«С Жо и Бетти мне будет веселее», — думала она, направляясь к дому своих опекунов. Окна его были ярко освещены.

Эрмин знала, что в кухне у Бетти тепло, что маленький Эдмон бросится ей на шею, а Жо, конечно же, сидит у печи и попыхивает трубкой…

«Наконец-то у меня есть семья!» — сказала себе Эрмин, поднимая лицо к небу просто для того, чтобы ощутить приятное прикосновение снежинок к своим щекам и лбу — ласковое, едва уловимое прикосновение, которое доставляло ей истинное наслаждение.

— Рождественский снег, я люблю тебя! — воскликнула девушка, поддаваясь внезапному порыву веселья.

Прижавшись носом к стеклу, Элизабет ждала ее прихода. Арман и Эдмон шумно возились в кухне, и все-таки молодая женщина услышала радостный возглас Эрмин. И увидела, как она закружилась, обнимая свой узел с вещами, словно это был ее партнер в танце.

«Господи, да за ней нужно присматривать в оба! — подумала она. — Эрмин как раз в том возрасте, когда к девушкам приходит первая любовь. Но я сумею ее вразумить. Я объясню, что ни в коем случае нельзя позволить себя скомпрометировать!»

Первым эту тему затронул Жозеф. Он сказал, что, поскольку неизвестно, из какой семьи происходит Мари-Эрмин, строгость не будет лишней.

— Добрый вечер! — поздоровалась Эрмин, переступая порог. — Извините, что задержалась, но представьте, в спальне сестер я нашла маленькую девочку!

И она подробно рассказала о своем знакомстве с Шарлоттой. Жозеф отложил трубку и почесал подбородок.

— Я слышал об этих людях, — сказал он. — В стране кризис, и скоро к нам таких понаедет еще куча. И в Соединенных Штатах, и в Квебеке безработица. К нам станут стекаться бедолаги в поисках дешевого жилья. Господин мэр пытается спасти поселок: он направо и налево раздает в аренду опустевшие дома. Лапуанты показались мне не слишком респектабельным семейством. Отцу под пятьдесят, он рассчитывает найти работу лесоруба, но сам при этом хилый и щуплый. Мать работала на каком-то заводе в Арвиде. Что до сына, Онезима, то он живет за счет родителей.

— Как много ты о них знаешь, Жо! — удивленно воскликнула Элизабет.

— Для этого не надо много ума — всего лишь зайти на кружку пива в бар отеля.

— И все-таки маленькую Шарлотту мне жалко, — сказала Эрмин.

— Я сделаю для твоей фотографии новую рамку, — пообещал Жозеф.

— А как же сюрприз? Сюрприз! Сюрприз! — закричал маленький Эдмон.

— Да помолчи ты! — прикрикнул на младшего Симон.

У всех Маруа был заговорщицкий вид. Элизабет достала платок и завязала Эрмин глаза.

— Вперед! — сдерживая смех, объявила она.

Легонько подталкивая девушку в спину, молодая женщина привела ее в гостиную. Эрмин догадалась, где она, что было неудивительно: она знала дом как свои пять пальцев, и скрип каждой половицы подсказывал ей направление. Кто-то включил свет. Слева послышался щелчок. Элизабет сдернула платок.

— Теперь можно смотреть! — крикнул Арман.

Девушке показалось, что она грезит наяву. Комната, в которой она в течение многих лет спала летом, окрасилась в бежево-розовые тона. В углу стояла настоящая, застланная стеганым одеялом в стиле пэтчворк кровать с резными деревянными спинками.

— Это просто чудо! — пробормотала она сдавленным от волнения голосом. — Вы сделали это для меня?

У семей, живущих в Валь-Жальбере, гостиные традиционно использовались для воскресных семейных обедов и в праздничные дни. В таких комнатах обычно расставляли самую красивую мебель, хранили парадные сервизы и портреты предков. На памяти Эрмин верные установленному порядку Маруа ни разу не переставляли мебель. Поэтому перемена показалась ей грандиозной. У кровати стоял ночной столик светлого дерева, на нем — лампа. Ее абажур был сделан из той же ткани, что и шторы. Но самое красивое, что было в комнате, — это, конечно, украшенная блестящими шарами и золотистыми гирляндами елка. По теплой комнате разливался ее удивительный лесной аромат.

