— Да. Санитаром.

— Если твои деньжата не остались в том шкафу — хочешь, погрею? Идем, скучать не будешь…

От этого обещания меня чуть не разобрал смех. Ее рожа явно не дотягивала до таких высот. Или — перетягивала, что было бы еще забавнее.

— Знаешь что? — сказал я с видом человека, у которого зреет решение. — У меня тут появилась одна идейка.

— Да ну?

— Вот что: если не заломишь лишнего, идем. Тогда мне и домой возвращаться не надо, я утром пойду прямиком на работу.

— Сколько же ты мне дашь?

— А сколько ты хочешь?

— Десять тысяч!

— Да ты, никак, принимаешь себя за Мисс Европу!

— Ну, тогда скажи свою цену, зайчик мой…

Не имея при себе ни шиша, я мог пообещать ей столько, сколько она пожелает. Но чтобы не вызвать подозрений, полагалось поторговаться.

— Четыре тысячи, — предложил я.

— Ладно, ты мне приглянулся: добавь еще две — и я твоя на всю ночь…

— Годится.

Она зашагала к подворотне, где крепко штыняло гнилью, подошла к одной задрипанной дверюшке и обернулась.

— Деньги хоть при тебе? Фирма в кредит не работает, понятно?

Я обиженно похлопал себя по карману.

— За кого ты меня держишь?

— Ну-ну, — сказала она, успокаиваясь. — Не сердись, миленький, я просто так спросила…

Мы стали взбираться по деревянной лестнице, такой ветхой и расшатанной, что казалось — она только вас и дожидается, чтобы рухнуть.

Ее каморка оказалась на пятом этаже и состояла из убогой комнатушки и куска кухни. Рядом с кухней была маленькая кладовка.

— Это, конечно, не «Риц»… — признала она, поймав мой взгляд.

Да, это был не «Риц», и даже не третьесортный отель для экстазов по сходной цене. Крыша с мансардой, в комнате — кровать с железной сеткой, в ее головах, у стенки — шаль, воображающая себя испанской. Еще комод, низкий стол, стул, проигрыватель и пластмассовый таз.

Больше всего меня манила кровать. Я сразу же на ней и растянулся.

— А ничего у тебя, — сказал я вежливо. — Одна живешь?

— Ага. Последнего дружочка выгнала в три шеи! Пропивал, паразит, все, что я приносила… И потом, знаешь ли, я натура независимая.

Это хорошо укладывалось в мои планы. Хоть на этот раз случай сработал на меня…

— Ну так как, миленький, ты мне сделаешь подарочек?

Я порылся в карманах и прикинулся, будто посеял бумажник.

Бабкино лицо вмиг сделалось водонепроницаемым. Еще бы: после пятидесяти лет работы эту песню она знала лучше, чем «Марсельезу»…

— Да ладно, — проскрипела она, как ржавый флюгер. — Можешь не стараться. Так ты, значит, пустой, а, поганец? А я-то из-за тебя столько времени даром потеряла! Я тебе не Дед Мороз! А ну, пошел отсюда, козел!

Я двинулся к двери. Она решила, что я повинуюсь, и пуще прежнего нажала на ругательную педаль. Но быстро заглохла, увидев, что я не умотал, а повернул в двери ключ и сунул его «in the pocet» [3].

— Эй… Эй, ты чего это?

Для нее не стоило громоздить целый роман: можно было говорить открытым текстом.

— А я это того, что лежал в «Куско» и только что оттуда свалил. Да еще вырубил мужика, что меня стерег…

На комоде как раз лежала вечерняя газета с моей фотографией.

— Вот он, ваш покорный слуга, — кивнул я.

Она быстренько посмотрела на фото — просто чтобы проверить сходство.

— Ах, так ты в бегах… — сказала она. — И что ж думаешь делать?

— Еще не знаю. Первым делом — поспать и кинуть что-нибудь на зуб.

Она, похоже, не больно этому обрадовалась. Впрочем, она так и сказала:

— Не нравится это мне. Сколько уже работаю — ни разу носа не запачкала…

— Ну ясно-ясно: в общем и целом живешь спокойно, — хмыкнул я.

— И впредь не собираюсь!

— Так ты у нас кандидат на орден Почетного легиона?

— Нет, но я, представь себе, привыкла к свежему воздуху…

— Зато я уже отвык. Так что захлопни пасть, или я рассержусь. Я остаюсь здесь, раз пришел. И не возникай, иначе что-то случится.

