Сознание Машины было построено на бесчисленных цветовых сочетаниях, тогда как базовыми были всего лишь три цвета: красный, синий, зелёный. Таких цветовых феерий никогда не увидеть обычному человеку. Машина наслаждалась калейдоскопом расцвеченных потоков информации. За долгие-долгие годы, играя в игру и подстраиваясь, Машина модернизировала собственное зрение, слух,придумала, как создавать всё из всего, внедрилась в ландшафт планеты. Если бы её спросили, как она очутилась на Луне, она, не задумываясь, безусловно, ответила бы, но её никто не спросил об этом, даже астронавты, что прилетали на «Аполлонах». И поэтому о том, какое она приняла решение, ей некому было сказать.

Татьяна Лиманова, диктор новостей телеканала REN TV, улыбнулась и с некоторой долей скептицизма зачитала последнюю новость:

– Вчера фермер подмосковного посёлка Правдинский обнаружил на своём поле невиданных размеров зеркальный шар. Что это такое, фермер объяснить не может. Говорит, что шар диаметром 3–4 метра внезапно возник в девять тридцать утра, частично поглотил стоявший на поле трактор и за сутки увеличился в два раза. Фермер заснял шар на мобильный телефон, и эти кадры вы сейчас видите. Наш корреспондент отправился в посёлок Правдинский, и в следующем выпуске новостей мы узнаем, что это на самом деле – феномен природы или чья-то первоапрельская шутка…

Глава 7-я, эпизод 2-й. Я не верю в Циммермана, – имеется в виду Боб Дилан.

Глава 8-я, эпизод 2-й. Я уж не говорю про «Аммагамму», – название одного из альбомов «Пинк Флойда», на жаргоне означающее «половой акт».

Стоек вернулся ровно через два года, точно к сроку, едва потянул по земле сладкий лиственник. Перевалил через холм и прямиком с набитой колеи устремился к полукруглой скамье, где уж расположились мастера. В стоптанных сапогах, в пропыленной одежде, он вбивал шаги уверенно и тяжело, будто гвозди. Разрезал жидкую толпу, не пересекаясь ни с кем взглядами, не отвечая на приветствия, словно не скитался, стихии ведают где, а бегал на Торжок в соседнее село. Было при нем – два круглых камня, перевязанных веревкой, один на спине, другой на груди. И более ничего.

– Что же, тянуть не станем, – оглянувшись на соседей по скамье, произнес Густав. – Работы впрок. Кто начнет?

И так уж получилось, случайно или намеренно, но в тот самый момент и выступил перед собранием Стоек, все равно как с корабля на бал сошел. Привычным движением скинул с себя жернова и перевел дух.

Попасть в Долину Ветров нетрудно: не забьется травой, не уведет в сторону наезженная дорога. В повозке не желаешь трястись? Так течет за холмом полноводная река, впадает в близкое море. Тем, кто побогаче и может себе позволить тварь крылатую или грузовой дирижбамбель, путешествовать сюда тоже самое оно: ибо, как явствует из названия, текут через долину все, ровным счетом, ветра. Вдоволь здесь перебывало люда, и по коммерческим делам, и ротозеев. Но вот стать в долине мельником мало кому под силу.

Стоек ожидал в сторонке, пока мастера камни разглядывали да ощупывали. Даже Ленивый По оторвал от скамьи седалище и со знанием дела погладил отблескивающие синевой кругляки. Кивнул, удовлетворясь, и пробормотал под нос:

– Добыл-таки…

Были камни не простыми. Один холодил, как лед, другой жег – ладонь не удержишь. Не обошлось здесь явно без участия стихийника. На прибыточное число станут работать такие жернова. Засыплешь на помол меру зерна, а выйдет мера муки с прибавкой. Хочешь – себе ее оставь, хочешь – заказчику продай. Ладно зерно, можно же и дорогие пряности молоть, и минералы, и крупинки белой смолы, которая ценнее золота. Да что угодно!

– Жернова стоящие, – озвучил общую мысль Густав. – Таких здесь нет ни у кого. Позволить ли нам парню основать мельницу и стать равным с нами?

– Позволить! Позволить! – загудели голоса. – Пусть строится!..

