— Вы поступаете гораздо хуже, чем предполагаете. Кто живет в той хижине?

— Я, отец и бабушка.

— Чем ваш отец зарабатывает на жизнь? Он живет игрой. Не так ли?

— Я не могу это отрицать.

— И ваша хижина — это местечко, куда затаскивают дичь, которую хотят ощипать. Вы же — подсадная утка, которая завлекает добычу в сеть. Я прав?

После некоторой паузы она воскликнула:

— Но разве я не должна слушаться отца?

— Увы! Я готов быть снисходительным к вам, но лишь до тех пор, пока вы отвечаете откровенно. Сегодня вам полагалось отвести в хижину этого сеньора, не так ли?

— Да.

— Вам надлежало остановиться в некотором отдалении от виллы сеньора Тупидо. Ваш отец стоял рядом с вами. Было обговорено, что он нападет на вас, как только появится германец. Этот человек должен был вас освободить и проводить домой? Чтобы наверняка заманить иностранца, вам полагалось сказать ему, что ваша бабушка — немка.

— Да.

— Значит, вы так и сделали. Но вы же знали, что произойдет, когда вы приведете сеньора в хижину?

— С ним только хотели перекинуться в картишки.

— Так вам сказали, а на самом деле замышлялось нечто другое. Его хотели убить.

— Santa Madona de la Cruz! [51]Это неправда!

Негодование, с которым она это произнесла, было неподдельным.

— Еще какая правда. Вас и бабушку отправили бы спать, а сеньора — убили.

— Мой отец любит играть в карты, как и любой здешний мужчина, но он не убийца!

— Бедное дитя! Это заблуждение. Ваш отец водится с отъявленными бандитами. Однако не будем лучше об этом. Вам, сеньор, любопытно узнать, как я попал сюда и проник в эти тайны? Я расскажу вам про это потом. Сейчас же вы сможете взглянуть на своих убийц без всякого риска. После того как я скроюсь из вида, подождите еще примерно пять минут. Потом вместе с сеньоритой медленно направьтесь к хижине. Об остальном я позабочусь.

— Почему вы не пойдете вместе с нами?

— Потому что луна светит очень ярко и потому что вас с сеньоритой там ждут. За вами наверняка следят из окна. Поэтому, чтобы не возбудить подозрение, вам надо пойти вдвоем. Я же последую за своими товарищами, которые окольным путем уже пробрались туда, чтобы проникнуть в домик с другой стороны.

— Кто они, ваши товарищи?

— Славные ребята, сборщики чая, как и я, они не убоятся самого дьявола. Вы еще познакомитесь с ними. Итак, я ухожу, а через пять минут идите вы!

Он повернулся и скрылся в тени. Девушка отступила от меня, но я все еще крепко держал ее за запястье.

Я никак не мог поверить в то, что это дитя с невинными чертами лица было пособником банды картежников. Вероятно, девушка вообще не подозревала о том, чему помогала, до сегодняшнего вечера. Она не знала и того, что грозило моей жизни. В этом я был убежден. Я вообще был склонен признать ее невиновной по всем статьям. Девушка подождала и, когда йербатеро не мог уже ничего видеть и слышать, спросила меня:

— Сеньор, вы верите, что мой отец посягает на вашу жизнь?

— На этот вопрос я сейчас не могу дать определенного ответа, мое дитя. Вашего отца я не знаю, зато знаю, что человек, который сообщил мне это, не обманывает. Я думаю также, что у него есть основание для подозрений. Но, как бы там ни было, я полностью убежден, что вы не имели ничего общего с этим гнусным планом.

— Нет, конечно, нет, ни я, ни бабушка.

— Вы, наверное, очень любите свою бабушку?

— Очень, сеньор, гораздо больше, чем отца.

— И, однако, ее вы тоже использовали как приманку, чтобы привести меня в хижину!

— Мне так велели.

— Но вы так артистично выполняли ваше задание, как будто в подобных делах чрезвычайно опытны. Вы отлично умеете притворяться.

— Dios! [52]Так к этому же привыкаешь, если часто делаешь.

Я едва удержался от смеха, выслушав эти слова и тон, которым они произносились. Эта легкомысленная девушка не привыкла, видно, думать над тем, что делала. Можно было предвидеть, что она плохо кончит, но помочь ей я ничем не мог. Поэтому я замолчал, а по прошествии пяти минут мы пошли к дому.

Луна очень ярко высвечивала местность, лежавшую между нами и хижиной. Из ее окна мы были, безусловно, хорошо видны. Мы не прошли еще и половины пути, как девушка спросила меня:

— Как вы думаете, сеньор, люди, которые остановили нас, обойдутся с моим отцом, наверное, сурово?

