— Да.

— И ты не попыталась отнять у нее или хотя бы пойти за нею?

Берта покачала головой.

— Я была слишком поражена…

— Взяли эти люди деньги Мулена?

— Нет, это не простые воры… Они даже не взглянули на деньги. Я все принесла… Я взяла также бумагу, положенную одним из злодеев в конверт, распечатанный им… Бумагу, которая, по их словам, должна была погубить Рене.

Говоря это, Берта вынимала из кармана золото и банковские билеты и наконец подала матери синий конверт с надписью «Правосудие!».

Анжела вынула из конверта листок, на котором измененным почерком было написано:

« Увидеться со всеми предводителями.

Сообщить им о скором приезде в Париж избавителя.

Меры так хорошо приняты, что ничто не спасет тирана от гибели.

Первое покушение произойдет в оперный день.

Все будут уведомлены накануне и должны быть готовы действовать.

Пароль — Рим и Лондон».

— А! Негодяи! — сказала Анжела, закончив чтение. — Они погубили бы Рене. Эта бумага превратила бы его для всех в сообщника заговорщиков! Но кто же враги нашего друга?

— Не знаю, я слышала только одно имя — «Ледюк»… но лица их остались у меня в памяти. Если я их когда-нибудь встречу, хотя бы через десять или двадцать лет, — их узнаю.

— К какому классу общества принадлежат они по на ружности?

— Один казался богатым буржуа, другой был в платье рабочего… но, может быть, они переодеты… Когда последний прочел письмо, он сказал: «Эта женщина в Париже и грозит мне! У этого человека была эта бумага, которой он конечно, знал цену!… Если бы не случай, я бы погиб!»

— Он сказал это! — воскликнула вдова странным тоном.

— Да, мама, если и не такие именно слова, но смысл тот же… Я хорошо помню.

— Рене был прав! — продолжала мадам Леруа. — Он не зря дорожил этим письмом. Он знал, что, доставив его, сделал бы нам бесценный подарок. Это письмо привязывало меня к жизни, пробуждая надежды. Это письмо изменяло твою будущность! А теперь — ничего! Все уничтожено… Да, мы осуждены! Мы прокляты!

— Зачем отчаиваться, мама? Конечно, Рене Мулен знает наизусть содержание этого письма и передаст тебе, когда будет на свободе.

— Я умру прежде, чем его освободят! — печально прошептала Анжела.

— Мама! Не говори этого!… Разве ты хочешь отнять у меня мужество, которое теперь мне так нужно? Да и к чему отчаяние? Ты хорошо знаешь, что я люблю тебя, и не одна я… нас трое… Рене Мулен… и другой еще…

— Другой?

— Да, наш брат, который не мог спасти бедного Абеля, но который вылечит тебя, он это обещал мне.

— Доктор Этьен?

— Да, он любит нас, как будто он твой сын, и я уверена, что думает скоро назвать тебя своей матерью.

— Матерью? — сказала, вздрогнув, Анжела.

— Да… — ответила Берта, краснея до корней волос. — Но что с тобой? Что тебя смущает? Разве доктор не был бы тебе лучшим сыном? С ним мы были бы счастливы.

— Ах! — прошептала Анжела. — Я боюсь понять…

— Чего?

— Этьен Лорио сказал, что он тебя любит?

— Он не сказал мне прямо, но дал понять.

— И ты… ты его любишь?

Берта молча потупила глаза и еще больше покраснела.

— Ты его любишь? — повторила больная.

— Да… Я люблю его…

— О! Несчастная! Несчастная! — закричала Анжела разбитым голосом, поднимая над головой дрожащие руки. — Неужели я еще мало страдала? Недоставало этого последнего удара!

— Что ты говоришь, мама? Как может огорчать тебя моя любовь к Этьену Лорио? Как я могу быть от этого несчастна? Неужели мы не были бы счастливы, если бы я была женой этого честного человека, золотого сердца?

— Напрасная иллюзия! — прошептала больная. — Невозможные мечты, которые надо позабыть!

— Но почему же? Объяснись!… Ты меня пугаешь!