Мастера жали руку, поздравляли, похлопывали по плечу. Стоек кивал, улыбался в ответ. Но как-то сухо улыбался, одними губами. Тяжело дались ему эти камни. Не расходилась на лбу складка, в уголки глаз сбежались морщины, взгляд погас и потяжелел: стихийники делать просто так ничего не станут.

Последним подошел Стержень. Обнял крепко, встряхнул, вон ты, мол, какой стал.

– Ну, здравствуй, сын.

– Здравствуй, отец.

Лишь после Стоек позволил себе оглядеться, выискивая кого-то среди зевак. Не могла она не прийти… Так и есть. Стоит с подружками в тени ледяной ракиты. На него совсем не смотрит. Лишь изредка мазнет украдкой взглядом и снова совсем не смотрит.

Стоек усмехнулся: «Ладно».

До полудня тянулись иные претенденты. Но все без толку. Чтобы приняли мельники к себе, нужно такую конструкцию заявить, такую новинку, которой доселе ни у кого не бывало.

Вот, у Густава ветряк громадный, с какого края ни глянешь – видно. Высится над долиной крылатый исполин. Самая сильная у Густава мельница. Расходится мощь ветра на многие жернова зубчатыми передачами, знай, мешки подноси. Приходит, бывает, обоз. Последняя телега еще на подворье не зашла, а первая уже из других ворот с мукой выкатывает: работает мельница четко и слаженно, как часовой механизм. Сам Густав сидит на колоде, трубкой длинной попыхивает, щурится на солнце. За работниками поглядывает, за подмастерьями. Жалованием не обижает, но и учит просто. Растет у него под крыльцом куст жгучей ивы. Срежет Густав пруток, от коры ошкурит любовно, да так перетянет ротозею по голой коже, что у того аж подошвы задымят. А жаловаться не моги. Выгонит Густав, обратно не возьмет.

У Аптекаря, наоборот, мельничка маленькая, жерновки крохотные. И такие есть, что не больше ногтя. Умеет он тереть тоньше тонкого. И такие ничтожные меры, что без увеличительного камня не узришь. Не стонут у его ворот вьючные брамы, не взбивают пыль башмаки погонщиков. Гости его – сумеречные тени, скрывающие лица за глубокими капюшонами. Кто они, лучше не знать. И что приносят с собою на помол в складках одежды – тоже. Поговаривают, будто сами стихийники не гнушаются заглядывать к мастеру. Для тех ни золото, ни самоцветы не цена. Посему не бедствует Аптекарь, отнюдь не бедствует.

В штиль затихает долина, замирают жернова. Но надо сказать, не везде. У Ленивого По ветряк особый. Раздвижной, легкий, с полотняными лоскутами затейной формы. Мимо такого не то что полуденный тихушник, детский шептун не пролетит – запутается. Иной раз глянешь – нигде листок не шелохнется, а у Ленивого По крылья знай себе крутятся и работу делают. Мельник Карпила может и вовсе без ветра тереть. Научился он впрок запасать силу в соляных банках. Если случается какой срочный заказ в безветрие, так и бегут к Ленивому По да к Карпиле. Ну, те и ломят цену, не теряются.

Но самая диковинная мельница, пожалуй, у Стержня. Есть у него целиковые жернова из черного тартара, тверже которого не существует ничего в природе. Во что стало Стержню такое приобретение, трудно себе представить, ибо за тартар размером с гречишное зернышко можно сторговать усадьбу с постройками и хорошим клином пашни, а камни в полмизинца венчают короны монарших домов. Все под силу перетереть Стержню, и желтый корунд, и хрусталики летучей жабы, и семена дерева Чох, что продлевают молодость. Раз в году прилетает в долину кортеж имперских дирижбамбелей с эмблемами голубого орла. Это из Тайного сада привозят такие семена. Их всего два, для императора и императрицы. Целый год монаршая чета будет принимать целебный порошок, пока не созреют семена новые.

Трудно мельников удивить, вот и отправлялись соискатели восвояси ни с чем. Кто, рукой махнув, кто с твердым намерением попытать счастья на следующем собрании.

– Все, что ли? – окликнул Густав. – Еще желающие есть?

– Есть!

Выступил перед мастерами темноволосый парень, бледный, худой, с большими карими глазами.