— Мы-то исполним, но есть определенные сомнения по соблюдению сроков секцией информ-поддержки.

— Пообещайте этим сектантам, что Авель лично даст шестнадцатибитные имена отличившимся.

— Это сработает? — Усомнился Арнольдс.

— А не справившихся низведет до двухбитных.

— Их бог жесток, — глубокомысленно отметил полковник.

С высоты трех сотен метров, на которые поднимала площадку ресторана арматура телевышки, город смотрелся красивым и чистым, совсем новым. Расстояние скрывало трещины в бетонах стен типовых многоэтажек, выбитые стекла не пугали черной глубиной, а выпавший по утреннему времени снег закрыл остовы ржавых контейнеров, занимавших все пространство от дальней грани взлетки космопорта и до горизонта. Пожалуй, случайный гость даже и без снега не понял бы, что там отсвечивает на горизонте. Да и интересоваться бы не стал — те, кто обедает в подобных заведениях, не допускают в свой внутренний мир чужую нищету и неустроенность. Это портит аппетит.

Мечев знал, куда смотреть. Там, где другие улыбались бликам идеально ровной посадочной площадки, видел памятную глубокую трещину, вечно закрытую лужей. В необычном матовом цвете стен далеких домиков — напрочь отвалившийся фасад, обнаживший выгоревшую на солнце утепляющую прослойку. В копошении ярких точек — судьбы, зачастую бесцельные и оттого горькие.

Судьбы даже у железа, не только у людей. В паре километров справа возвышался над поверхностью костяк огромного линкора, некогда ободранного до металла и сброшенного на поверхность в рамках одной из бредовых программ по конверсии военного оборудования для гражданских нужд.

"Орион" проекта "Дредноут" стал совершенно не нужен родной стране семьдесят три года назад, из-за завершения столько бы то ни было масштабных конфликтов. Уничтожать его было жаль, содержать экипаж только для парадных построений — дорого. В новой военной доктрине страны, сделавшей ставку на корабли малого тоннажа с энерговооружением нового поколения, ему тоже не нашлось места. В итоге неведомо откуда появился красивый проект по демилитаризации, подразумевающий перемещение корабля на поверхность и его использование в качестве наземного жилого комплекса — фактически, города. "Орион", казалось, походил для этой роли идеально — он и был "городом в пустоте", так что масштаб переделок заключался всего-то в переделке энергосистем с питания изотопами на более мягкий источник энергии. Проект подписали, площадку выделили, схему спуска на землю одобрили. Кое-кто в колонии даже принялся интриговать за лучшие места в "Новом городе".

А затем пришли особисты и потребовали демонтировать часть узлов и оборудования, как составляющих государственную тайну. С учетом того, что на "Орион" все годы до выхода на пенсию волокли самое лучшее, до поверхности после демонтажа добрался выпотрошенный скелет. Даже материал переборок, как оказалось, содержал спецсплавы.

Правление колонии, разумеется, получило в качестве компенсации достаточную сумму для достройки. Разумеется, провели тендер, выбрали подрядчика, получили откат и принялись ждать результатов. Не дождались, сменили подрядчика, получили откат и вновь — ожидание. А затем то ли перевелись идиоты, готовые ломать сверла о сверхпрочный пластометалл линкора, пытаясь хоть как-то прикрепить к нему переборки в нештатных местах, то ли деньги у правления. На этом история завершилась. Кого-то, говорят, сослали на рудники, но денег или исполнителей для завершения работ это не прибавило. Даже денег на то, чтобы выкинуть костяк обратно в пустоту — и тех не нашлось.

В итоге, костяк корабля так и замер навечно, отражением жизненного пути обитателей большей части населения колонии — некогда обглоданных государством в десятках военных конфликтов, выплюнутых на поверхность планеты и навеки забытых. Там даже не жил никто — ажурная решетка выпотрошенного дредноута, лежа на поверхности, служила гигантской природной антенной и нещадно фонила, да так, что последний бездомный не рисковал там ночевать. А раз нет людей — то и городскому зверью жрать нечего, нет его там. Одиночество за обочиной жизни — вся награда за верную службу. Родственность людских судеб с металлической махиной была придумана не Мечевым, а стала присказкой задолго до его рождения.

