Помянув минутой молчания память хоть и бездарного, но собрата по ремеслу, Влац собрался снова устроиться напротив выхода, но вдруг в темноте Маговедческого увидел слабую вспышку света. Невозможно. После детонации не выжить. Конечно, если у тебя нет Распылителя, хитрого артефакта, который мгновенно превращает хозяина в огнеупорную пыль, а потом собирает обратно. Целого и невредимого. Влац решительно направился к двери, на ходу вытаскивая из кармана отмычки. Надо посмотреть, кому ещё Фордран доверил это заклинание. Ведь клялся, когда ставил свой идиотский штамп, что разработал его специально для Влаца и ни на ком другом оно не сработает. Вор не успел толком разобраться с замком, как его осенило. Фордран не обманул – заклинание действительно уникально. А вот ювелир. Всего три человека в мире знало о Распылителе до сегодняшнего дня. Кого нанял этот содейский пройдоха? И кому ещё успел рассказать о заказе? Влац вскрывал дверь, вспоминая, с кем мог поделиться чужими секретами этот Герштнер. Последнюю неделю он очень часто стал бывать на людях. Даже сходил в оперу, чего, как утверждали санитары здешнего Магздрава, не случалось никогда. Написал несколько писем, но их все проверили. Часами гулял по набережной, раскланиваясь со знакомыми, навестил почти всех своих клиентов.

Но со всеми болтал о сущей ерунде. Погоде, эльфах, которые постоянно уплывают и уплывают, но никак не уплывут (этой, видимо, истинно содейской шутки Влац никак не мог понять), собачьих бегах, – но никогда о работе или магии. Похоже, что не все его знакомые вообще знали, что на самом деле умеет ювелир с Ясеневой улицы, кроме ремонта и чистки золота и серебра. Когда же он успел? Может, с помощью той странной штуки над мастерской, похожей на огромную линзу, которую Яш установил с неделю назад? Но её проверил лично Уводович и клялся, что она безвредна. Фокусирует что-то, то есть собирает, а не раздаёт, а значит, полностью безопасна. Дверь щёлкнула и приветливо распахнулась. Влац осторожно зашёл в музей. Вот уж когда бы не помешала полиция: его ли это дело – ловить ночных грабителей? Но полиции, или, как их здесь называют, санитаров, не будет – по личной просьбе Влаца. Чтобы не путались под ногами и не задавали глупых вопросов: мол, почему вы выносите картины и не вы ли ограбили наш любимый музей, в который мы всё равно не ходим?

Влац зажёг карманный светильник и уверенно зашагал в зал ририйской живописи, внимательно смотря под ноги. Вот валяется перстень Бесстрашия. Разряженный. Позволяет преодолеть демотив ационное поле. Неплохо. Вот цепочка Праха. Обращает в пыль все материальные объекты, способные причинить вред. Работала недолго, но безотказно. Вот Неразрушимое кольцо. Сломанное. А вот и.

– Браво, мастер Влац. Очень удачная попытка, – сказал Яш Герштнер, поднося к бесценной «Мартышке» Раштайна дезинтегрирующий амулет.

Вор упал на пол, прикрывая голову – дезинтеграция процесс нестабильный и очень опасный. Послышался негромкий хлопок, хриплый вздох, и Влац, открывая глаза, увидел, как Герштнер повалился на пол.

Поднявшись и пощупав, все ли части тела остались на месте, Влац подошёл к ювелиру. Носком сапога осторожно перевернул его на спину. Яши был ещё жив. Ему оторвало руки, вырвало кусок живота, вскрыло грудную клетку, но браслет регенерации не давал умереть быстро: пульсируя и плавясь, он отчаянно сохранял жизнь.

– Ну и зачем ты полез? – скривился Влац. – Тебя всё равно бы не убили, Фордран имел на тебя огромные планы. А теперь? Завтра он прибудет сюда лично и просто заберёт твой мозг вместе со всей дуростью, которая в нём осталась, и всё равно использует, как захочет. И то, что ты будешь мёртвый, никого не остановит, тебя достанут, уж поверь мне. Если они достали главу Гильдии воров, то что им паршивый ювелир?

Герштнер сплюнул кровь и что-то прошептал.

– А? – Влац наклонился ниже, силясь разобрать тихий хрип. – Не слышу.

