Я положил нож на треснувшую крышку комода, перед фотографией военного в рамке из ракушек. Потом ухватил бабку за ноги и затащил в кладовку около кухни. Там, где она лежала, осталась лужа густой крови, от которой меня всего передернуло. Я накрыл старуху драным ковриком, лежавшим у кровати, и вымыл в раковине руки.

Понемногу ко мне вернулось спокойствие — и тогда нахлынула великая печаль.

— Мания, что ли… — пробормотал я.

Я был поражен, насколько легко человек становится закоренелым убийцей. Я убивал не раздумывая, не испытывая ни малейшего волнения. «Капут!» Я полностью оправдывал это прозвище, которое дружбаны прилепили мне просто так…

Честно говоря, я и после этого почти не помню, что творил… Как бы то ни было, я снова лег в кровать и заснул. Трудно представить, до чего мне требовалось отключиться.

И вот, проснувшись, я понял, что теперь уже окончательно очухался, пришел в норму и нагнал свое прежнее крепкое здоровье. От моего отравления не осталось и следа.

В форточку лезла уже не луна, а солнце. Отличное солнце, густое, как пудинг. Я смотрел, зевая, на него; оно согревало мне глаза. Но мое блаженство нарушил ужасный запах: едкий, пресный запах крови и смерти.

И мне вспомнилось сразу все: старуха, нож и случившийся со мной припадок душегубства.

Я встал, увидел на своем халате кровь и с отвращением его сбросил. Лезвие лежавшего на комоде ножа сделалось почти черным, и мужик на фотографии, казалось, смотрел на него с каким-то удовлетворением.

Я не мог позволить себе оставаться здесь: в комнате нечем было дышать. Я выдвинул все ящики комода, уже не заботясь о том, что оставляю отпечатки пальцев: слишком уж сильно я наследил за эту бурную ночь. Легаши обязательно догадаются, чьих это рук дело. Воображая их лица, я едва не задыхался от восторга. Да и рожи судей, отложивших слушание дела, тоже стоило увидеть. Наверняка начнут, бедняги, комплексовать от своей излишней снисходительности, упадут в глазах жен… Ох и солоно придется парням, которые предстанут в ближайшее время перед судом! Это я точно знал.

В комоде я нашел пятьдесят тысяч мелкими купюрами. Наверное, из-за них старуха и обнажила ночью шпагу: боялась, что я их захапаю. Это единоразовое пособие меня очень ободрило. Если подфартит — того и гляди, выберусь из тупика…

Только теперь в моем убранстве разгуливать было невозможно. К этому времени уже вся столица знала, что небезызвестный Капут улизнул из «Куско», разодетый честным пихальщиком термометров… Я охотно променял бы бабкины пятьдесят штук на менее броский наряд.

Я облазил всю квартиру, но откопал только старый черный женский плащ, к тому же слишком узкий в плечах. Тут у меня появилась идея — не ахти какая, но все-таки… Я взял ножницы и отрезал низ плаща, превратив его в куртку. Потом снял с печки трубу: на пол высыпалась кучка сажи. Я набрал полную пригоршню, измазал себе лицо, руки, одежду и через две минуты стал похож на камерунского камергера.

Идея моя была вовсе не так уж плоха — сейчас сами увидите. Я помнил, что накануне, по пути сюда, видел на этаже стремянку. По ней, видимо, забирались в чердачный люк. После санитара мне предстояло теперь попритворяться трубочистом. В психологическом плане это было отменное прикрытие: легаши высматривают «мужчину в белом», и им не будет дела до бравого парня-сажетруса, шагающего по столице со стремянкой на плече…

Скажу вам, я просто ликовал. В довершение всего никто даже не видел, как я выходил из подворотни. Я выпорхнул на улицу Сен-Мартен, насвистывая во все щеки. Маскарадный костюм и слой сажи отгораживали меня от мира и надежно прятали от полицменов. А найденные у старой лоханки пятьдесят билетов еще больше поднимали мне настроение.

Я зашагал к площади Республики, намереваясь добраться до торговых рядов и купить какие-нибудь расхожие шмотки.

Это оказалось несложно. Старый седой Якоб отвалил мне за восемь штук американский костюм с карманами-клапанами, исполосованный вдоль и поперек застежками-«молниями».

