил:

— А яркий свет? Она когда-нибудь пугалась яркого света?

— Да, — сказал он удивленно. — Да, пугалась. Я припоминаю конкретный случай — несколько месяцев тому назад. Одна из горничных купила фотоаппарат со вспышкой и делала пробные снимки, бродя по всему дому. — На его лице опять появилось неодобрительное выражение. — Она застала Мелиссу за завтраком и сфотографировала ее. Звук и свет вспышки очень сильно подействовали на Мелиссу.

— В каком плане? Как она отреагировала?

— Слезы, крики, отказ от завтрака. У нее даже сильно участилось дыхание. Я заставил ее дышать в бумажный пакет, пока дыхание не вернулось в норму.

— Сдвиг по возбуждению, — сказал я скорее самому себе, чем ему.

— Простите, доктор?

— Внезапные изменения в возбуждении на ее психофизиологическом уровне сознания — они-то, видимо, и беспокоят ее.

— Да, наверное, так и есть. Что можно сделать в этом случае?

Я вытянул руку сдерживающим жестом.

— Она сказала мне, что ей снятся страшные сны каждую ночь.

— Это правда, — сказал он. — Часто больше одного раза за ночь.

— Опишите, что она делает, когда это случается.

— Не могу сказать, доктор. Когда это бывает, она находится с матерью...

Я нахмурился.

Он спохватился.

— Однако я припоминаю несколько случаев, когда видел ее. Она сильно плачет, кричит. Мечется и бьется, отталкивает тех, кто пытается ее утешить, отказывается снова ложиться спать:

— Мечется и бьется, — сказал я. — А она когда-нибудь рассказывает, что ей снилось?

— Иногда.

— Но не всегда?

— Нет.

— Когда она рассказывает, повторяются ли какие-нибудь темы?

— Чудовища, призраки и тому подобное. По правде говоря, я не очень обращаю на это внимание. Прилагаю все усилия к тому, чтобы успокоить ее.

— Так вот, заметьте себе на будущее, — сказал я. — Вы должны будете именно обращать внимание, и пристальное. Ведите записи того, что она говорит в этих случаях, и передавайте их мне. — Я вдруг понял, что говорю не терпящим возражения тоном. Хочу, чтобы теперь онпочувствовал себя нерадивым студентом? Или собираюсь вести силовую борьбу с дворецким?

Но он в роли подчиненного был в родной стихии: «Очень хорошо, сэр», — сказал он и поднес к губам чашку.

Я спросил:

— Производит ли она впечатление совершенно проснувшейся после того, как ей приснился кошмар?

— Нет, не производит, — сказал он. — Не всегда. Иногда она сидит в постели с каким-то жутким, застывшим выражением на личике, безутешно плачет, кричит и размахивает руками. Мы, то есть я стараюсь разбудить ее, но это оказывается невозможным. Бывает даже, что она вылезает из постели и ходит по комнате, продолжая плакать и кричать, и разбудить ее невозможно. Мы просто ждем, пока она немного успокоится, и потом возвращаем ее в постель.

— В ее постель?

— Нет. К матери.

— Так она совсем не спит в своей постели?

Он покачал головой.

— Нет, она спит с матерью.

— Ладно, — сказал я. — Давайте вернемся к тем случаям, когда ее невозможно разбудить. Она кричит о чем-то конкретном?

— Нет, никаких слов там нет. Это просто какой-то чуткий... вой. — Он сморщился. — Это нельзя спокойно слушать.

— То, что вы описываете, называется ночными страхами, — сказал я. — Это не кошмары, которые снятся — как и все сны — во время фазы неглубокого сна. Ночные страхи возникают, когда спящий слишком быстро пробуждается от глубокого сна. Пробуждается, так сказать, грубо. Это расстройство механизма возбуждения, связанное с сомнамбулизмом и ночным недержанием мочи. Она мочится в постель?

— Иногда.

— Как часто?

— Четыре или пять раз в неделю. Иногда меньше, иногда больше.

— Вы что-нибудь предпринимали в связи с этим?

Он покачал головой.

— Ее волнует то, что она мочится в постель?

— Напротив, — сказал он, — такое впечатление, что она относится к этому довольно спокойно.

— Значит, вы с ней об этом говорили?

— Я только сказал ей — однажды или дважды, — что юным леди необходимо обращать больше внимания на личную гигиену. Она это проигнорировала, и я не настаивал.

— Как относится к этому ее мать? Как ее мать реагируетна мокрую постель?

— Говорит, чтобы сменили простыни.

— Ведь это ее постель. Неужели это ее не волнует?

— Очевидно, нет. Доктор, эти припадки, эти страхи — что все это значит? С точки зрения медицины?