– Молли, ты меня слышишь?

– Да, командир.

– Где эта штука?

– Исчезла.

– Долго она нас так продержала?

– Четыре с половиной часа.

– Понятно. Как корабль?

– Все системы в норме.

– Ясно. Сделай мне кофе.

Нил встал, подошел к Максу и легонько похлопал его по щеке.

– Макс, проснись!

– А… что, уже все?

– Все, все.

– Эта сволочь уже улетела?

– Да.

– Значит, мы ее победили?

– Ну, можно и так сказать.

– Акакже еще? Мы живы, корабль цел, значит, мыпобедили!

В пилотскую кабину медленно вошел кот.

Нил сел в свое кресло и неприязненно сказал:

– Слушай, Макс. Ты, хоть мне и друг, но я не собираюсь терпеть на борту патрульного корабля это рыжее чудовище. Объясни, зачем ты таскаешь его с собой? Нет, ты глянь, он еще имеет наглость прыгать мне на колени. А ну, брысь!

– Ладно тебе, Нил. Что плохого, если с нами летает еще одна живая душа? Маркиз, иди сюда, мой мальчик. Кис-кис-кис!

– Спишу я тебя, Макс, и кота твоего спишу. А вместо вас обоих возьму Крамера. Он давно уже ко мне просится.

После улицы бар казался средоточием тишины. Каждый раз, когда выныриваешь из этой душной шумной влаги в теплое и, главное, сухоепомещение, чувствуешь себя оглохшим. Лишь спустя несколько секунд начинаешь улавливать жужжание кондиционера, тоскливое завывание музыкального автомата, приглушенные голоса немногочисленных посетителей. В такие моменты я всегда вспоминаю рассказы отца о первых колонистах. Говорят, что пока Компания не раскошелилась на действительно хорошийзвукопоглощающий наполнитель для защитных масок, многие рабочие взаправду глохли. Также говорят, что некоторые сходили с ума. Охотно верю. Даже с действительно хорошимнаполнителем маски не могут полностью отсечь тебя от шума постоянно разбивающихся об твою голову капель. А еще говорят, что есть планеты, где Дождь – явление временное. И в это я тоже верю, хотя здесь, на Рэйне, в такие вещи верить сложно, даже если видишь их во время регулярных трансляций с Земли.

Я стянул маску, прошел к барной стойке и уселся на неудобный высокий стул. Вода стекала с костюма на пол и моментально впитывалась растущим прямо на досках лишайником, специально для этих целей выведенным. Скучающий бармен протирал стаканы, не обращая на меня ни малейшего внимания. В огромном плазменном мониторе, висящем за стойкой, мелькали кадры новостной хроники. Показывали Клинику трансплантации и пластической хирургии. Очередной заказной репортаж о Компании, «заботящейся о своих сотрудниках и предоставляющей им возможность бесплатно сделать себе ихтиопластику». Обычный социальный пиар. Хорошо еще, что из-за сильного Дождя сбились настройки, и передача шла без звука. Счастливые лица прооперированных сотрудников Компании сменялись говорящими головами специалистов Клиники и мужественными физиономиями директоров. Изредка на экран набегала рябь помех, заставляя картинку дергаться, но тут же уходила обратно.

– Уроды, – внезапно буркнул сидящий рядом мрачный здоровенный мужик. Он повернулся ко мне, кивнул на монитор: – Не, ты видел?

Я утвердительно кивнул. Мужик был действительно крупным, и нарываться мне абсолютно не хотелось. Глаза у него были мутные – видимо, сидел он здесь не первый час. Мое предположение подтверждала ополовиненная бутылка водки, стоявшая напротив здоровяка. Побуравив меня взглядом, мужик перегнулся через стойку, внаглую схватил чистый стакан, плеснул в него водки и пальцем толкнул ко мне.

– Звать как? – хмуро поинтересовался он.

– Майкл, – представился я. Что ни говори, а отказываться от бесплатного стакана «Столичной» было как минимум глупо.

– Миха, значит, – тут же перевел для себя мой сосед. – А я – Матвей. Будем знакомы, – хмуро добавил он и, запрокинув голову, резко влил в себя содержимое своего стакана.

– Почему уроды, значит? Я тебе объясню – почему. Ты не подумай, я не расист какой. У меня у самого в пальцах киберусилители, – словно в доказательство, Матвей побарабанил пальцами по стойке. – Вот скажи мне, Мишка, чего не хватает в этом баре?

