После хвойной жары квартира показался морозильником. Пар с почти слышным шипением повалил из ванной. Пришлось пробежаться. Тапок в берлоге Харизмы Реньи нет, не было и не будет. Лука спросил что-то насчет сахара. Я сказала: 'Как обычно'. Да, он знал все эти мои 'как обычно'.

  Закрыв дверь спальни, я скинула с себя полотенце. Холодно, холодно! Я надела серую спортивную кофту, капюшон накинула на все еще влажные волосы, натянула серые спортивные штаны, сужающие к низу. Носки коричневые, шерстяные, альтернатива тапкам. Вся спортивная одежда в моем шкафу покупалась в расчете на то, что я буду отрабатывать. Что ж, судите сами о качестве моих отработок: на половине вещей до сих пор болтаются этикетки.

  Горели конфорки, эти четыре цветка с голубыми лепестками. Теплый воздух поднимался под потолок. Все способы согреться приветствуются.

  Мы сидели друг напротив друга. Лука размешивал кофе серебряной ложкой; если серебро нагрелось и обжигало его, по его лицу невозможно было сказать. Я шуршала пластинкой с аспирином. Одна из таблеток выскочила из гнезда и покатилась по столу, я накрыла ее ладонью и отправила в рот.

  Лука снял полупальто, а рукава на рубашке закатал. Он больше не прикрывал рот и нос рукой. Так же, как я не могу описать ему, что чувствую, читая человека, так и он не может передать все тонкости своей полуночной работы. Просто еще два лицензированных специалиста с плохо подвешенными языками.

  Рыжеволосый парень кивнул на газету, отмеченную бурыми кругами от чашек. Второй разворот, статья о 'Реньи' двухмесячной давности. Вера, помнится, расхваливала автора, собственно, газета у меня от нее. Или вы думаете, что каждый раз, узнавая о выходе той или иной статейки, я сломя голову несусь в газетный киоск? Как бы ни так!

  Однажды меня пригласили на центральный канал. Я трепалась около часа, и вроде все прошло неплохо, но когда увидела себя по ящику... В тот момент я и вынесла один из главных жизненных уроков: никогда больше не 'работать лицом'. Видеть двумерную себя неизмеримо хуже, чем слышать свой голос в записи.

  Публичность. Публичная персона, дающая интервью, вещающая с голубого экрана. Нет-нет, подобное дерьмо не для меня.

  - Это ты на фотографии? - спросил Лука.

  - Нет, черт подери, - я исподлобья посмотрела на Луку, - это ты.

  Лука прохлопал карманы и без разрешения закурил. Я замерла, в обратном кадре углядев рыжеволосого парня на очередном турнире по боулингу, когда он таким же выверенным движением подкуривал сигарету.

  Вы скажите, что это предел, что дальше некуда: быть налоговиком, экзорцистом и держать дома чучело лошади. Вынуждена прервать ваш внутренний монолог: нет, не предел. Мне нечем анестезировать ваше изумление, так что просто слушайте.

  Лука - профессиональный боулер. Его персональный семикилограммовый реактивный шар для боулинга с индивидуально рассверленными отверстиями для пальцев выглядит совсем как Уран, сфотографированный с 'Вояджера-2'. Если Белый Босс однажды решит сыграть партию-другую в боулинг, он выберет именно такой шар.

  Кстати, боулинг - вот вам и еще одно занятие, где мизинцы идут лесом.

  Турниры по боулингу всегда жутко забавляли меня, главным образом потому, что на них съезжаются сплошь кичливые манерные фанаты. Заметьте, я не говорю, что Лука - исключение, однако на фоне других боулеров он выглядит скучной посредственностью. Был там этот тип по имени Базз, в шелковой куртке с мехом каракуля, усиками и укладкой в стиле Ретта Батлера. Вокруг него вечно крутились льстецы и надушенные шалопуты, подавая ему то тальк, то позиционер, то кондиционер для волос, то еще черт знает что. Помнится, накануне мы с Лукой грязно разругались, и со стороны Базза потребовалось рекордно мало пошлых подколов, чтобы Лука сцепился с ним, чего прежде никогда не случалось. Я имею в виду, драки с Баззом, а не грязной ссоры со мной. Я сделала несколько снимков на мобильник и отправила их близняшке, а потом вдруг стало очень людно и шумно, и я, вытирая слезы от смеха, направилась к бару. Славный был денек.

