Наступил период длительных консультаций с Великим Шатром и Рейхканцелярией. И момент прибытия арбитра СН, в лице неунывающего господина средних лет — довольно обаятельного обладателя небольшого животика, мягких рук дипломата и серых глаз убийцы. Граф Алекин добирался до системы обычным порядком, несмотря на переданный коридор для прыжка, оттого слегка запаздывал. Но прибыл аккурат вовремя, чтобы вызвать и у турков, и у САР одинаковую по силе мигрень.
Ну а Мечев принял наконец-таки под свою руку КСН РИ "М" и через семьдесят два часа направился в неспешный полет к минному объему.
Трансляция с "Кракена", ввиду режима полного радиомолчания, прекратилась. Как дальше пошли переговоры — Мечеву было абсолютно неизвестно. Карты сданы, оставалось надеяться на изворотливость Патрика и свою счастливую звезду. И, разумеется, на то, что "Сеть Эрлика" примет мину-бродягу обратно, а значит через какое-то время Мечев не сгорит во вспышке подрыва и узнает исход переговоров. Предпосылки к тому были практически железные — наладившийся обмен сообщений между юнитом и "Сетью", стоило приблизиться на расстояние в половину астрономической единицы, весьма успокаивал расшалившиеся нервы — только после этого оборудование и персонал заняли свои места во внутренних объемах. Шагнуть в пекло для Мечева было не впервой, но тащить за собой доверившихся ему людей — не то же самое, что рисковать всего лишь собственной жизнью.
На "М" удалось взять трех старших офицеров: Арнольдса, Полякову и Струева, предварительно подменив их доспехами под управлением Авеля. Команду дополнил сосватанный еще на Афине сквад "погонщиков", с готовностью согласившихся на подвиг. Из-за их мощной мотивации в желании доказать свою способность выполнять задания на высшем уровне (или хотя бы не хуже "конкурентов" из "Капонира"), лейтенант согласился с ними работать.
В итоге: десять человек, включая его самого. На этом все. Более никого "незаметно" с Кракена умыкнуть не удалось. Да и места, если быть откровенным, даже на десятерых оказалось крайне мало.
Сквад удалось разместить весьма компактно — на дне "Азамата", в "хабе" из регкапсул, построенных по тому же проекту, что и для "Капонира". Где он и находился большую часть времени, оттачивая умения и возможности установленных им нейросетей на эмуляторах "живых" "каракуртов" и "ксерксов". Струев обосновался в отдельном помещении капитана корабля, пересчитывая сотый раз эмуляцию предстоящего полета. Полякова и Арнольдс так же предпочитали виртуальность доспехов ограниченности реальных объемов, выходя из них исключительно для еды, исполнения естественных потребностей, принятия душа в специально отстроенном санблоке и коротких разговоров с Мечевым. Сам Ылша тоже променял бы жесткие крепления на стуле и металлические подошвы магнитных ботинок на приятный эмулятор гравитации в регкапсуле, но необходимость ознакомления с добытыми материалами не давали ему права на такую роскошь. Засунуть данные напрямую в терминал не было никакой возможности — формат чипов, найденных на "Ачехе", подходил исключительно в пазы обнаруженных там же планшетов. Других портов подключения там не было, попытка вскрыть подобное устройство обернулась его самоликвидацией. Приходилось читать с нативного интерфейса.
Информация, добытая на уцелевшей половине мертвого корабля, условно делилась на три части. Первая, самая желанная и серьезно охраняемая как закладками в физических носителях, так и системами шифрования — о "Проекте". Ее волевым решением просто отложили в сторону, не желая биться в стену криптографических систем и геометрию открытых ключей.
Вторая — сотканная из косвенных данных: скучных схем эвакуации, расчетов объемов под эвакуируемые грузы, именованные попросту, как "Контейнер-1", "Ящик-6", со всеми спецификациями по массе и габаритам, опасности, требованиям по дезактивации и прочей бюрократии, которая должна была стать руководством к действию младшего технического персонала, инженеров, кладовщиков и медиков. Сокровенный гриф тайны на рабочих не распространялся — кому-то нужно и работать.
