Он не шевельнулся, никак не отреагировал, она продолжила тем же ровным голосом:

— Так что же такого страшного в моей маме, что сделало невозможным для тебя продолжать? Я, конечно, не считаю, что мужчины находят меня неотразимой, и не являюсь экспертом в области мужской психики, но я знаю, что понравилась тебе, и знаю, что ты ушел, когда вернулась моя мать.

— Я остановился до того, как пришла твоя мать.

— Потому что ты услышал, как подъехало такси? — поинтересовалась она. — Ты услышал поворот ключа в двери?

— Нет. Твой кофе остынет, — сказал он без всякого выражения. — Ты идешь в неверном направлении.

— Да? Тогда в каком направлении мне надо пойти?

Не отрывая от него взгляда, Абби села напротив и потянулась за чашкой. Напряжение пульсировало между ними. Напряжение, которое трудно было скрыть, хотя она и пыталась. Она чувствовала странное ощущение в животе: наполовину — боль, наполовину — наслаждение. Мама велела ей отойти от него, внезапно вспомнила она. Потому что Сэм напомнил ей кого-то. Отца Сэма? Это было шоком для нее. Господи, неужели ее мать была влюблена в его отца? Открыв рот, она тут же закрыла его. Она спросит сначала свою мать. Но пока постарается вытянуть из Сэма столько информации, сколько возможно.

— Скажи мне, — настаивала она. — В каком направлении? — Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем он взглянул на нее. — В направлении утраченных иллюзий? Слепой страсти? Или в том направлении, в котором ты хочешь, чтобы я искала? — Она не знала, почему все это так важно для нее. Но это было важно. — Тот поцелуй был потрясающим.

— Я польщен.

— Прекрати, — закричала она. — В этом участвовали двое!

— Да. Ты предложила, я принял предложение. Но ты не мой тип, Абби. Да и ты однажды сказала, что я не твой тип мужчины. Ты раздражаешь меня, злишь, провоцируешь.

— Я не злая, — запротестовала она, — ты лжешь.

— Это было приятным развлечением, Абби, — продолжил он. — У меня и в мыслях не было заходить дальше простого поцелуя. И когда я услышал, что ты помолвлена…

— Не помолвлена, — поправила она.

— Что ты предложила себя, хотя встречалась с другим, — продолжал он, словно не слыша ее слов, — я предпочел уйти.

— Тебе стало противно? — уточнила она.

— Да. Я поцеловал тебя, потому что ты хотела этого. И злился на себя, потому что я этого не хотел. Я не люблю холодных, расчетливых женщин, а ты именно такая.

— Правда?

— Я так думаю. Во всяком случае, ты производишь такое впечатление.

— Впечатление может быть обманчивым.

— Агрессия? Назойливость? Такое трудно изобразить.

— Но почему я не могу тебя трогать?

— Потому что я не хочу, чтобы меня трогали, — просто ответил он.

Поднявшись на ноги, он собрал посуду и понес на кухню. Его спина была абсолютно прямой и напряженной. Почему? Потому что ему не нравятся сцены?

— Мне надо идти, — продолжил он тем же равнодушным голосом. — Увидимся утром, я надеюсь.

Он подобрал свой пиджак и ключи и вышел.

Она осторожно подняла чашку, борясь с желанием запустить ее ему в спину, допила кофе и опустила чашку на стол. Он не хотел, чтобы его трогали. Всего-навсего? Тогда откуда напряжение и все эти подавляемые эмоции?

Вернувшись в кухню, Абби вымыла чашку и убрала в шкаф. Она чувствовала, как внутри нее закипает гнев. Она ненавидела не только его, но и саму себя. Потому что была дурой.

Неужели она такая, как он сказал? Назойливая, самоуверенная, надменная? Нет. Он лгал. Если бы он поцеловал ее только потому, что она этого хотела, он не наслаждался бы так этим проклятым поцелуем! Не целовал бы ее так долго, по крайней мере.

Или нет? Откуда ты знаешь? Что ты вообще знаешь о мужчинах, Абби? Ты ничего не знаешь о них.

Но она так и не узнала, зачем он приехал в Суррей.

Увидеть ее мать? Потому что его отец был влюблен в нее?