– Хрен вам! – крикнул Яш и умер. Браслет регенерации расплавился, прекратив его мучения. Влац сплюнул и, скривившись, выбежал из музея. Штамп на его руке раскалился, сменив цвет на ядовито-оранжевый. Вор подвёл Фордрана, известного как Зелёный Дракон, и теперь, пытаясь выиграть время, бросился в бега, надеясь уйти от гнева ужасного мага. Уже через час, падая на скрипучую кровать в первоклассной каюте отплывающего в Рарию судна, он не смог вспомнить имени того, кто его подставил.

Фокус-кристалл, установленный Яшиком на крыше мастерской, активировался, когда оборвался канал связи с ювелиром. Радужная сфера мигнула синим и погасла, отдав всю мощь пяти солнц, спрятанных стольноградскими магами за хрустальной оболочкой. Яши был мёртв. Жила только память о нём. В Содее, да и далеко за её пределами его хорошо знали, а в последнее время он старательно напоминал о себе всем знакомым и незнакомым, чтобы теперь, после его смерти, фокус-кристалл впитал все воспоминания, свёл их в одну точку, формируя из сумбурного многообразия целостный образ. Хрусталь сферы лопнул пустой скорлупой, дрогнул пол уютной мастерской, и своё место в ней занял ювелир. Собранный по кусочкам из памяти всех, с кем столкнула его жизнь, мастер-артефактор. О котором никто не помнил.

Серо и скучно теперь в осенней Содее, и даже мэр, как поговаривают, уже месяц работает не выходя с дачи, так как в Сером доме протекает крыша, а кабинет городского председателя, как известно, на последнем этаже. Люди теперь другие. Всем наплевать, откуда ведёт дела мэр, главное, чтобы воровал не больше, чем зарабатывает город. Кто теперь выйдет с плакатами «Боруч, дома дети голодные» под окна мэрии да ещё и приведёт с собой десяток соседок, отчего стихийный митинг, призванный оторвать от работы чиновника, превращался в фарс? Кто теперь может, схватив собеседника под руку, неспешно прогулять его по набережной, рассказывая в оба уха за Герштнера, который не отец, а таки сын, и который всегда жил припеваючи с одного только ожерелья мадам Чайкер, собранного из золотых рыбок с глупыми глазами. Каждый год мадам Чайкер приносила своё ожерелье, чтобы Герштнер добавил ещё одну рыбку, и каждый год эта работа длилась восемь месяцев из двенадцати. Кто теперь помнит все истории, за которыми в Содею ехали со всего света? Кто теперь помнит имена, вырезанные на каменных табличках? Да и кому оно надо, помнить?

Синицын сидел в шезлонге, в гавайке и шортах, плавился от жары и потягивал из запотевшего стакана прохладное белое вино.

Яблони тихо шелестели за перилами, откликаясь на слабое дуновение стоящих по периметру ветряков.

Восемь гектар фруктового сада при биостанции «Аллеи Королева», в самом центре плато Гесперия, образцовое хозяйство Красной планеты, кропотливо пересаженные и с трудом выхоженные яблони, в этом году давшие свой первый полноценный урожай.

Яблони были небольшие, низкорослые, они, будто робея, старались сгорбиться, прижаться к красноватой почве. Выделялись из шелестящего зеленого моря листвы серебристые отмели «Юбилейного налива». Эти изящные, тянущиеся ввысь деревья отличались от своих малорослых собратьев и внешним видом, и изящной формой отливающих серебром и платиной плодов. Переходное звено эволюции, новейшая и совершенная порода – главная гордость Синицына и его напарника Киселева. Их скромный личный вклад в развитие селекции.

«Юбилейный налив» они вывели здесь, на Марсе, после бесчисленных неудачных попыток, споров и скандалов, все-таки сделали, что хотели. Идеальный для местной экосистемы сорт, вершина мастерства.

Хорошо мы поработали, подумал Синицын, пригубив стакан.

Синицын сильно щурился, глядя на пейзаж за перилами ограды. Солнечные очки он оставил в лаборатории, а без них смотреть на яркий свет искусственного солнца было никак невозможно.

Идти за очками в лабораторию было лень.

Чьи-то узкие и теплые руки вдруг легли ему на глаза.

– Угадай, кто?