Он указал на Саака Партева и Мушега Мамиконяна.

— Ты, Саак — сын главы церкви и можешь заменить своего отца; ты, Мушег — сын главы войска и тоже можешь заменить своего отца: ведь управление и церковью и войском по обычаям нашей страны наследственны и принадлежат вашим родам — роду Просветителя и роду Мамиконянов. Никто не посмеет возразить против этого. Остается найти представителя царской власти. Наследник престола отпадает, ибо его держат у себя коварные византийцы. Но ведь царица — в Армении. От ее имени мы можем отдавать все нужные распоряжения. Возьмем же на время верховную власть на себя, возглавим дело и дадим отпор врагу. Я уверен, что народ пойдет за нами. Он привык покорно выполнять приказы и не слишком задумывается, кто их отдает.

Сейчас, мне кажется, всем стало достаточно ясно, кто мы теперь.

— У нас нет свободного народа, — заметил Мовсес. — У нас есть только нахарары, которым покорен народ.

— Совершенно верно, — откликнулся Самвел. — Но из письма, которое я вам передал, явствует, что приказано взять под стражу всех нахараров и отправить в Тизбон, а их жен и детей держать под строжайшим надзором в разных укрепленных крепостях в качестве заложников. Мы можем извлечь пользу из этого жестокого приказа: ведь это вынудит нахараров примкнуть к нам и выступить на врага — если не для защиты родины, то для защиты своих семей и собственной жизни.

— Очень может быть, — отозвался Месроп. — Но среди наших нахараров найдутся и трусы. Едва услышав о приказе Шапуха, они соберут свои семьи и кинутся спасаться под крылышко к грекам.

— Это вполне вероятно, — сказал Самвел. — Враг принял решение: не щадить никого, кто посмеет сопротивляться. Мы тоже должны принять решение: не щадить никого, кто посмеет уклоняться. Если кто-нибудь из наших нахараров окажется столь низок, что в минуту всеобщей опасности решится сбежать в другую страну, чтобы спасти свою шкуру и свою семью — мы будем первыми, кто покарает их прямо на пороге их собственных замков.

Саак Партев и Мушег слушали молча. Они с особым восхищением смотрели на пылкого юношу, который стоял перед ними как живое воплощение мести врагам. Самвел был от природы меланхоличен и скуп на слова, но раз заговорив, изъяснялся обстоятельно и красноречиво.

— Обратите внимание, друзья мои, на то место в письме, где приказано взять под стражу и отправить в Персию царицу Армении. Первое, что мы должны сделать — это оградить особу нашей государыни: утрата была бы слишком тяжела для всех нас. Ведь именно от ее лица мы будем действовать, ее именем будем поднимать народ на врага. Я убежден, что опасность, которая грозит колеблющемуся трону, потеря царственного супруга и прискорбная разлука с царственным сыном — все эти горестные события должны побудить царицу, более чем кого бы то ни было из нас, встать на защиту трона Аршакидов, готового рухнуть среди этого всеобщего бедствия. И у нее достанет мужества сделать это.

Месроп снова взял письмо, переданное Самвелу его мачехой, и молча углубился в него.

На стене зала висел портрет Ваче Мамиконяна. Ниже, под портретом, висел меч героя. Кончив свою речь, Самвел с благоговением подошел к портрету, снял со стены, меч и положил его перед Сааком Партевом.

— Вот меч доблестного мужа, чья бессмертная душа глядит сейчас на нас (он указал рукою на портрет). Всего сорок лет прошло с того дня, когда этот герой пал в кровавой битве с персами и гибелью своей погрузил всю Армению в пучину скорби. В роду Мамиконянов не осталось мужей, которые могли бы наследовать должность спарапета — все пали в той битве. Оставался сын павшего спарапета, Артавазд, но он был еще дитя. Царь армянский Хосров II и католикос Вртанес — твой дед, Саак! — привели Артавазда в царский дворец. Там были все армянские нахарары, там была вся армянская знать. Царь обнял дитя Мамиконянов, а наш великий первосвященник взял знаки спарапетского достоинства и торжественно возложил их на ребенка, взял меч покойного спарапета, благословил и опоясал им Артавазда. Потом передал дитя на попечение правителя Щирака князя Аршавира Камсаракана и правителя Сюника Андовка (оба они были через своих жен в родстве с домом Мамиконянов), которые должны были пестовать мальчика, пока он войдет в возраст и сможет реально наследовать обязанности главы армянского войска. И вот этот меч, Саак, меч, который благословил твой дед, лежит теперь перед тобою. Именно тебе, законному наследнику патриаршего рода и престола, подобает взять этот меч, вручить его брату моему Мушегу — сыну Васака Мамиконяна — и объявить его спарапетом Армении.

