– Это ты, Роберт?

    Он не сделал ни одного движения, не издал ни единого звука.

    – Роберт, это ты здесь?

    Голос был какой-то странный и очень ему не понравился.

    – Роберт!

    Теперь она совсем проснулась.

    – Где ты?

    Где он раньше слышал этот голос? Он звучал резко, неприятно, точно две высокие ноты столкнулись в диссонансе. И потом - она не выговаривала "р", называя его по имени. Кто же это был, тот, кто когда-то называл его Обетом?

    – Обет, - снова сказала она. - Что ты здесь делаешь?

    Может, санитарка из госпиталя, высокая такая, белокурая? Нет, это было еще раньше. Такой ужасный голос он должен помнить. Дайте-ка немножко подумать, и он вспомнит, как ее зовут.

    И тут он услышал, как щелкнул выключатель лампы, стоявшей возле кровати, и свет залил сидевшую в постели женщину в розовом пеньюаре. На лице ее было выражение удивления, глаза широко раскрыты. Щеки и подбородок, намазанные кремом, блестели.

    – Убери-ка эту штуку, - произнесла она, - пока не порезался.

    – Где Эдна?

    Он сурово смотрел на нее. Сидевшая в постели женщина внимательно следила за ним. Он стоял в ногах кровати, огромный, широкоплечий мужчина, стоял недвижимо, вытянувшись, пятки вместе, почти как по стойке "смирно", на нем был темно-коричневый шерстяной мешковатый костюм.

    – Слышишь? - строго сказала она. - Убери эту штуку.

    – Где Эдна?

    – Что с тобой происходит, Обет?

    – Со мной ничего не происходит. Просто я тебя спрашиваю, где моя жена?

    Женщина попыталась спустить ноги с кровати.

    – Что ж, - произнесла она наконец изменившимся голосом, - если ты действительно хочешь это знать, Эдна ушла. Она ушла, пока тебя не было.

    – Куда она пошла?

    – Этого она не сказала.

    – А ты кто?

    – Ее подруга.

    – Не кричи на меня, - сказал он. - Зачем поднимать столько шума?

    – Просто я хочу, чтобы ты знал, что я не Эдна.

    Он с минуту обдумывал услышанное, потом спросил:

    – Откуда ты знаешь, как меня зовут?

    – Эдна мне сказала.

    Он снова помолчал, внимательно глядя на нее, несколько озадаченный, но гораздо более спокойный, притом во взгляде его даже появилась некоторая веселость.

    В наступившей тишине никто из них не решался сделать какое-либо движение. Женщина была очень напряжена; она сидела, согнув руки и упираясь ими в матрас.

    – Видишь ли, я люблю Эдну. Она тебе говорила когда-нибудь, что я люблю ее?

    Женщина не отвечала.

    – Думаю, что она сука. Но самое смешное, что я все равно ее люблю.

    Женщина не смотрела ему в лицо, она следила за его правой рукой.

    – Эта Эдна - просто сука.

    Теперь наступила продолжительная тишина; он стоял неподвижно, вытянувшись в струнку, она сидела на кровати не шевелясь. Неожиданно стало так тихо, что они услышали сквозь открытое окно, как журчит вода в мельничном лотке на соседней ферме.

    Потом он произнес, медленно, спокойно, как бы ни к кому не обращаясь:

    – По правде, мне не кажется, что я ей еще нравлюсь.

    Женщина подвинулась ближе к краю кровати.

    – Убери-ка этот нож, - сказала она, - пока не порезался.

    – Прошу тебя, не кричи. Ты что, не можешь нормально разговаривать?

    Неожиданно он склонился над ней, внимательно вглядываясь в ее лицо, и поднял брови.

    – Странно, - сказал он. - Очень странно.

    Он придвинулся к ней на один шаг, при этом колени его касались края кровати.

    – Вроде ты немного похожа на Эдну.

    – Эдна ушла. Я тебе уже это сказала.

    Он продолжал пристально смотреть на нее, и женщина сидела не шевелясь, вдавив кисти рук в матрас.

    – Да, - повторил он. - Странно.

    – Я же сказала тебе - Эдна ушла. Я ее подруга. Меня зовут Мэри.