Настоящим кладом "второй части" стал архив группы психологов, в задачу которым ставилась нейтрализация шока выжившего персонала и их реабилитация для продолжения работы на новом месте. То есть, люди там все еще могли быть — на каждого из потенциально выживших было обширное досье. Помимо стандартных данных о возрасте, социальном положении, в карточке указывалась специализация. Количество энергетиков и инженеров легко соотносилось с числом и мощностью используемого оборудования. А наличие таких диковинных специализаций, как контакторы, дипломаты, специалисты по чужим, нейробиологи, биохимики, физики пространства и еще с десяток представителей узких направлений на стыке живого и неведомого, наводили на мысли о возможном векторе исследований. Именно этот массив данных Мечевым изучался особенно пристально.
Третья группа инфы тоже смотрелась весьма перспективно — личные записи экипажа, начиная от пространных заметок и дневников, завершая протокольными записями разыгравшейся в изолированном бункере драмы. Но непосредственно к делу все это относилось слабо. О "Проекте" между собой разговаривали крайне редко, в ключе свершившегося и успешного события, предпочитая интриговать, заниматься любовью и превозносить собственную личность. Несомненно, со всего этого можно будет получить прибыль — если найти человека, вхожего на этот уровень власти и способного с пользой для себя трактовать намеки, оставленные на носителях ныне мертвыми людьми. У Мечева на примете такой человек был.
Самая ценная информация — координаты заданной точки и маршрут движения нашлись там, где им и положено быть — в банках памяти навигационных приборов, трижды дублированными в различных цепях. Экипаж должен был знать, куда идти, и никакая секретность в данном вопросе неуместна. Разве что за приборы встанет сам секретоноситель — но на такие подвиги турецкая аристократия оказалась неспособна.
А еще у лейтенанта был ключ. Не байткод или сложная цепочка шифрованных вопросов-ответов, искать которые намеревались в имплантах руководства миссии или банках памяти ИскИна корабля, а вполне материальный, физический ключ — в виде серебристо-черного квадратного контейнера с гранью в двадцать сантиметров. На него случайно наткнулись в искореженном помещении радиорубки и чуть было не проигнорировали, если бы не цепкий глаз капитана Струева, усмотревшего "непорядок" в компоновке интерфейса вероятного противника.
Чем бы не был "Проект", и чем бы там не занимались, крошечный корабль сможет к нему пристыковаться.
В сегментированной решетке экранов, расположенных на уровне глаз, одновременно отражались шесть контрастных статичных изображений. Практически полностью черное с еле заметным рельефом темноты на самом краю. Окрашенное в зеленый, с видимыми силуэтами правильных многоугольников. Ярко-желтое, с переливами оранжевых вихрей, вздымающихся по краям. Красная карта радиоактивности… Тусклый окрас химической карты… Все они показывали одну и ту же точку в пустоте, сокрытую в теневой части массивного астероида, в различных спектрах — от видимого, до энергетического. Для человеческого глаза предназначался черно-белый прямоугольник реконструкции на самом краю.
Вход в нечто, выстроенное в монструозной каверне и дополнительно заглубленное в его породу, обрамлялся двумя высеченными в грунте колоннами высотой в три километра, и стилизацией купола восточного храма на вершине. При детальном рассмотрении возле колонн различались восточные письмена, набранные шрифтом десятиметровой высоты — цитаты, от религиозных до светских, древнейших времен и из уст живущего ныне ататюрка. Если вчитываться, вспомнить о масштабах и самом месте расположения — пробирало до легкого мандража. Во всяком случае, карты здоровья подчиненных, выведенные на второстепенный интерфейс доспеха, показывали существенный прирост пульса.