Все посмотрели на электронный будильник в изголовье постели Ивана. На табло горели красные цифры — 12.06. Катя почувствовала, что и сама не прочь оказаться в освященном погребе отца Георгия.

— А что, это шанс, — оживился Василий. — Сейчас мы прячем Яно в церкви. А когда наступит, как ты выразилась, чистое время, отец Георгий проводит его к Грани. Заодно потренируется усмирять змей.

— А у кого будет Ключ? — поинтересовался Иван.

Собравшиеся переглянулись.

— Да, про Ключ-то мы и забыли, — отец Георгий снова смущенно поправил очки. — Кстати, он у вас, Катя? Можно взглянуть? Если, конечно, Хранитель не возражает.

Катя сняла с шеи цепочку. Все как завороженные смотрели на крестик, покачивающийся, словно маленький маятник, в руке священника.

— Незатейливая штучка, — протянул Василий. — А нельзя его… переплавить, сломать как-нибудь?

— Уничтожить его просто, — ответил Яно. — Ведь это обычное серебро. Такая мысль и раньше приходила Хранителям в голову. Но они узнали одну особенность Ключа: пока он существует в первозданной форме, королева Морэф не может создать другой. А если с ним что-нибудь случится… Не пройдет и часа, как властью Домгала темная королева создаст другой Ключ, который окажется у нее, а не у нас в руках. Нет, Ключ нельзя уничтожить, его надо спрятать.

— И сделать это надо именно здесь — в Фенлане Ключу находиться небезопасно, — заметил Иван.

— Согласен, — кивнул Василий. — Прости, приятель, но ваш мир, как я понял, довольно гнусное место. Триста лет — достаточный срок, чтобы найти и отнять Ключ. А мне не хотелось бы, чтобы мои потомки превратились в демонов.

— При том количестве потомков, которое от тебя произойдет, это нежелательно, — с серьезным лицом заявил Иван.

— Но хранить Ключ в церкви, так близко от Грани, рискованно. Особенно сейчас, — задумчиво протянул отец Георгий.

Разговор прервался. Во времянке воцарилась тишина, прерываемая только потренькиванием гитары под пальцами Василия. А Катя поймала себя на том, что ей очень трудно поверить в реальность происходящего. Что трое взрослых людей с высшим образованием (включая ее саму) всерьез обсуждают с православным священником, как спасти оборотня от потустороннего демона. Катя чувствовала себя участницей увлекательной игры, которой рано или поздно придет конец. И тогда все улыбнутся, пожмут друг другу руки и разойдутся по домам. Интересно, кто-нибудь еще думает так же? Девушка украдкой оглядела своих собеседников.

С отцом Георгием все понятно. У него было время привыкнуть к содержанию легенды, даже если он и не верил в нее. Иван пребывает в начальной стадии воцерковления, а значит, одержим и готов участвовать в предотвращении Армагеддона. Божьими чудесами его не удивишь. Что касается Василия, то явление оборотня для него — новое, не изученное наукой явление. Никаких чудес. Но и ничего невозможного.

Сам Яно почти не участвовал в разговоре. Катя с тревогой посматривала на него: на бледном, отрешенном лице оборотня читалась покорность судьбе. «Он устал, — догадалась девушка, — он очень устал от своего одинокого противостояния. Никто не рождается героем…»

Внезапно сострадание сыграло с Катей злую шутку. Она словно оказалась в шкуре оборотня. Представила себе ужас мальчишки, впервые испытавшего боль I гревращения. И еще больший ужас — когда родные люди вдруг начинают смотреть на тебя, как на чудовище. Л ты привык быть любимым, ты по-прежнему доверчиво ищешь у них защиты… Катя с трудом прогнала болезненную мысль. Чур меня! Что за идиотская манера — судить о других по себе? С чего это она взяла, что деревенский парень настолько же чувствителен, как образованная и начитанная леди? Это так же нелепо, как тракторист, пишущий стихи о неразделенной любви.

Изящные пастушки — плод фантазии сентименталистов. На самом деле у них, пастушков, все грубее и примитивнее… Но тут же Катя вспомнила день, проведенный с Яно, его речь и манеры, его грустный взгляд — и устыдилась своих мыслей. Если она и неправильно судит о его переживаниях, то никак не потому, что его душа грубее, чем ее. И вместо того чтобы предаваться абстрактным размышлениям, лучше попытаться помочь.