— Увы! Я ничего не могу объяснить тебе, дитя мое. Знай только, что счастье, о котором ты мечтаешь, не для тебя… Бедная моя крошка, ты обречена на страдания. Один человек мог изменить твою участь, и он в тюрьме… Он, может быть, будет осужден… Это письмо, которое Рене скрывал в своей квартире, могло помочь тебе… И оно уничтожено. Ты видишь, что все против нас. Склони голову. Покорись! Заставь молчать свое сердце! Заглуши голос молодости! Не думай о докторе Этьене: ты не можешь быть его женой!

Берта, пораженная ужасом, напрасно старалась угадать смысл этих слов, полных тревожной тайны.

— Я не могу быть женой доктора Этьена? — повторила она. — Почему? О! Дорогая мама, ты не можешь так говорить, не объяснив мне причины. Это было бы слишком жестоко…

— Не спрашивай, умоляю тебя! Я не могу отвечать.

— Ты не можешь сказать, что может помешать честному человеку дать мне свое имя?

— Это невозможно!…

— Как! Я недостойна Этьена и не имею права знать, почему? Но это чудовищно! Что же я такое сделала? Я хочу знать, слышишь ты!… Разве есть в моей жизни какое-нибудь не известное мне пятно? Разве хотя бы тень подозрения падала когда-нибудь на мою честь? Разве я не была покорной дочерью? Любящей сестрой? Разве я не носила с честью имени моего отца?

Анжела слушала, опустив голову. Каждое слово дочери падало каплей растопленного свинца на ее растерзанное сердце.

Услышав, что Берта говорит об отце, она не смогла сдержаться и потеряла всякое самообладание, всякое благоразумие. У нее вырвалась фраза, за которую минуту! спустя она готова была отдать всю свою кровь.

— Бедное дитя! Имя, которое ты носишь, не имя твоего: отца!

У нее начался внезапный приступ удушья, и она упала в кресло.

— Что ты сказала? — вскричала Берта, бросаясь перед ней на колени и хватая ее за руки.

— Истину!

— Я не ношу имени своего отца?

Анжела отрицательно покачала головой.

— Милая мама, я не могу сомневаться в тебе… Как ни темны и непонятны твои слова, они не скрывают ведь ничего позорного?… Но я имею право, и это даже долг мой, просить объяснения… Ты сказала слишком много, чтобы было возможно теперь остановиться… Я хочу понять эту мрачную загадку!

Грудь Анжелы судорожно вздрагивала, точно в предсмертной агонии.

Несчастная женщина высвободила свои руки и охватила ими пылающую голову, в которой теснились смутные мысли.

— Ах! Моя тайна от меня ускользает! — прошептала она. — Абель! Абель! Прости меня! У меня нет больше силы лгать. Я не могу молчать. Я не имею права…

Она зарыдала, ломая руки,

— Вот эта страшная тайна… вот она… Слушай, дочь моя, и мужайся… Имя Монетье не имя твоего отца… Твой отец умер не в своей постели.

Берта ничего еще не знала и не угадывала, но она предчувствовала что-то ужасное и побледнела как смерть.

— Умер не в своей постели? — повторила она глухим голосом. — Где же?

— На эшафоте.

Молодая девушка вскрикнула. Широко раскрыв глаза, она глядела на мать с выражением, близким к безумию.

— На эшафоте!… На эшафоте? — прошептала она спустя минуту. — Какое же преступление он совершил?

Анжела вскочила, как наэлектризованная.

— Преступление!… Он!… Твой отец… — закричала она. — Он лучший и благороднейший из людей! А! Ты не можешь этого и думать! Он умер невиновным, дочь моя, слышишь ты?

— Невиновным… — повторила Берта почти бессознательно.

— И, однако, его обвинили!… В одно мрачное утро голова мученика скатилась в окровавленную корзину… Обезумев от горя, желая увидеть его в последний раз, я свела туда вас обоих, тебя и Абеля, чтобы зажечь в вас жажду мести, которая жгла меня. На другой день я раскаивалась уже в этом поступке… Ты была тогда слишком мала, чтобы понять и запомнить; Абель и я, мы хотели заставить тебя забыть… и нам удалось… Теперь ты все знаешь… Молись за праведника, который был твоим отцом!

Берта рыдала.

— Как его звали?

— Поль Леруа… Это было его имя… Это наше имя. Молись, дитя мое!… Молись за мученика!… Теперь, — продолжала Анжела после короткого молчания, — я передам тебе тайну, которую должна была бы унести в могилу…