— Вы берете на себя столько хлопот, господин кюре!

— Меня это не стесняет, Жозеф. Я несу ответственность за своих прихожан и сделаю все, чтобы исполнить свой долг.

— Ну, раз так, я согласен, — пробормотал рабочий. — Моей лошади это пойдет на пользу. Путь неблизкий, ее пришлось бы чаще перековывать…

В глубине души он знал, что так будет даже лучше. Несмотря на любовь к деньгам, Жозеф боялся Божьего гнева.

Они с аббатом развернулись и пошли обратно.

— Скажите, вы разговаривали с той дамой в черном, что заходила ко мне справиться, где вы живете, недели две назад? — с искренним любопытством спросил священник. — Она показалась мне измученной. Наверняка тому причиной недавняя потеря родственника. Я счел, что лучше ее не расспрашивать.

У Жозефа подогнулись колени. Он потер лицо, прежде чем ответить, словно надеялся, что ему удастся стереть следы замешательства.

— А, вы об этом… Это наша дальняя родственница, жена моего троюродного брата, которая живет в Шикутими. Она приехала сообщить о смерти своего супруга. Бетти была дома, и они немного поговорили.

Аббат кивнул. Жозеф попрощался и поднялся по ступенькам крыльца. Эрмин, которая у окна своей комнаты дожидалась их возвращения, быстро отступила, скрывшись в сумерках неосвещенной комнаты.

— Завтра я заеду за вами в половине пятого, — громко сказал аббат Деганьон. — Мы доедем намного быстрее, вот увидите.

Девушка услышала его слова. Она закрыла глаза. Было такое впечатление, что с плеч свалился огромный груз.

— Спасибо, Господи! — пробормотала она успокоенно. — И тебе спасибо, Симон!

Ей стоило многих душевных мук рассказать во время исповеди о переменах в поведении Жозефа. Пришлось преодолеть свою стыдливость, но результат последовал незамедлительно — аббат примчался к ней на помощь, не усомнившись ни в едином слове. Эрмин схватила фотографию сестры Марии Магдалины и поцеловала.

— Моя Анжелика, я знаю, что ты заботишься обо мне! Спасибо!

Жозеф огласил новость на следующий день, за завтраком.

— Шинуку придется все лето стоять без работы, Мимин. Господин мэр одолжил свой автомобиль месье кюре, который теперь будет возить нас из Валь-Жальбера в Роберваль и обратно. Все только и думают, как бы тебе услужить, моя красавица!

Это обращение — «моя красавица» — вызвало неудовольствие как у Эрмин, так и у супруги достопочтенного рабочего.

— Не говори так об Эрмин, Жо! — сердито сказала Элизабет. — Ты стал много времени проводить в баре среди всякого сброда — и вот результат!

— Но я ничего плохого не хотел сказать! — возразил Жозеф.

— Такие слова можно говорить только своей жене, и больше никому, — отрезала супруга.

Жозеф уткнулся носом в кофейную чашку. Казалось, против него объединился весь мир. Симон весело присвистнул и послал Эрмин торжествующую улыбку.

Так аббат Деганьон стал шофером юной певицы и ее опекуна. Путь до города на машине занимал куда меньше времени, поэтому они стали выезжать позже. Девушка выходила из дома в парадном платье, поэтому больше не пользовалась раздевалкой. Суббота проходила за субботой, все складывалось наилучшим образом.

Эрмин получала все больше удовольствия от пения. Она пела, повинуясь собственному чутью, но так эмоционально и искренне, что публика, которая каждый раз менялась, аплодировала ей с энтузиазмом. О таланте снежного соловья заговорили в соседних городах. Люди стали специально приезжать в Роберваль, чтобы ее послушать.

Дама в черном всегда сидела на одном и том же месте, в глубине зала. Девушке ни разу не представилась возможность подойти к ней, даже если бы она того и хотела. Однако, поглядывая время от времени на стройную фигуру в черных одеждах и небольшой шляпке с вуалью, она испытывала глубокое сострадание. Басня Жозефа произвела на нее эффект, противоположный тому, на который он рассчитывал. Он хотел испугать девушку своей грубой выдумкой, но получилось наоборот — таинственная дама в трауре вызывала у девушки живой интерес.