Да, письмо… Ведь она может прочитать его. Может?.. Конечно!.. Или?..

Она позвонит матери. Нет никаких причин ходить вокруг да около. Абби набрала номер матери и спросила прямо, знакомо ли ей имя «Натан Табинер». Ответ был: «Нет». Значит, это направление неверное. Пообещав позвонить позже, Абби вернулась в спальню. Вместо того чтобы сразу открыть письмо, она остановилась перед зеркалом. Какое же направление? — спросила она себя. Ее большие серые глаза были полны грусти, густые ресницы отбрасывали тени на щеки. Густые вьющиеся светлые волосы отсвечивали серебром. Ничем не примечательное лицо, заключила она. Решительное, но не привлекательное, не пробуждающее в мужчинах страсть. Раздражение? Возможно. И отвращение. Сэм сказал, что она была агрессивной. Вообще-то, каждый будет агрессивным, если обстоятельства велят. Холодной? Расчетливой? С этим тоже можно согласиться. Хотя расчетливой?.. Но она была расчетливой, по крайней мере последние четырнадцать лет.

И она не понравилась Сэму. Только раздражала его. Тогда откуда напряжение? Почему ей нельзя было дотронуться до него?

Может, следовало сказать ему правду? Горько улыбнувшись, Абби подумала, а знает ли она, где правда. Она так долго скрывала свои чувства. Может, у нее и не осталось никаких чувств? Может, они высохли, как бедные комнатные растения, которые забыли полить?

Закончив самоанализ, Абби медленно прошла к сумке и вынула письмо. Больше похоже на посылку, чем на письмо. Несколько раз обмотано скотчем, чтобы случайно не открылось. Может, ей не следует делать это? Может, лучше не знать, что внутри? Как с ящиком Пандоры.

Абби очень нервничала, но любопытство победило. Очень осторожно она вскрыла конверт. Глубоко вздохнув, прочитала начало письма:

Глаза ее наполнились слезами. Она не плакала так давно — с самой смерти папы. Ей потребовалось время, чтобы собраться и читать дальше:

Внизу была подпись

Заинтригованная, разочарованная, разозленная, Абби села на кровать, перечитала письмо еще раз — и ничего не поняла. Ясно было следующее: ее отец и этот человек, Натан Табинер, не любили друг друга. И еще: много лет назад случилось что-то, что должно оставаться тайной.

О, папа, вздохнула она. Что могло быть таким ужасным? Ошибка? Позор? Не удалась какая-то сделка? Натан Табинер обвинял ее отца? В письме не было ни слова о предполагаемом визите Сэма, и, скорее всего, визит Сэма не имеет отношения к этому порыву отца излить свою душу. Наверное, папа даже не знал, кто такой Сэм.

Сэм сказал, что его визит был запланирован. Но говорили ли они с ее отцом? Или только переписывались? И если переписывались, Сэм писал от имени Натана или Сэма Тернера? Она ведь его не спрашивала, не так ли?

Или письмо предназначалось и для Сэма тоже? Может, ее отец хотел, чтобы она отдала его Сэму?

Возникло только еще больше вопросов, не так ли? Взглянув на лампу, Абби заметила, что свет привлекает насекомых. Встав, она закрыла штору и вернулась на кровать.

Лежа на кровати, сложив руки на затылке, она смотрела в потолок. Она чувствовала смущение и злость, разочарование и боль. Хотя, если подойти ко всему разумно, у нее не было на это причин. Сэм был лжецом — не она. Хотя она заставила его поцеловать ее. Это в конце концов было правдой. Но когда он поцеловал ее, она потеряла контроль над своими чувствами — вернее, потеряла бы, если бы Сэм не оттолкнул ее. Она была возбуждена, а потом рассержена. Да что там говорить — она была просто в гневе от его поведения. И обижена, призналась она. Но подавила эти эмоции. Это потребовало от нее большой силы воли. Большей, чем она думала. Или ее тело само решило без ее помощи, что ей ничего не нужно, что она больше ничего не чувствует? Или она заставила себя ничего не чувствовать? Да, он привлекал ее. Но она боялась. Боялась отказа. Она смотрела на него, на его губы, глаза, жесты, но запрещала себе чувствовать.