Сильная сторона Федора Березина – серьезное отношение к технике, особенно военной. Оружие в кругах любителей фантастики вообще уважают, специалистов по старинному оружию приглашают на конвенты. И за это спасибо. Если бы серьезное, почти профессиональное отношение к вооружениям, тактике диверсионных операций и военной стратегии было некой ступенью к более интеллектуальному отношению к жизни – то увлечение войной оказало бы нашей культуре неоценимую услугу.

Но застрять на этой ступени – бесплодное мальчишество.

Да, читатель в свой массе уже не симпатизирует соответствующим идеалам. Но, во-первых, есть все же и другие читатели.

А во-вторых, писатель не обязан точно следовать за настроением читательской массы, а если обязан – то это тоже его ценностный выбор.

Тем более что если идти не против толпы, а за ней, то это тоже не путь, усеянный розами. Платить за него приходится очень страшно – качеством, а то и талантом.

Однажды – хотя бы раз в несколько лет – отказываться следовать за массовыми идеалами и требованиями издательского конвейера нужно писателю даже не во имя неких «идеалов просвещения», а просто ради самосохранения.

За подчинение конвейеру платят тяжело.

Вот пример. Одно произошедшее недавно «литературное происшествие» я бы назвал «случай Каганова». В 2010 году в блогосфере обсуждали ситуацию: писатель Леонид Каганов начал бороться с бесплатным выкладыванием его произведений в Интернете, мотивируя это тем, что он решил окончательно превратиться в профессионального писателя: иметь твердые договорные отношения с издательством и жить на литературные гонорары, причем писатель обнародовал сразу целый список романов, которые он запланировал написать в этом новом, профессиональном мире. Меня лично в этой истории более всего задело одно обстоятельство: первым результатом демонстративно проведенной профессионализации Леонида Каганова стал роман «Лена Сквоттер и парагон возмездия». Вот ради этого профессионализироваться не стоило. И дело тут отнюдь не в том, что этот роман плох, что талант подвел Каганова, – как раз талант его не подвел. Подвела его исключительно скорость написания.

По сути дела, роман, написанный в условиях «долгосрочных договорных отношений», оказался просто грудой материала, наскоро сваленного в одну кучу. Это сборник новелл, а зачастую даже не новелл, а просто эссе, чисто формально объединенных плохо проработанным сюжетом и имеющих друг к другу слабое отношение. Детали, из которых состоит этот литературный агрегат, можно обсуждать, но швы не зачищены, общий замысел, гармония, пружина действия – все принесено в жертву торопливости.

И это еще один пример важнейшего литературного закона, заключающегося в следующем: нет такого неисчерпаемого таланта, который смог бы выдержать работу на конвейере.

Ответ творческого человека на требование издателей производить много и быстро – унификация идей и приемов. На унификацию, на известное однообразие обречен любой слишком много работающий писатель, но в фантастике этот грустный закон получил разрушительную силу еще и потому, что издательская система легитимизировала создание сериалов с одними и теми же героями и одинаковым антуражем. Между тем, у сериала, будь это «Доктор Хауз» или «Дозоры» Лукьяненко, нет иной судьбы, как постепенно деградировать, исчерпывая исходную идею.

Например, Андрей Валентинов – на мой взгляд, одно из самых ярких имен современной русскоязычной фантастики – но только не тогда, когда он создает бесконечные «квартеты трилогий».

Есть ли что-то хуже сериала? Есть – это когда, пытаясь справиться с возросшими требованиями к производительности, фантасты поступают так, как на их месте поступили бы производители сапог или табуреток. Кооперируются. Во имя скорейшего написания дилогий-трилогий требуемых размеров возникают коллективы соавторов.

Я не против соавторства. Опыт братьев Стругацких, супругов Дяченко, супругов Лукиных, Олди показывает, что хорошо сработавшийся тандем авторов может превратиться в талантливого писателя, часто более мощного, чем писатели-одиночки, и главное – более мощного, чем составляющие этого же тандема, буде они берутся работать в одиночку.