Никто не остался равнодушен к этим словам. Благородный Партев не в силах был сдержать слезы. История трагически повторялась через сорок лет. Тогда Ваче Мамиконян был убит в войне против персов, и дед Саака, католикос Вртанес, объявил спарапетом несовершеннолетнего сына Ваче. Теперь спа-рапет Васак, отец Мушега, тоже был убит персидским царем Шапухом. Мушег еще не знал об этом. Он думал, что отец его жив и содержится в заточении вместе с армянским царем. Как же было сообщить ему о трагической гибели отца и обрушить на его сердце, и без того отягощенное скорбью о родине и об отце, еще одну, безутешную скорбь? Именно это так взволновало Саака, но он предпочел умолчать о причинах своего волнения. С глубоким чувством поднял он меч и сказал:

— Я почитаю счастьем для себя, что в торжественный час, когда решаются судьбы отчизны, именно мне выпала честь вручить тебе, Мушег, этот меч. В нем слава твоих предков и гордость их достойных наследников. Да, Мушег, ваш род имеет право гордиться этим мечом, ибо во все роковые для нашей страны минуты он становился защитой для Армении. Во времена царя Трдата этот меч истребил храбрый род князей Слкуни, которые подняли мятеж против своего государя и перешли на сторону нашего врага. При царе Хосрове, сыне Трдата, этот меч сокрушил войско персов — нашего старинного врага. При царе Тиране, сыне Хосрова, этот меч обратился против армянского царя, дабы остановить безжалостное избиение малолетних детей из нахарарских родов, начатое царем. При царе Аршаке, сыне Тирана и нашем злосчастном государе, этот меч, Мушег, в деснице твоего отца не раз сокрушал полчища царя Шапуха. Этот меч всегда берег свою честь и ни разу не запятнал себя ни черной злобой, ни трусостью. В этом — величие рода Мамиконянов. Этот меч всегда был беспристрастен и карал по заслугам, не делая различия между чужими и своими, близкими. Этим мечом, Мушег, твой отец покарал своего брата Вардана, когда тот изменил родине. Справедливость, право, защита униженных и страждущих всегда были высоким и доблестным девизом этого благородного меча. Твой отец, Мушег, стал мучеником безграничной любви к родине. И после того, что произошло с твоим отцом, именно тебе, достойному сыну достойного отца — и только тебе — подобает принять и этот меч и главенство над армянским войском. Опасность близка, и скорбные стенания страждущей отчизны призывают тебя, Мушег, принять этот меч, через который она обретет свое избавление. Ты столь доблестен и самоотвержен, что оправдаешь ее упования.

С глубокой скорбью принял отважный Мушег меч своих предков.

— Принимая этот меч, я почитаю себя злосчастнейшим из тех, кому довелось владеть им в нашем роду. Предки мои были счастливее, ибо обнажали его лишь против чужеземцев, мне же придется поднять на своих близких... Вражеское войско ведет на нас мой дядя... Но благословенна воля Всевышнего! Да дарует он силу моей деснице, дабы мог я смыть мечом позор, которым собирается покрыть наш род мой родич.

Лицо Самвела до этой минуты светилось радостным возбуждением, по при последних словах оно потухло. Слова Мушега касались его отца, От Саака не укрылось волнение несчастного юноши. Он обернулся к Самвелу:

— Разве ты не сделал бы того же, о чем говорит Мушег?

— Я сделал бы и больше... и сделаю... — с горечью ответил Самвел.

— Значит, не о чем и думать. Поговорим лучше о деле. Благородный Партев оглядел своих собеседников и продолжал: