– Такое можно про любого идиота сказать.

    – Памела, прошу тебя... пожалуйста. Давай не будем вести разговор в таком тоне.

    – Послушай, - сказала она, хлопнув журналом о колени, - ты же не хуже меня знаешь, что это за люди. Два самодовольных дурака, которые полагают, что можно напроситься в любой дом только потому, что они неплохо играют в бридж.

    – Уверен, ты права, дорогая, но вот чего я никак не возьму в толк, так это...

    – Еще раз говорю тебе - я их пригласила, чтобы хоть раз сыграть приличную партию в бридж. Нет у меня больше сил играть со всякими раззявами. И все равно не могу примириться с тем, что эти ужасные люди будут в моем доме.

    – Я тебя понимаю, дорогая, но не слишком ли теперь поздно...

    – Артур!

    – Да?

    – Почему ты всегда споришь со мной? Ты же испытываешь к ним не меньшую неприязнь, и ты это знаешь.

    – По-моему, тебе не стоит так волноваться, Памела. Да и потом, мне показалось, что это воспитанные молодые люди, с хорошими манерами.

    – Артур, к чему этот высокопарный слог?

    Она глядела на меня широко раскрытыми глазами, и, чтобы укрыться от ее сурового взора (иногда мне становилось от него не по себе), я поднялся и направился к французскому окну, которое выходило в сад.

    Трава на большой покатой лужайке перед домом была недавно подстрижена, и по газону тянулись светлые и темно-зеленые полосы. В дальнем конце наконец-то зацвели два ракитника, и длинные золотые цепочки ярко выделялись на фоне растущих позади них деревьев. Распустились и розы, и ярко-красные бегонии, и на цветочном бордюре зацвели все мои любимые гибридные люпины, колокольчики, дельфиниумы, турецкие гвоздики и большие бледные ароматные ирисы. Кто-то из садовников возвращался по дорожке после обеда. За деревьями была видна крыша его домика, а за ним дорожка вела через железные ворота к Кентербери-роуд.

    Дом моей жены. Ее сад. Как здесь замечательно! Как покойно! Если бы только Памела чуть-чуть поменьше тревожилась о моем благополучии, пореже старалась бы сделать мне что-то приятное в ущерб собственным интересам, тогда все было бы божественно. Поверьте, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я не люблю ее - я обожаю самый воздух, которым она дышит, - или не могу совладать с ней, или не хозяин самому себе. Я лишь хочу сказать, что то, как она себя ведет, временами меня чуточку раздражает. К примеру, все эти ее повадки. Как бы мне хотелось, чтобы она от них отказалась, особенно от манеры тыкать в меня пальцем, чтобы подчеркнуть сказанное. Должен признать, что роста я довольно небольшого, и подобный жест, не в меру употребляемый человеком вроде моей жены, может подействовать устрашающе. Иногда мне трудно убедить себя в том, что она женщина невластная.

    – Артур! - крикнула она. - Иди-ка сюда.

    – Что такое?

    – Мне пришла в голову потрясающая мысль. Иди же сюда.

    Я подошел к дивану, на котором она возлежала.

    – Послушай-ка, - сказала она, - хочешь немного посмеяться?

    – Посмеяться?

    – Над Снейпами.

    – Что еще за Снейпы?

    – Очнись, - сказала она. - Генри и Сэлли Снейп. Наши гости.

    – Ну?

    – Слушай. Я тут лежала и думала, что это за ужасные люди... и как они себя ужасно ведут... он - со своими шутками, и она - точно какая-нибудь помирающая от любви воробьиха...

    Она помолчала, плутовато улыбаясь, и я почему-то подумал, что вот сейчас она произнесет нечто страшное.

    – Что ж, если они себя так ведут в нашем присутствии, то каковы же они должны быть, когда остаются наедине?

    – Погоди-ка, Памела...

    – Артур, не будь дураком. Давай сегодня посмеемся немного, хотя бы раз от души посмеемся.

    Она приподнялась на диване, лицо ее неожиданно засветилось каким-то безрассудством, рот слегка приоткрылся, и она глядела на меня своими круглыми серыми глазами, причем в каждом медленно загоралась искорка.

    – Почему бы нет?

    – Что ты затеяла?

    – Это же очевидно. Неужели ты не понимаешь?

    – Нет, не понимаю.

    – Нам нужно лишь спрятать микрофон в их комнате.

    Должен признаться, я ожидал чего-то более неприятного, но, когда она произнесла это, был так поражен, что не нашелся, что ответить.

    – Именно так и сделаем, - сказала она.

    – Да ты что! - воскликнул я. - Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты не пойдешь.

    – Почему?

    – Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это все равно что... все равно что... подслушивать у дверей или читать чужие письма, только гораздо хуже. Ты серьезно говоришь?

    – Конечно, серьезно.

    Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при этом рискую.

    – Памела, - резко возразил я, - я запрещаю тебе делать это!

    Она спустила ноги с дивана.

    – Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.

    – Меня понять несложно.

    – Что за чепуху ты несешь? Сколько раз ты проделывал штуки похуже этой.

    – Никогда!

    – О да, еще как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто ты лучше меня?

    – Ничего подобного я никогда не делал.

    – Хорошо, мой мальчик, - сказала она и навела на меня палец, точно револьвер. - Что ты скажешь насчет твоего поведения у Милфордов в Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот рукой, чтобы они нас не услышали. Что скажешь?

    – Это другое, - сказал я. - Это было не в нашем доме. И они не были нашими гостями.

    – А какая разница?

    Она сидела, глядя на меня, и подбородок ее начал презрительно подниматься.

    – Ведешь себя, как эдакий напыщенный лицемер, - сказала она. - Что это с тобой происходит?

    – Видишь ли, Памела, я действительно думаю, что это гнусно. Я правда так думаю.

    – Но послушай, Артур. Я человек мерзкий. Да и ты тоже - где-то в глубине души. Поэтому мы и находим общий язык.

    – Впервые слышу такую чепуху.

    – Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком тогда другое дело.

    – Давай прекратим весь этот разговор, Памела.

    – Послушай, - продолжала она, - если ты действительно решил измениться, то что же мне остается делать?

    – Ты не понимаешь, что говоришь.

    – Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело с гадюкой?

    Я медленно опустился в кресло, стоявшее против дивана; она не спускала с меня глаз. Женщина она большая, с крупным белым лицом, и, когда она глядела на меня сурово - вот прямо как сейчас, - я, как бы это сказать?.. погружался в нее, точно утопал в ней как в ушате со сливками.

    – Ты серьезно обо всей этой затее с микрофоном?

    – Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь таким деликатным.

    – Это нечестно, Памела.

    – Это так же честно, - она снова выставила палец, - так же честно, как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберт ее письма и прочитал их от начала до конца.

    – Этого нам не нужно было делать.

    – Нам?

    – Но ведь ты их потом тоже читала, Памела?

    – Это никому нисколько не повредило. Ты тогда так сказал. А эта затея ничем не хуже.

    – А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тобой такое проделал?

    – Да как бы я могла возмущаться, если б не знала, что за моей спиной что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.

    – Мне нужно подумать.

    – Может, великий радиоинженер не знает, как соединить микрофон с динамиком?

    – Проще простого.

    – Ну так действуй. Действуй же.

    – Я подумаю и потом дам тебе ответ.

    – На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.

    – Тогда я не буду этого делать. Я не хочу, чтобы меня застукали за этим занятием.