Лесдигьер раскрыл уже рот, собираясь проглотить этот кусок, но, взглянув на своего невольного сотрапезника, застыл. Пес поджал уши и опустил голову. Лесдигьер улыбнулся и протянул руку с лежащим на ней аппетитным жирным куском прямо к пасти пса.
— Бери, дружище, — ласково сказал он псу. — Я ведь съел больше тебя, а потому поступил бы несправедливо, если бы не предложил этот кусок тебе.
Пес подошел к самым ногам юноши, схватил мясо и с наслаждением съел его. Потом улегся на землю, вытянув лапы вперед, и преданно посмотрел в глаза человеку. Лесдигьер потрепал его по шее, пес в ответ на ласку потянулся к нему мордой, потом поднялся на лапы и уставился на карман, где лежала последняя монета бедного гугенота.
— Так, так, — проворчал Лесдигьер, усмехаясь. — А ты не так прост, приятель, как я думал. Ты предлагаешь мне купить еще мяса? — и юноша вытащил из кармана последнюю монету.
Пес заскулил и завилял хвостом.
— Я понимаю тебя, брат, — сказал юный протестант, кладя руку ему на голову. — Ты хочешь сказать: чего, мол, жалеть этот последний ливр. Уж наесться, так досыта. А завтра что-нибудь придумаем, верно?
Пес коротко пролаял.
— Верно, — сказал Лесдигьер и разжал кулак, затем вновь подошел к прилавку, откуда тотчас вернулся, неся в руках двух небольших цыплят. Человек и пес поделили их по-братски и тут же съели.
— Ну, вот и все, — сказал Лесдигьер, вытирая руки платком, — с завтраком покончено, а заодно и с обедом, и с ужином. Что ж, пойду дальше. Прощай, друг. — Он поднялся, сделал несколько шагов и вдруг увидел, что пес бежит рядом.
Лесдигьер остановился.
— Ты что же, хочешь идти со мной, дружище? — спросил он.
Пес тоже остановился и выразительно посмотрел ему в глаза.
— Но я ведь не представляю, куда иду, я еще никогда не был в Париже.
Его сотрапезник поднял заднюю лапу и почесал за ухом.
— Чем же я буду тебя кормить, если сам не знаю, что буду есть?
В ответ молчание, потом короткий лай и преданный взгляд умных глаз.
Лесдигьер посмотрел в сторону Тампльского аббатства, на врезающиеся в лазурное небо острые шпили церквей и тяжело вздохнул. Что ожидает его там? Кому он здесь нужен?
А тут еще эта собака…
Он посмотрел на пса, напряженно ожидающего его решения, и улыбнулся:
— Ну что ж, в дорогу!.. Я вижу, ты такой же бездомный, как и я. Вдвоем нам будет не так скучно.
И они отправились вверх по улице Сен-Дени.
— Но как же мне назвать тебя, приятель, а? Ты такой коричневый, как мокрая глина возле тех мест, где я совсем недавно проходил. Вот что, я назову тебя Брюном. Не возражаешь? Брюн! Понимаешь?
Пес, склонив голову набок, с любопытством посмотрел на Лесдигьера, видимо, пытаясь сообразить, подойдет ли ему новое имя. Наконец он решительно пару раз пролаял для порядка и потерся мордой о ногу своего хозяина, выражая согласие и полную готовность следовать за юным гугенотом, куда бы тот ни пошел.
Они только что миновали общежитие каноников, что напротив госпиталя Сен-Катрин; дальше эта широкая прямая улица вела в сторону городских ворот. Вдруг Лесдигьер увидел, как со стороны кладбища аббатства Св. Иннокентия к нему подходит небрежно одетая в пестрые наряды женщина, судя по виду, цыганка. Он хотел пройти мимо, но она уже цепко ухватила его за руку, поворачивая ладонь кверху.
— Не торопись, красавчик, ведь я — та, кто предскажет тебе судьбу, — улыбаясь, проговорила она, глядя на него жгучими черными глазами. — Никто во всем Париже не умеет угадывать будущее так, как я. — Лесдигьер попытался выдернуть руку, но цыганка крепко держала свою добычу. — Ты не веришь мне? — разочарованно протянула она. — Ты не хочешь знать свою судьбу?
— Прости меня, добрая женщина, — виновато улыбнулся юноша, — видит Бог, я не хотел тебя обидеть и желал бы узнать свое будущее, но… но у меня нет ни единого су в кармане. Мне нечем будет заплатить тебе.
Цыганка надула губки и выпустила его руку.
