Так или иначе, начало всеармянскому монастырю духовных братьев было положено. Настоятелем этого всеобщего монастыря был сам католикос — Нерсес Великий. Это обширное хозяйство он поручил особым блюстителям из духовенства, во главе которых поставил своего дьякона Хада, который потом был возведен в сан епископа. К чему же привело создание такого монастыря?

Это был самый серьезный экономический вопрос того времени, и именно в его решении кроется истинная побудительная причина всех тех раздоров и войн, которые имели место между духовной и светской властью и которые ускорили прискорбную гибель Аршакидского государства.

Выше отмечалось, что уже при Просветителе, когда в Армении стали появляться первые монастыри, новообращенный царь Трдат со всею щедростью неофита законодательно закрепил за церковью по «четыре земли» в каждой деревне и по «семь земель» в каждом крупном поселении армянского государства. Кроме того, церковь получала особую десятину со всего, что производится в стране. Церковь захватила также все земельным угодия, которыми владели прежде языческие храмы.

При Нерсесе Великом, когда неслыханно увеличилось число монастырей и различных богоугодных заведений, в той же пропорции росло и число церковных владений. Патриарх жаловал им все новые и новые поселения и деревни. Все учрежденные им церковные владения Нерсес обеспечил постоянным доходом.

Помимо добровольных пожертвований, когда желающие по своей воле завещали свое имущество церкви, она считалась единственным законным наследником выморочного имущества, и к ней переходило все движимое и недвижимое имущество покойного. Все это немало способствовало росту несметных богатств церкви.

Когда Ваче Мамиконян по повелению Хосрова II истребил последних наследников княжеских родов Манавазян и Вор-дуни, оба эти нахарарства со всеми землями отошли к церкви. Все княжество Манавазян, все его города и села перешли к епископу Албианосу, и он передал его церквам своей епархии. А княжество Вордуни со всеми городами и селами получил епископ Басена. Таким образом, церковь и ее многочисленные монастыри, захватывая обширные земли, постепенно стали самыми богатыми землевладельцами в государстве, между тем как царь был зажат, как в тисках, в границах Айраратской области, а нахарарские роды настолько разрослись, что уже не могли существовать за счет своих земель.

Если бы монастыри были сугубо религиозными институтами, в которых огромное множество иноков, не занимаясь никаким трудом, лишь потребляло бы богатства страны, народ, несомненно, не потерпел бы их существования, тем более что христианство еще не слишком укрепилось в Армении. С принятия христианства прошло едва 70—80 лет, и за это короткое время новая религия еще не могла настолько укорениться в народе, чтобы духовенство, если не искренним религиозным рвением, то хотя бы развивая в народе религиозный фанатизм, смогло бы привлечь народ и делить с ним его имущество. Но устройство армянских монастырей, особенно после реформ Нерсеса Великого, соответствовало требованиям и условиям своей страны. Такие монастыри могли существовать и у языческого народа. Монастыри служили также целям благотворительности и человеколюбия. Там, где царят рабство и угнетение, где знать притесняет и грабит простой народ, там такие заведения не только становятся спасительным прибежищем для угнетенных — в их лоне все скорбящие находят свое величайшее утешение. Вот почему народ относился к монастырям с любовью.

Царь Аршак II предоставил народу в качестве убежища один город, и в короткое время там собрались недовольные со всех концов Армении, а Нерсес Великий основал сотни монастырей и привлек на свою сторону всю Армению.

Монастырь давал кусок хлеба, кормил нищих, лечил больных, содержал сирот и вдов, учил и воспитывал детей народа. Он брал у народа, но и возвращал ему с процентами. Наконец, народ был и сам членом монастырского братства. Народ был доволен, народ не роптал.

Роптал царь. Роптали и нахарары.

Царь с ужасом заметил, что в его государстве появилось еще одно государство — духовное, которое постепенно и незаметно прибрало к рукам не только большую часть земель, но и народ. Оно стало высшим и непререкаемым священным авторитетом, перед которым склонялись все.

Царь содрогнулся: он понял, хотя и очень поздно, что авторитет церкви приобрел уже такую силу и могущество, что она держит в своих руках и царский престол. Быть может, беда разразилась бы не так скоро, быть может, Аршакиды проявили бы большую терпимость, если бы духовная власть не вышла за свои узко церковные пределы. Однако церковь стала смело вмешиваться в дела государства.

Тайна исповеди дала духовенству широкие возможности заглянуть в душу народа. Благодаря исповеди церковники узнавали о делах людей и начали судить за проступки и преступления и определять за них наказания, которые сначала ограничивались только церковным покаянием, но постепенно приняли форму и светских наказаний: к ним присоединили штраф и телесные наказания (порку).

От телесных наказаний освобождалось только дворянство, а денежные штрафы налагались на людей всех званий. Так, церковь наказывала за мирские преступления. Церковь вмешивалась и в такие споры, которые носили чисто гражданский характер, например, тяжбы о разделе земли, о захвате земли и тому подобное. Церковь вмешивалась и в сбор податей, причем не как посредник-миротворец, а как полномочный судья.

Все это прямо противоречило правам и царя и нахараров, которые считали себя единственными властителями на своей земле и только за собой признавали право казнить и миловать.

Аршакиды не привыкли считаться с какой бы то ни было властью, кроме своей собственной. Аршакидский царь сам был священной персоной. Он соединял в себе начало земное и начало небесное — власть духовную и светскую. Христианство лишило его ореола святости и передало этот ореол главе церкви — католикосу. Этого Аршакиды забыть не могли.

Католикос считал себя верховным пастырем и своей паствы и государства: в трудные для страны дни он вел переговоры с другими государствами и заключал мирные договоры, он выступал верховным арбитром, когда между царем и его на-харарами возникали раздоры. Одним словом, ни одно важное дело не обходилось без его участия, и он смело вмешивался в жизнь царского двора и даже в личную жизнь самого царя.

Как-то во время одного из праздников царь Тиран со своей знатной свитой хотел войти в церковь, но навстречу ему вышел католикос Юсик и закричал: «Как ты смеешь входить сюда? Ты недостоин. Уйди прочь!» Этого царь стерпеть не смог. По его приказу католикоса насмерть забили палками. Издревле аршакидский царь во время торжественных жертвоприношений сам совершал в храме священный обряд умилостивления своих богов — и вдруг в дверях храма ему преграждают вход, гонят прочь, говорят «ты не достоин». Он и так уж снизошел до того, что спустился с алтаря и встал вровень с обычными людьми — так его сочли недостойным и этого места!..

Суть вопроса была не только в упорной борьбе между старой и новой религией. Вопрос был чисто экономический — в чьих руках будут богатства страны. Тут боролись противоположные интересы церкви и государства. Тут боролись власть духовная и власть светская. Это хорошо видно из того обстоятельства, что когда царь Пап отравил во время трапезы Нерсеса Великого, он сразу же после его смерти изменил все порядки и упразднил все заведения, которые были основаны великим католикосом и о которых мы сказали выше.

Царь начал преследовать духовенство и сократил его несоразмерно возросшую численность. Он закрыл женские монастыри и приказал монахиням, давшим обет отрешиться от всего земного, выйти замуж. Он упразднил все Богоугодные заведения: приюты для сирот, лепрозории, богадельни, дома призрения и так далее. Он издал приказ, чтобы нищим не подавали милостыни; ибо это, по его мнению, с одной стороны, развивало в народе леность и попрошайничество, с другой — слишком поднимало авторитет церкви, которая выставляла себя благодетельницей попрошаек и тунеядцев.