Я с интересом оглянулся вокруг. Если честно, это было самое заурядное заведение: биллиардный стол, с потертым зеленым сукном; музыкальный автомат, с хитами прошлого столетия; бар, не страдающий изобилием выбора; зеркала, столики, стулья, невыспавшаяся официантка и побитый молью бармен. Обычный кабак.

– Стриптиза? – рискнул предположить я.

Матвей смерил меня тяжелым взглядом и полуутвердительно поинтересовался:

– Местный?

Я несколько напрягся, но кивнул.

– Понятно, – Матвей тяжело вздохнул и подлил мне еще водки. – Здесь не хватает дыма, Миха. Обычного сигаретного дыма. А ведь нигде не висят таблички «по smoking». А знаешь, почему? Потому, что сигареты сюда не возят – накладно. А табак здесь даже в оранжереях не приживается. Раньше, при наборе на работу на Рэйн, обязательным условием было отсутствие вредных привычек. А теперь даже пункт такой из контракта убрали. Вы даже толком не знаете, что такое выкурить сигарету после трудного дня, после хорошего секса. Да что там? Просто в свое удовольствие!

– Матвей, – осторожно перебил я, – ты, конечно, извини, но где связь? По-моему, как раз из-за курения и рождались уроды. Насколько я помню из университетского курса. А то, что показывали по местному ТВ, – это обычная пластика.

– Связь?! – Матвей удивленно посмотрел на меня, словно не понимая, как я не могу уловить такую простую истину. – Хорошо, будет тебе связь! Туда глянь!

Я проследил взглядом за вытянутым пальцем Матвея и увидел, что он бесцеремонно тычет им в сидящую в самом углу бара женщину средних лет. Блондинка, неброский макияж, стройная – видно, что за собой ухаживает, но, в целом, ничем не примечательная.

– Видишь?! Нет, ты видишь? – Матвей потряс меня за плечо, словно пытаясь убедиться, действительно ли я тоже вижу эту даму.

Я утвердительно кивнул – вижу, мол, но, для пущей верности, добавил:

– Вижу. И что с ней не так?

– Что не так? – мутные глаза Матвея буравили меня, словно пытаясь понять, не издеваюсь ли я. – Что не так? Разуй глаза, Миха! В ней все не так!

Я еще раз внимательно осмотрел женщину. Ничего не изменилось, все те же три первых эпитета – светлая, неброская, стройная. Однако Матвей, похоже, оседлал любимую тему. Слова лились из него бесконечным, как Дождь, потоком.

– Когда сюда прилетели первые колонисты, планировалось, что вся эта поганая планета будет подвергнута терраформации. Знаешь такое слово – «терраформация»? А, Миха? Терраформация? Перестройка этого вшивого места по образу и подобию земному. И что изменилось с тех пор?! А?!

Матвей придвинулся ко мне почти вплотную, щедро обдавая запахом свежего перегара. Я недоуменно пожал плечами.

Матвей отодвинулся и, глядя на меня с чувством превосходства, воздел палец кверху – вот, дескать!

– Я скажу тебе что! – он демонстративно втянул в себя воздух и выдохнул. – Атмосфера! И все! Здесь уже лет двести не предпринимали дальнейших попыток терраформации. Этот сучий Дождь как лил, так и льет, – и Матвей, словно с горя, плеснул в стакан водки чуть ли не на половину.

– А теперь еще раз посмотри на эту крашеную шлюху. Изменен хрусталик глаза – раз! Видишь, у нее не маска, а респиратор. Смотреть через Дождь она может, а вот дышать – пока нет, – Матвей злорадно ухмыльнулся и загнул второй палец. – Два – изменена структура волос. Заметь, зашла недавно, а голова уже сухая– вода скатывается моментально. Три – наверняка уши снабжены защитными перепонками. Слух, естественно, немного страдает, зато это гарантированно защищает от водных клещей. Последнее, конечно, догадка, но люди, которые делают себе подобные операции, обычно не останавливаются только на глазах и волосах. Вот с таких, как она, и начинались эти уроды, – он многозначительно мотнул головой в сторону монитора. – Идет война, Мишка. Планета против людей. Люди против планеты. Компания против людей… И вот из-за таких продажных тварей, как эта дура, мы эту войну проигрываем.