Совсем иначе происходит, если из коммерческих (или еще каких-то) соображений сотрудничать берутся писатели, уже выработавшие свою индивидуальную, оригинальную манеру, и особенно – когда число соавторов становится более двух. В этом случае тройка оказывается меньше единицы.

То, что Андрей Валентинов пишет в сотрудничестве с Олди, – хуже, чем Валентинов мог написать в одиночестве (если бы у него было время).

То, что супруги Дяченко пишут вместе с Валентиновым и Олди, – хуже, чем они могли бы написать сами. Впрочем, как могло быть иначе, если получается в итоге не роман, а «метароман или цикл новелл», причем «ряд новелл написан в самом разнообразном соавторстве»?

То, что Вячеслав Рыбаков писал сам, было лучше, чем получалось у Хольма Ван Зайчика хотя бы потому, что Ван Зайчик – производитель сериала.

Но не будем о грустном. Есть ведь в нашей литературе «события» и «прорывы».

Самые яркие часто происходят не за счет вовлечения в литературу нового материала, не за счет изобретения новых идей, а за счет использования эстетических ресурсов, разработанных в литературе «мэйнстрима». Для демонстрации этого можно было бы воспользоваться списком лучших русскоязычных фантастических романов нулевых годов, составленным критиком Василием Владимирским. Разумеется, этот список отражает вкусы составителя, но стоит согласиться, что в него попали самые, по крайней мере, резонансные вещи десятилетия.

Итак, в нем мы находим роман Ольги Славниковой «2017».

Произведение заставило о себе говорить в кругах даже далеких от фэндома. И не удивительно, поскольку Ольга Славникова – может быть, лучший стилист в современной русской литературе.

Вот только фантастический элемент в этом романе играет сравнительно подчиненную роль. Ничто не мешает включить этот роман в «мэйнстрим».

Несколько лучше с собственно фантастической составляющей в «Сердце Пармы» Алексея Иванова – писателя-краеве-да, заставившего всю образованную Россию вспомнить об истории Урала. Когда-то Алексей Иванов писал действительно фантастические произведения («Земля сортировочная»), однако все его последние романы – вполне «мэйнстримовские». «Сердце Пармы» – символическая поэма об истории пермского края, служащая, кроме прочего, еще и чем-то вроде жестом прощания Алексея Ивнова с фантастикой. Через «Сердце Пармы» Иванов ушел в иные жанры.

И наконец, рейтинг Владимирского открывается «ЖД» Дмитрия Быкова – известнейшего литератора, филолога, поэта, публициста, телеведущего – кого угодно, однако при всей многогранности деятельности Быкова, кажется, никому в голову еще не приходило называть его фантастом.

Три этих романа – действительно яркие литературные события, но они настолько близко подходят к жанровым границам фантастики, настолько тесными узами связаны с «боллитрой», что в рейтинге Владимирского они выглядят немного инородными телами.

Ценители изящной словесности, в прошлом сожалевшие, что фантастика сидит в «низкопробном» гетто, могут возрадоваться, а любители традиционной фантастики – задуматься: получается, что фантастика развивается за счет того, что перестает быть фантастикой?

И хотелось бы сказать еще об одном ярком явлении, не вошедшем в рейтинг Владимирского, – о творчестве Андрея Хуснутдинова. Этот писатель обратил на себя внимание прежде всего потому, что стал, вроде бы находясь в пространстве фантастики, возрождать эстетику абсурда, пик моды на которую приходился на конец 80-х годов – когда советская литература прощалась с соцреализмом, когда издавали Кафку и Хармса.

Все это – красоты стиля, отклонения от рациональности, символика и притчевость – конечно, может иметь место в фантастической литературе, может даже играть роль ее инструмента, но не может становиться эстетическим ядром произведения, претендующего позиционировать себя как фантастическое. Для писателей – Славниковой, Быкова, Хуснутдинова – это вообще не проблемы, они не обязаны думать о жанровых границах. Для поклонников фантастики, заботящихся о ней как о специфическом явлении культуры, – это повод почесать затылок.