— Тебя обокрали? — неожиданно игриво спросила она. — Или ты все истратил на любовниц?
— У меня нет любовниц, — пожал плечами Лесдигьер. — Я просто беден, и красть у меня нечего. А в Париже я впервые, и у меня нет здесь никого знакомых, кроме вот этой собаки.
Он печально улыбнулся цыганке и уже прошел шагов пять, как вдруг она догнала его и снова взяла за руку. Он обернулся.
Она смотрела на него, отвечая ему той же улыбкой, с какою он только что простился с ней.
— Это не беда, — произнесла она. — Ты красавчик, и этим все сказано. Я погадаю тебе бесплатно, так уж и быть, такая у меня добрая душа.
Лесдигьер не стал возражать и только вздохнул в ответ.
Через полминуты после того, как цыганка начала разглядывать ладонь, она с любопытством уставилась на Лесдигьера.
— У тебя будет много любовниц, — сказала она ему. — Все они знатные дамы. И одна из них станет твоей женой.
— Любовницы? У меня? У бедняка? — недоверчиво протянул он.
Цыганка несколько раз кивнула:
— Ты будешь богат и знатен.
Он только усмехнулся и покачал головой.
— Не веришь? — женщина пристально взглянула ему в глаза. — Так знай же, что одной из твоих возлюбленных будет сама королева!
— Ты с ума сошла, цыганка! — выдернул свою руку Лесдигьер.
— Нет! — твердо сказала она. — Я говорю правду. Так написано на твоей руке!
Лесдигьер в растерянности уставился на свою ладонь.
— А теперь прощай, — цыганка развернулась и неторопливо пошла вниз по улице Сен-Дени. — Не забудь же отблагодарить меня, когда станешь богатым, красавчик! — крикнула она, обернувшись. — Меня зовут Лаура, я живу в Сите, на улице Фев. Быть может, и я окажусь в числе твоих любовниц! — добавила она, звонко рассмеявшись.
Лесдигьер лишь безнадежно махнул рукой.
Они с Брюном неторопливо двинулись дальше и вскоре добрались до монастыря Сен-Маглуар. Вдруг слева, со стороны Рыбного рынка послышался шум многоголосой толпы, выкрикивающей проклятия в чей-то адрес.
Лесдигьер остановился.
— Пойдем по этой улице, Брюн, — сказал он, — послушаем, о чем так громко спорят парижане.
Они повернули на улицу Проповедников и остановились у Старого колодца, где какой-то монах с трибуны ораторствовал в защиту истинности учения католической церкви.
— Мы здесь долго не задержимся, — сказал юный гугенот. — Везде на все лады ругают и клянут почем зря протестантов, будто они заклятые враги отечества. Сиди рядом. Постой, куда же ты?..
Но Брюну не было никакого дела до того, о чем распинался рыжий монах-францисканец. Он вдруг увидел суку, лежащую преспокойно в десяти шагах от них на каких-то старых досках и греющуюся на солнышке. Бросив извиняющийся взгляд на хозяина, Брюн рванул с места и через мгновение был уже там, куда увлек его собачий нюх.
Лесдигьер проследил за ним взглядом, удостоверился, что пес ушел недалеко, и принялся слушать.
Монах тем временем вещал:
— Тот, кто стремится достичь спасения на том свете, может получить его, лишь искупив свои грехи добрыми делами! «Путь к спасению только в вере в Бога!» — учат они. Пусть так. Но человек не имеет прямого пути для общения с Господом, и здесь ему нужен посредник, коим является римско-католическая церковь, верными сынами которой мы с вами являемся. Не будет исповеди со священником — не будет и спасения, и тот, кто не хочет этого признавать, будет гореть в аду, и сожрут его и все его потомство геенны огненные.
Раздались рукоплескания. Когда шум утих, монах продолжал:
— Они отвергли мессу, они признают только черную одежду и не хотят слышать ни о какой другой. Представьте себе, братья и сестры, кардинала или епископа в черных одеждах; чем он тогда будет выделяться в толпе, кто узнает, каков сан одного из Святых Отцов Церкви? Но это еще не всё. Проклятые еретики не почитают святых и чудодейственных икон, утверждая, что Бог един и молиться ему должно воочию, только глядя в небеса, а иконы, изображающие святых, и мощи святых, те, что дают чудодейственное исцеление христианам, есть не что иное, как оскорбление Бога, насмешка над Ним. Выходит, братья и сестры, мы оскорбляем Господа, когда осеняем себя крестным знамением?!