Зажав сверток под мышкой, я взял курс на Сену. Там, забравшись под мост, я смыл сажу, после чего нацепил купленную защитно-зеленую форму.

Меня сильно тревожила моя щетина; но соваться к стригуну было опасно. Бигудистам сам бог велел проводить внимательные осмотры: пока бреют, успевают поразмыслить, а пока не бреют, читают утренние газеты и порой начинают делать нездоровые выводы…

Я долго смотрел, как валит вдаль зеленая вода, и втягивал носом мощный речной дух. Солнце шло мне на пользу.

Наконец я тряхнул головой.

— Ну, что дальше, парень?

Выбор был невелик. Всего два варианта: попытаться покинуть Париж, а потом и Францию, или же…

Я проголосовал за второе. Наверное, это у меня от рождения: каждый раз, когда мне приходилось выбирать между благоразумием и идиотизмом, я без колебаний выбирал идиотизм.

Так что я выбрался на набережную и купил в киоске газету. И обо мне опять вопили на первой странице. Теперь уже газеты принимали меня всерьез. Я обещал стать для них настоящей находкой, поскольку власти пока что сдерживались и не объявляли мне войну. Меня окрестили «ходячей пропажей». Мой побег из «Куско» вызвал настоящий переполох. Санитар загнулся через час после моего ухода от кровоизлияния в мозг. Полицмейстеры признавались, что теряются в догадках относительно моего нынешнего местонахождения. Предполагалось, что у меня имеются сообщники. Участились облавы в «злачных» местечках…

Из всего этого следовало, что мне никак нельзя было появляться на Монмартре, куда стекаются — прямо в лапы легавым — все беглые преступники Франции.

Я не стал дочитывать статью до конца. Написанное меня почти не интересовало. Свой гороскоп я составлял сам, и газетенки не могли сообщить мне ничего нового.

Я зашел в небольшую столовку для водителей грузовиков. В своем наряде я от них почти не отличался, а ведь не выпадать из общей картины — это и есть лучшее средство оставаться незамеченным. Пример тому — хамелеон.

В придачу ко всему я приобрел еще и кепочку с козырьком, которая мне чертовски шла.

Я заказал чем заморить червяка и купил у кассирши телефонный жетон.

В кабине висел старый справочник. Его первые страницы оборвали мужики, бежавшие без бумажки в расположенный по соседству сортир. Катастрофу потерпели абоненты по фамилии Абель и Адриен: книга начиналась с буквы «Б». Но меня это устраивало: ведь искал я Бауманна.

Бауманнов набралось с полстраницы, но только один из них жил на Рю де ля Помп.

Я набрал номер, услышал гудок, потом второй, третий… Потом перестал считать, повесил трубку и открыл указатель по названиям улиц. Бауманны наверняка жили в богатеньком доме, и у консьержки должен был стоять телефон. Я решил непременно взять у дамочки интервью. Фамилия у нее была Бифен, а голос прекрасно подошел бы для «Комеди-Франсез».

— Вам звонят из службы водоснабжения. Скажите, у Бауманнов есть кто-нибудь дома?

— О нет, после смерти мужа мадам уехала на юг.

— Ах вот оно что! А у вас, случайно, нет ее адреса?

— Есть, подождите-ка…

Я подождал. Юг — это мне годилось. Чем меньше я проживу в Париже, тем будет полезней для здоровья…

— Алло?..

— Да, я слушаю?

— Вот адрес: Сен-Тропез, отель «Тамарис».

— Спасибо!

Я положил трубку и уселся перед тарелкой, где на ложе из горелой капусты покоилась сосиска по-тулузски.

Пожевывая, я немного освежил свои проекты. Нет ничего лучше жратвы, когда хочешь зарядить башку шариками. Набьешь мешок — и сразу крепчают мозги.

Я заказал кофе и принялся разрабатывать ближайшее будущее, которое казалось мне идеальном. До сих пор, даже во время приступов безумной дерзости, я действовал как босс. Ни одной психологической ошибки, все в точку…

Я отхлебнул чернушки, подув на раскаленную чашку, как ослик на ведро с водой. За соседним столом сидело четверо «дальнобойщиков». Они уминали колбасу и базарили о работе.