Она уяснила.

Ее квартира была просто создана для таких, как я. Один выход — через дверь. Я наглухо забаррикадировал ее, подтащив вплотную кровать. Потом выглянул в форточку: за ней виднелась крыша соседнего дома. Порядок…

— Слушай, дай чего-нибудь пожрать.

— Чего дать-то?

— Все равно.

— Тут осталось немного фасоли…

— Тащи.

Я выскреб сковородку, потом проглотил две чашки горячего кофе. Стало получше. Оставалось победить усталость; для этого существовала только койка.

И я улегся на ее клоповник, зорко вертя башкой.

— Ты тоже можешь ложиться, красавица. Не бойся, мне что-то не хочется тебя насиловать.

Она сидела надутая — страшно злилась на меня и на свой плохой нюх, по вине которого сама же ко мне и прицепилась.

— Только не пытайся меня обставить, — добавил я напоследок. — У меня очень чуткий сон. Мошка пролетит — и я уже на ногах…

Я закрыл глаза, и все бесшумно рухнуло куда-то вниз.

Легкий шорох вытащил меня из облаков. Я не врал карге насчет своего чуткого сна. В моем положении человек все время начеку, а если нет — у него что-то не в порядке с головой.

Я открыл один глаз. Была ночь, в форточку заползал лунный свет. В этом зеленоватом сиянии я увидел, что потаскуха шастает в комбинашке по комнате. Я лежал молча. Может, она просто в сортир? По мере того как глаза привыкали к темноте, я смог разглядеть ее получше. Куда там развалинам древних городов! Ее сиськи лежали на животе, как на подушке. Лицо давно разлезлось по швам, и без косметики она была сущая ведьма. На мгновение мне подумалось, что вот сейчас она вытащит из шкафа метлу и вылетит на ней сквозь черепичную крышу…

Она подошла к косолапому комоду и с величайшей осторожностью выдвинула нижний ящик. Теперь я уже не упускал ни одного ее движения: было ясно, что эта бравая кошелка замышляет какое-то гадство.

Тогда я, тихий, как кошачья тень, свесил с лежанки копыта. Теперь мне достаточно было протянуть руку, чтобы достать прилепленный слева от двери выключатель. Так я и сделал.

Вспыхнул свет, и бабищу будто окатили ведром холодной воды. Она подскочила, и жутковатый ножичек, что был у нее в руке, вывалился на пол.

Прикидываете, что за бесовские планы вынашивала эта матрона? Готовилась выпустить из меня всю водичку, как из борова, жмыдра подлючая!

— За грибами собралась? — спросил я.

Она не ответила.

— Сразу видно, ты не из Шотландии, — продолжал я. — С гостеприимством у тебя туговато…

Она начала отступать в дальний угол комнаты; туда, впрочем, было совсем недалеко.

— Будешь подходить — заору, — сказала она с решимостью.

Я немного растерялся. Эта плесень запросто могла завопить на весь дом, что ее убивают. Ночью слышно хорошо, и жильцы обязательно закопошатся.

Я цапнул сковороду, из которой доедал фасоль — увесистую чугунную «кокотку» с. длинной ручкой. Она отлично заменяла дубинку. Определенно, я становился профессиональным молотобойцем. Передо мной открывалась блестящая карьера глушителя быков…

Карга разинула рот, чтоб выпустить свой крик на волю, но так и не успела взять верхнее «до». Я заехал ей сковородой по щеке. Раздалось красивое «динннь!» Она схватилась рукой за башку и, похоже, поплыла.

Но у баб шкура крепкая. Они — как слоны: чтобы завалить, надо вцелить в нужное место… Хрычовка только заскулила, потирая фасад.

Тогда я приблизился и подобрал пырку. Зубочистка оказалась неслабая, из шведской стали. Она раскрывалась простым нажатием кнопки. Видать, ножик позабыл бывший бабкин кавалер.

Лезвие выскочило с такой силой, что я едва не уронил нож. Я посмотрел на бабку. Она не видела, что я делаю. Я уставился на лезвие… И тут все вокруг загудело; стены и мебель начали корчить мне жуткие гримасы, в голове поплыл красный туман.

То, что произошло потом, я описать не могу. Помню лишь, что через минуту я был весь в поту и в крови. Кисть правой руки, сжимавшая нож, полностью окрасилась в багровый цвет, а баба лежала у меня под ногами, как куча окровавленного тряпья.