По окончании песни Эрмин часто улыбалась, глядя на даму в черном и пытаясь рассмотреть под вуалью ее лицо. Лора не верила своим глазам — эта улыбка была, без сомнения, адресована именно ей. Утопая в море вопросов, она принимала ее как самый дорогой из подарков.

«Что бы это могло означать? Неужели Маруа все-таки рассказали ей обо мне? Если так, почему она не приходит меня навестить? Почему уезжает сразу после выступления? А если она улыбается мне, не зная, кто я такая, это лишний раз доказывает, что у девочки доброе сердце!»

Лора упорно носила траур, вызывая тем самым сочувствие и любопытство. Однако отказываться от черных одежд не собиралась, поскольку они служили ей надежным щитом от мужского внимания.

В одну из суббот, в середине августа, к числу обычных пассажиров автомобиля добавились Элизабет, Арман и маленький Эдмон. На молодой мадам Маруа было самое красивое платье и новые туфли. Несмотря на присутствие в зале Лоры Шарден, она получила огромное удовольствие от выступления Эрмин.

С момента их первой встречи Жозеф еще дважды посещал мать девушки и оба раза возвращался домой с пачкой долларов в кармане.

— В сентябре вы сможете поговорить с дочкой, — говорил он Лоре с презрительной усмешкой.

Лоре этот высокий мужчина с грубыми чертами и поседевшими усами не нравился. И все же она надеялась, что он выполнит условия договоренности и она наконец встретится со своей дорогой девочкой. Мечтая об этой встрече долгими вечерами, она называла ее именно так — «моя дорогая девочка»…

«Такое счастье — видеть ее каждую субботу и слушать, как она поет! Мне кажется, что ее голос гасит мою печаль. Моя дорогая девочка, моя прекрасная Эрмин!»

Лора без сожаления отсекла первую часть — «Мари» — от имени своей дочери. Она чувствовала, что лучше называть девушку так, как ее звали Жозеф и Элизабет.

— Поскорее бы пришел сентябрь! — каждое утро повторяла она.

Роберваль, конец августа 1930 года

Этим вечером за руль вместо аббата Деганьона сел мэр Валь-Жальбера. Он явился к Маруа в темно-синем костюме, белой сорочке и новом галстуке в тон.

— Месье кюре призвали к одру умирающего. Я говорю о старике Жюле Потвене, — пояснил он, поприветствовав семью. — Я с радостью его подменю. Я тоже хочу послушать нашего соловья, нашу местную знаменитость!

Эрмин покраснела. Жозеф был польщен комплиментом.

— Мне не хотелось бы, чтобы из-за нас… — начал он.

— Не беспокойтесь, Жозеф, я сделаю это с удовольствием. И я хочу пригласить вас на ужин.

Месье Маруа и мэр всю дорогу развлекали друг друга беседой. Сидя на заднем сиденье, Эрмин любовалась пейзажами. Симон решил покинуть Валь-Жальбер в понедельник вечером. Узнав об этом, девушка расстроилась. Она знала, что Жозеф будет вне себя от злости, а Бетти воспримет это как тяжелый удар. Атмосфера в доме станет гнетущей, и сколько это продлится — неизвестно… Чтобы отвлечься, она перечитала список песен. Среди них было две новых. Одну, «Белые розы», исполняла популярная французская певица Берта Сильва. Девушка стала повторять слова, едва шевеля губами.

«Услышав эту песню, моя дама в черном расстроится, — думала девушка. — Для женщины, которая потеряла ребенка, должно быть, ужасно это слышать. Бетти разрыдалась, когда я репетировала. Но я не могу ее выбросить из программы, я не выучила ничего другого, а директор хочет новых песен. Он такой требовательный, этот господин директор! Ну ничего, закончив, я улыбнусь даме в черном. Она совсем не выглядит сумасшедшей. Я не видела, чтобы она вставала с места, хотя вокруг нее часто сидят девушки моего возраста…»