— Послушайте, — прервала она молчание, — ведь никто, кроме нас, не знает, что Ключ у меня. Я посижу недельку дома, мне все равно надо работать. А когда пройдет полнолуние, передам Ключ отцу Георгию.

— Пожалуй, это самый лучший выход, — кивнул священник. — В конце концов, вам, Катенька, на роду написано вмешаться в эту историю. Взять хотя бы вашего деда. Что ж, пойдемте устраивать нашего постояльца.

Вслед за отцом Георгием все отправились на церковный двор. Фасад церкви был уже полностью отреставрирован; по обе стороны от дверей красовались мозаичные изображения святых. Но отец Георгий повел их не к главному входу, а к маленькой боковой двери (ее было почти не видно из-за высокой, в человеческий рост крапивы, ярко зеленеющей на фоне красного кирпича). Дверь эту явно не меняли с основания церкви. Когда священник отпер ее, ржавые петли противно заскрипели.

Один за другим, Катя и ее спутники вошли в темное помещение.

— Берегите головы! — предупредил отец Георгий, и тут же раздался негодующий возглас Василия, набившего шишку о низкую притолоку.

Яно помог отцу Георгию поднять тяжелый люк. Священник спустился первый, зажег приготовленные свечи.

— Что же вы, батюшка, электричество сюда не проведете? — поинтересовался Василий.

— Незачем вроде, — пожал плечами отец Георгий. — За все время я сюда захожу второй или третий раз. А нашему гостю со свечами будет даже комфортнее — как я понял, по ту сторону электричества еще не изобрели. Где-то здесь были подсвечники. А, вот один, за лавкой. Ну что, друг мой, располагайтесь.

Пока священник вытаскивал и подавал Яно всякие предметы, которые могли бы ему пригодиться в добровольном заточении, Катя с тревожным любопытством оглядывалась. Пустые бревенчатые стены. Грубо сколоченные лавки вдоль них. Маленькая, почти черная от копоти икона Божьей матери. Кажется, Одигитрия — Катя не очень в этом разбиралась.

Капнув воском в поставец, отец Георгий зажег перед иконой свечу. Прошептал что-то, перекрестился. Потом к иконе подошел Иван. Прежде чем поставить свою свечу, он долго благоговейно вглядывался в потемневший от времени лик.

— Ну, вот и все, — сказал отец Георгий, поправляя очки. — Если что-то понадобится — кричи, я услышу. А я молиться буду, Бог нас не оставит. Вы, ребята, девушку проводите, проверьте, все ли там спокойно.

— Позвольте мне помолиться с вами, — попросил Иван. — Василий, ты же доведешь Катюшу сам?

— Ноу проблем, — кивнул тот. — Правильно, оставайся. Насчет молитв не знаю, а вот лишний кулак в случае чего не помешает.

Иван хотел что-то возразить своему другу-атеисту, но отец Георгий уже подпихнул его к лесенке.

Последней поднималась Катя. Она повернулась к Яно.

— Ну что ж, пора прощаться… Не волнуйся, все будет хорошо. Я позабочусь о Ключе, как мы договорились…

Девушка вдруг почувствовала, что от волнения в горле появился комок. Ей вдруг показалось, что она знакома с этим человеком очень давно, а теперь им предстоит вечная разлука. Впрочем, так оно и было: этой ночью, после трех часов, Яно должен был вернуться в свой мир. Что тут можно сказать? «Вспоминай обо мне иногда»? Эта фраза подошла бы Фиби из переводимого Катей романа. К которому, кстати, пора возвращаться. Она же знала, что так будет? Что нельзя, смертельно опасно для сердца считать частью своей жизни сероглазого оборотня, похожего на Леонардо ди Каприо? Знала. Тогда — вперед.

— Все будет хорошо! — сглотнув комок, проговорила Катя, ободряюще улыбнулась бледному Яно, стараясь не замечать тоскливого выражения серых глаз, и полезла наверх.

Яно остался один и чувствовал себя покинутым. День, проведенный с людьми, только обострил мучительное одиночество. Особенно это касалось Кати. Рядом с ней он сознавал, что в его жизни все могло быть иначе — если бы сумасшедший оборотень-волк укусил тогда, шестнадцать лет назад, другого мальчишку. Но с другой стороны, — вдруг пришло ему в голову, — не стань он оборотнем, он никогда не встретил бы Якофия. А значит, никогда не попал бы в Бекелфел. И как знать, было бы это лучше или нет?