Разное было на обозримом Ылше пространстве, о что цеплялся взгляд. Многое можно было рассказать.

Возможно, если бы его столик выходил на западную часть города, то панорама города ощущалась бы просто объемной картиной, завораживающе-детализованной, восторг от которой подкреплялся бы затаенным страхом падения — вся стена и часть пола были абсолютно прозрачны. Но на то место, в котором выживал большую часть жизни, невозможно смотреть просто так.

Надежда и азарт в лабиринте складов, ржавый запах цехов, толкучка пристанционного сектора и холод разогнавшегося ветра на взлетке. Тем более, что ничего толком не изменилось.

Говорят, выбиваясь в люди, часть отвергает свое прошлое, запрещая себе и приближенным его вспомнить. Другая часть смакует былую нищету и превозносит собственные успехи. Мечев, в свою очередь, просто констатировал — все это было. И прибыл он сюда вовсе не из ностальгии и желания кутить в заведении, на которое некогда задирали голову для ориентации в пространстве лабиринта брошенных складских контейнеров.

— Ваш гость ожидает, — подобострастно поклонилась девушка с бейджиком "Елена", демонстрируя впечатляющие округлости в расстегнутой на три пуговицы блузке.

Форма и статус Мечева служили гарантированным маркером привлекательности, куда более желанным, чем деньги, коих было в достатке у других обитателей ресторана. Офицер флота мог забрать свою невесту из этой дыры во внутренние миры, вместе с гражданством высшего уровня для нее и детей, и этот приз стоил куда дороже пошлых апартаментов, машины и золотых цацек. Не смущала даже тонкая дужка кольца на безымянном пальце. Скорее даже заводила — и эта трансляция эмоций немного мешала молодому псиону сосредоточиться перед самым важным разговором этого года.

— Вежливо проводите за стол и подавайте первое.

Мечев встал на ноги, одернул мундир, глядя на смутное отражение в окне, и радушной улыбкой обернулся ко входу. Встречать ЭТОГО человека сидя он не мог.

Гость цепко оглядел зал от входа, отметил лейтенанта коротким кивком и спокойным шагом направился в его сторону, игнорируя как щебетание Елены, так и тяжелые взгляды охраны из неприметных ниш вдоль стены, неодобрительно рассматривающих староватую, хоть и чистую и выглаженную, но явно дешевую одежду — серый костюм-двойка, вышедший из моды галстук на сатиновой рубашке. Гостю их отношение было ниже пряжки — массивной, военного образца с чеканным орлом, проглядывающей при нешироком шаге между краев расстегнутого пиджака.

Для Мечева ценность этого человека никогда и не определялась внешним видом. Тот образ, что был составлен в его голове, был всегда одет в мундир со старых фотографий, украдкой подсмотренных со стен комнаты Учителя.

— Ну здравствуй, Малой, — ощерился старик доброй улыбкой.

— Здравствуй, Старшой, — приветствие подкрепилось сильным рукопожатием. — В ногах правды нет? — предложил он присесть за стол.

И тут же, сбивая новую фразу, принесли горячее. Прерывать обед разговорами у этих двух людей было не принято, так что на долгие пятнадцать минут — слова заменили взгляды, оценивающие, ироничные, задумчивые, категоричные. Всякие. Но то, что должно было составить устную беседу, оказалось решено раньше, чем было высказано само предложение.

— Без обид, Малой. Не зови, не пойду. — Промокнув губы салфеткой, произнес наставник Ылши. — Без меня мужикам не справиться, а мне другого дела по душе все равно не сыскать. Я свое по пустоте уже набродил. Сам вывози, Малой. Я к цеху надежно прикипел.

— Как Орион, да? — Нейтрально произнес Мечев, глядя через стекло на махину спящего линкора.

— Как Орион, — хмыкнул задумчиво Старшой. — Уже не поднять.