— Это самый чудесный сюрприз, какой только может быть! — воскликнула девушка, сдерживая слезы радости.

Семья Маруа только что доказала ей, что она много для них значит, что они заботятся о ее благополучии и хотят, чтобы она была счастлива.

— Только не плачь, Мимин! Мы же хотели тебя порадовать! — сказал Жозеф. — И самого главного ты еще не видела. До Рождества далеко, но я не могу больше ждать! Я приготовил подарок всем нам, и он поможет тебе разучить новые песни!

«Мимин» в устах Жозефа было верным признаком того, что он сильно взволнован. Симон указал пальцем на картонную коробку с лентами, лежавшую на полу под елкой.

— Что это? — спросила девушка.

— Открой и увидишь! — подбодрила ее Элизабет.

Эрмин встала на колени, открыла коробку и извлекла из нее некое подобие чемоданчика, обтянутого искусственной кожей. Даже не успев открыть его, она догадалась, что увидит внутри.

— Электрофон! [32]Проигрыватель грампластинок! Такой продавали в универсальном магазине!

— Еще папа купил диск Ла Болдюк [33], —добавил Симон. — Давай поскорее включим его и послушаем!

— Но это, наверное, очень дорого! — заволновалась Эрмин.

— Пришлось взять кое-что из отложенного на черный день. Чем я старше, тем менее жадным становлюсь, — отозвался Жозеф. — А знаешь, Мимин, ведь Ла Болдюк прекрасно зарабатывает на жизнь своими песнями. Хозяин отеля постоянно слушает радио, уж он точно знает, что говорит. Ла Болдюк продала двенадцать тысяч пластинок — наверное, неплохо обеспечила себя до конца своих дней. Хотя, конечно, с началом кризиса производство пластинок тоже уменьшилось. Я купил электрофон за умеренную цену. И это несмотря на то, что игла звукоснимателя алмазная, а не сапфировая!

Светясь от удовольствия, Элизабет показала Эрмин три диска в конвертах из тонкой бумаги.

— Жо сам выбирал. Посмотри — австрийская оперетта и опера, где главную партию поет Карузо [34], знаменитый итальянский тенор. А третья пластинка — это песни Ла Болдюк.

Молодая женщина обращалась с пластинками, как с редчайшим сокровищем, словно боясь, что при малейшем движении они могут сломаться. Жозеф взял диски из рук жены.

— Мне хотелось тебя порадовать, Эрмин, — сказал он. — Я понимаю, ты расстроилась из-за отъезда сестер, но я хочу, чтобы ты знала: наш дом — это и твой дом тоже! У тебя должна быть своя собственная комната — и теперь она у тебя есть!

Девушка с трудом сдерживала слезы счастья. Она и надеяться не смела на такую заботу и внимание.

— Вы так добры ко мне! — пробормотала Эрмин. Глаза ее блестели от слез.

— Не плачь, Эрмин, — попросила Элизабет.

— Может, мы, конечно, и добрые, но своего не упустим, — пошутил Жозеф. — Теперь тебе придется разучить несколько новых песен. И, если захочешь и хватит смелости, ты сможешь петь на сцене, перед настоящей публикой!

Эрмин посмотрела на него с удивлением. Петь перед публикой! В Квебеке тех времен не принято было, чтобы женщина работала. Достигнув определенного возраста, девушки выходили замуж, рожали детей и занимались их воспитанием. Конечно, некоторым доводилось немного поработать до брака, при условии, что эта работа не требовала специальной подготовки, но большинство сходилось во мнении, что женщина должна оставаться у семейного очага.

Жозеф думал также, и девушка знала об этом. Поэтому-то удивление ее было велико.

Элизабет отвернулась, чтобы спрятать смущение. Она была в курсе грандиозных планов мужа, но не одобряла их. Жозеф, скупость которого была известна всем жителям Валь-Жальбера, тратил деньги только в том случае, если был уверен, что они к нему вернутся с лихвой. Он рассчитывал поженить Симона и Эрмин, которая, он был уверен, своим голосом сможет заработать целое состояние. И состояние это должно остаться в семье. Накануне вечером, когда они укладывались спать, Жозеф изложил супруге продуманный до мелочей план действий.