— У них, пожалуй, нет повода обращаться с ним хорошо.

— Тогда мне надо предупредить тех, кто в хижине.

Я не предполагал, что она может сбежать, и держал ее руку не так крепко, как до этого. Она вырвалась и побежала. Но я несколькими прыжками снова настиг ее и схватил за руку.

— Стойте, сеньорита, не расставаться же нам наскоро, не попрощавшись. Невежливо было бы не поблагодарить обитель, в которую вы направлялись.

Она испустила глубокий раздосадованный вздох, но теперь уже не говорила больше ни слова и послушно следовала за мной. Мы подошли к хижине. Но не успели отворить дверь, как она распахнулась изнутри, и при свете горящей лампы я увидел человека, чья голова была повязана пестрым платком, — так обвязываются платками гаучо, пропуская их поверх шляпы и под подбородком. Лицо мужчины я разглядеть не мог, поскольку он стоял спиной к свету.

— Наконец, наконец! — воскликнул он. — Твоя бабушка изболелась, ожидая лекарство.

— Это ты, кузен? — изумленно спросила она. — Сегодня, да еще так поздно, мы тебя не ждали.

— Но бабушка больна! А ты, я вижу, не одна. С каких это пор мою сестричку можно увидеть в такой поздний час с провожатым?

— С сегодняшнего дня. На меня напал какой-то негодяй. К счастью, сеньор оказался поблизости и освободил меня от этого настырного приставалы. Попросим его войти. Ладно? Пусть бабулечка поблагодарит его.

Изворотливая сестричка играла свою роль по хорошо известному ей сценарию, хотя понимала, что успеха ждать не придется. Вероятно, она не знала, как по-другому вести себя в такой ситуации.

— Совершенно естественно! — ответил кузен. — Пожалуйста, сеньор, заходите! Приветствуем вас самым сердечным образом.

Он отошел в сторону, освобождая дверной проем; свет упал на его лицо, и я узнал… того самого бандита. Он сумел изменить голос. Платок, повязанный вокруг головы и заменявший прежнюю шляпу, преобразил его внешность. Если бы днем я внимательно не рассмотрел его лицо, то сейчас бы обманулся.

— Спасибо, сеньор! — ответил я сдержанно. — Я не хочу мешать. Я доставил сеньориту домой, как обещал ей, но у меня не так много времени, чтобы задерживаться здесь.

— Зайдите только на миг, на один-единственный миг, сеньор!

— Ну хорошо, только чтобы поклониться бабуле. А внутри есть еще кто-нибудь?

— О, нет. Тут только мой крестный со своим сыном, больше никого. Вы обязаны выпить с нами по глотку, пока не придет отец сеньориты, он вернется домой через несколько минут. Моя сестричка — сама любезность, вы будете счастливы, когда узнаете ее поближе. Заходите же, заходите, сеньор!

Он произнес эти слова с такой искренностью и так настойчиво, что обманул бы, наверное, любого другого, кроме меня. Но я не спешил следовать его призыву. Позади меня раздался голос:

— Проходите внутрь, сеньор, и ни о чем не беспокойтесь! Все именно так, как говорит добрый племянник. Вам там понравится. Я тоже зайду вместе с вами. Ну, пошли!

Это был йербатеро. Бандит удивился:

— Еще один! А вы кто, сеньор?

— Я сопровождаю отца, он только что вернулся, — ответил йербатеро. — Ну ладно, пошли, пошли!

Он подтолкнул меня, я подтолкнул сеньориту, а та оттолкнула бандита в сторону. Мы прямо с улицы попали в комнату. Я на всякий случай схватился за него. Ситуация казалась мне подозрительней, чем прежде. Во мне шевельнулся импульс недоверия и к йербатеро. Я вдруг подумал о том, что, собственно, совсем не знал его. Судя по его поведению, он тоже мог оказаться членом этой теплой компании шулеров и убийц. Но через мгновение, заметив, что за нами в дом вошли еще пятеро йербатеро, я упрекал себя за это недоверие. У каждого сборщика чая в руке был нож. Окна в доме не были застеклены, и ставни оставались распахнутыми. Дом был одноэтажным, тонкая перегородка разделяла его на две половины. Соединявшая их дверь была закрыта. В углу на стуле сидела старая женщина, с лицом, изборожденным морщинами, глаза которой с явным беспокойством следили за неожиданно вошедшими людьми. Несколько соломенных матов, лежавших на полу, и табуретка, которая, кажется, использовалась в качестве стола, составляли всю меблировку дома.