  Благодаря Луке, если в разговоре со мной вы употребите такие слова или выражения, как 'траектория заворачивания', 'гироскопическая инерция', 'сцепление шара и дорожки', 'результативность' и 'хук', в моем мозгу сработает блокиратор, и я перестану вас слушать.

  - Молока нет?

  - Только сухое, но по вкусовым качествам оно не лучше высохшего и измельченного в порошок собачьего дерьма. Не рекомендую.

  - Не претендую. Что над бровью?

  Я пожала плечами.

  - Производственная травма.

  - Раньше ты всем делилась со мной.

  - Да, Лука, - я поднесла чашку к губам, - раньше.

  Он положил серебряную ложку на столешницу, под ложкой тут же образовалась коричневая липкая лужица. Струсил пепел в блюдце.

  - Харизма, здесь что-то было. Когда я вошел сюда, здесь что-то было. В темноте. И мне показалось, что с каждой минутой оно становится сильнее.

  Холодок страха стек по позвоночнику. Я подумала о подземной стоянке, о том, как ко мне тянулась тень, будто нематериальный осьминог, о запахе влажной земли. Об игральных костях, спрятанных в коробке из-под елочных игрушек.

  - Ну и? Произведешь сеанс изгнания?

  Его лицо стало почти дружелюбным. Он отхлебнул из чашки.

  - Если бы ты сказала мне, какую дрянь разозлила, я бы помог тебе, - произнес он и посмотрел в окно, на черешню. Просто отвернулся от меня, и все.

  Как будто я знаю, какую дрянь разозлила! Я не знала.

  - У тебя серьезные проблемы? - спросил Лука, глядя на черешню, не на меня.

  Я вздохнула.

  - Кажется, да.

  - Ты не хочешь, чтобы из-за тебя у меня тоже были проблемы.

  - Ты приписываешь мне несуществующие качества. В данном случае, благородство.

  - Это ужасно, - Лука покачал головой, но я видела искорки, заплясавшие в его глазах.

  Приятно знать, что я смогла его развеселить.

  Я зевнула, не прикрыв рот рукой.

  - Пей кофе и выметайся.

  - Гостеприимная Реньи.

  Я улыбнулась - не могла не улыбнуться - и пожала плечами:

  - Я завтра работаю.

  - Если надумаешь рассказать обо всем, - он выдохнул дым через нос и смял окурок о блюдце, - ты знаешь мой номер.

  Он произнес это таким тоном, словно не сомневался, что это произойдет в ближайшем будущем. Я просто кивнула. Лучше кивнуть, чем с головой бросаться в словесные баталии.

  Когда Лука ушел, прямо в спортивной куртке и штанах я залезла под одеяло.

  Итак, расклад ясен: покуда включен свет, я в порядке. В темноте меня ждут нехорошие вещи. Насколько нехорошие? Настолько, что оставили от ног Марселя прутики. Что непонятного?

  В детстве я всегда спала с включенным ночником. Знаете, у меня был этот забавный ночник, похожий на космическую ракету, в которой, в подсвеченной оранжевым жидкости, плавали квадратные блестки. В детстве я боялась Буки, который доберется до меня, стоит блесткам в ракете осесть на дно. Иррациональный страх, впивающийся клыками в загривок.

  Только полюбуйтесь: мне двадцать четыре и я вновь сплю с включенным светом, только теперь я знаю на все сто скотских процентов, что в темноте что-то есть - что-то, по сравнению с чем старина Бука нервно курит в углу. Как сказала Соня: 'Быть взрослым паршиво'. Детка была права.

  Итак, вторая ночь при полной иллюминации. Я выставила будильник и свернулась калачиком под одеялом. Вскоре в прохладу сна соскользнуло все, кроме улыбки поп-короля, но и она потом подернулась дымкой и с тихим 'пуф' взорвалась.

  Я упала на больное колено, вскрикнула от удивления и боли и попыталась сесть, выпутаться из ловушки одеяла. Холодный пот выступил на коже. Я сидела на полу, таращась выпученными глазами по сторонам, словно вот-вот ожидала увидеть приснившееся мне во плоти и крови. Или в чем бы там ни было.