    – У моей жены, - сказал он, - маленькая смешная родинка за левым ухом. У тебя ведь такой нет?

    – Конечно, нет.

    – Поверни-ка голову, дай взглянуть.

    – Я уже сказала тебе - родинки у меня нет.

    – Все равно я хочу в этом убедиться.

    Он медленно обошел вокруг кровати.

    – Сиди на месте, - сказал он. - Прошу тебя, не двигайся.

    Он медленно приближался к ней, не спуская с нее глаз, и в уголках его рта появилась улыбка.

    Женщина подождала, пока он не приблизился совсем близко, и тогда резко, так резко, что он даже не успел увернуться, с силой ударила его по лицу. И когда он сел на кровать и начал плакать, она взяла у него из рук нож и быстро вышла из комнаты. Спустившись по лестнице вниз, она направилась в гостиную, туда, где стоял телефон.

Моя любимая, голубка моя

    Есть у меня давняя привычка вздремнуть после ленча. Обычно я устраиваюсь в гостиной в кресле, подкладываю подушку под голову, ноги кладу на небольшую квадратную, обитую кожей скамеечку и читаю что-нибудь, покуда не засыпаю.

    В ту пятницу я сидел в кресле, как всегда уютно расположившись, и держал в руках свою любимую книгу "Бабочки-однодневки" Даблдея и Вествуда ³⁵, когда моя жена, никогда не отличавшаяся молчаливостью, заговорила, приподнявшись на диване, который стоял напротив моего кресла.

    – Эти двое, - спросила она, - в котором часу они должны приехать?

    Я не отвечал, поэтому она повторила свой вопрос громче.

    Я вежливо ответил ей, что не знаю.

    – Они мне совсем не нравятся, - продолжала она. - Особенно он.

    – Хорошо, дорогая.

    – Артур, я сказала, что они мне совсем не нравятся.

    Я опустил книгу и взглянул на жену. Закинув ноги на спинку дивана, она листала журнал мод.

    – Мы ведь только раз их и видели, - возразил я.

    – Ужасный тип, просто ужасный. Без конца рассказывает анекдоты, или какие-то там истории, или еще что-то.

    – Я уверен, ты с ними поладишь, дорогая.

    – Она тоже хороша. Когда, по-твоему, они явятся?

    Я отвечал, что они должны приехать около шести часов.

    – А тебе они разве не кажутся ужасными? - спросила она, ткнув в мою сторону пальцем.

    – Видишь ли...

    – Они до того ужасны, что хуже некуда.

    – Мы ведь уже не можем им отказать, Памела.

    – Хуже просто некуда, - повторила она.

    – Тогда зачем ты их пригласила? - выпалил я и тотчас же пожалел, ибо я взял себе за правило - никогда, если можно, не провоцировать жену.

    Наступила пауза, в продолжение которой я наблюдал за выражением ее лица, дожидаясь ответа. Это крупное белое лицо казалось мне иногда таким необычным и притягательным, что я, случалось, предпринимал усилия, чтобы оторвать от него взгляд. В иные вечера, когда она сидела за вышивкой или рисовала свои затейливые цветочки, лицо ее каменело и начинало светиться какой-то таинственной внутренней силой, не поддающейся описанию, и я сидел, не в силах отвести от него взгляд, хотя и делал при этом вид, будто читаю. Да вот и сейчас, в эту самую минуту, я должен признаться, что в этой женщине было что-то волшебное, с этой ее кислой миной, прищуренными глазами, наморщенным лбом, недовольно вздернутым носиком, что-то прекрасное, я бы сказал - величавое. И еще про нее надо добавить, что она такая высокая, гораздо выше меня, хотя сегодня, когда ей пошел пятьдесят первый год, думаю, лучше сказать "большая", чем "высокая".

    – Тебе отлично известно, зачем я их пригласила, - резко ответила она. Чтобы сразиться в бридж, вот и все. Играют они просто здорово, к тому же на приличные ставки.

    Она подняла глаза и увидела, что я внимательно смотрю на нее.

    – Ты ведь, наверное, и сам так думаешь, не правда ли?

    – Ну конечно, я...

    – Артур, не будь кретином.

    – Я встречался с ними только однажды и должен признаться, что они довольно милые люди.