– Че делать будем? В отделение?

– Нах? Шпану эту все равно не найдем. Висяк.

– Оставим его тут?

– Ага. Глянь, свидетелей нет? Хуйни его по горлу, чтоб случаем в прокуратуру не накапал. И кольцо с пальца срезать не забудь.

– Понаехали тут… – услышал Грег последние в своей жизни слова.

Среди зарубежных фантастических произведений, переведенных в последние годы на русский язык, многие любители жанра, чье мнение мне не безразлично, выделяли роман Питера Уоттса «Ложная слепота». Роман этот действительно для нашего рынка редкий и, прежде всего, он выделяется чрезвычайно серьезным отношением к очень сложным философским вопросам – таким, как, например, философские проблемы сознания. При этом автор – и это также выделяет «Слепоту» – хорошо знает, что говорят о проблеме сознания профессиональные философы, и использует в романе идеи, заимствованные из специальной философской литературы, – например, так называемую «китайскую комнату», мысленный эксперимент, придуманный известным американским философом Джоном Сёрлом. Не удивительно, что Уоттс приводит в конце книги список использованной литературы, 144 книги и журнала, такие как Science, Nature, Scientific American с подробными объяснениями, откуда взялись те или иные идеи. Одну книгу Уоттс упоминает особо – это «Быть никем» немецкого философа Томаса Метцингера.

И тут возникает ревнивый вопрос: мог ли такой роман в принципе быть написан в России или вообще на русском языке?

Никаких технических препятствий для этого нет. Разумеется, литература по философии сознания на русском языке не так обширна, как на английском, но она есть и ее много. Есть специальная литература, а есть популярные изложения, сделанные как профессионалами, так и вдохновенными любителями – и на бумаге, и в Интернете. Есть специалисты, у которых можно, в случае чего, спросить, а им будет, конечно, приятно проконсультировать писателя. Среди писателей-фантастов у нас есть умные и образованные люди. Им, чтобы написать об этом, надо было лишь протянуть руку. Что же мешает?

Стандартный ответ – сейчас нет нужного читателя. Стандартный аккомпанемент к этому ответу – ностальгические воспоминания о советских временах. Действительно, тогда социальные условия для процветания «гипернаучной» фантастики были уникальными. Миллионы и миллионы людей назывались научными сотрудниками и, даже если не занимались ценными исследованиями, считали себя частью научного сообщества и исповедовали соответствующую мифологию. Когда братья Стругацкие называли «Понедельник» «сказкой для младших научных сотрудников», они этой фразой буквально и точно описывали многомиллионную читательскую аудиторию. К тому же, вялая экономика оставляла миллионам интеллигентов много времени для досуга – а значит, и для чтения. А заполнять его было нечем, цензура и неразвитость индустрии развлечений убивали конкурентов фантастики. Плюс мощная система образования давала довольно образованного и уважающего чтение читателя. Плюс коммунистическая пропаганда и резонирующая с ней художественная литература провозглашала творческий труд естественным и наилучшим состоянием человека. А отсутствие возможностей для частной инициативы не давало интеллигенции искать и находить альтернативные ценностные ориентиры. Таких уникальных социальных механизмов стимулирования интереса к фантастике, в том числе и к интеллектуальной фантастике, не было, действительно, нигде и никогда.

В этой среде могли появиться романы не просто интеллектуальные, но в этой интеллектуальности довольно занудные – например, произведения Сергея Павлова и Владимира Савченко.

Вершиной творчества Савченко, на мой взгляд, является его роман «Должность во вселенной», роман выдающийся и недооцененный – впрочем, недооценен он вполне закономерно, по тем же причинам, по которым таких романов сегодня никто не берется писать.

Трудно себе представить, чтобы «средний» современный фантаст продемонстрировал такой же интеллектуальный уровень, какой, скажем, демонстрировал Владимир Савченко.

Причины – отнюдь не интеллектуальные, а как раз моральные и социальные. Ума-то у нас хватает – если даже его не хватит у писателей А, В и С, то найдется писатель D, у которого хватит.

Проблема в том, что ни от издательств, ни от читателя, ни от коллег, ни от знакомых, ни от близких – короче ниоткуда из окружающей среды этот писатель D не получает стимулов, поощряющих его на подобный подвиг. Ведь написать интеллектуальный роман – дело очень непростое, требует времени и колоссальной духовной работы. Надо месяцами думать, сидеть в библиотеке, беседовать с людьми, читать книги, пропускать через себя массу материала, продумывать концепции, спрашивать совета – и все ради чего? Ради того, чтобы выпасть из компании веселых людей, выпивающих на конвентах? Чтобы вовлечь издателя в неустранимые сомнения? Чтобы снизить тираж и уменьшить свой доход?

Все это так – и, однако, не надо говорить, что эти обстоятельства обладают непреодолимой силой.

Пусть читателей для таких романов немного. Но они есть.

Пусть тираж будет небольшим. Но ведь и у развлекательного романа он может быть небольшим. И если есть возможность и желание – эти трудности не фатальны.

Финансовые обстоятельства имеют тираническую силу, только если мы покорно признаем их власть. Однако всякий – и тем более писатель – имеет не только абстрактное право, но и реальную возможность отвергнуть требования мамоны и написать что-нибудь для души.

Конечно, развлекательные произведения для авторов и издательств доходнее интеллектуальных (хотя бывают и интеллектуальные развлекательные). Но это еще не значит, что все развлекательное доходнее всего интеллектуального. Любителей писать стрелялки про колдунов-спецназовцев очень много, конкуренция в этом сегменте большая, и если нет надежды на большие доходы – можно и о душе подумать.

Если писателю платят мало – это проблема, но если ему платят очень мало – это уже не проблема, потому что это означает, что писатель не живет на литературные гонорары, что у него есть иной источник доходов и в сфере литературной он может себе позволить определенный «маневр». Лучше бы, конечно, иметь гранты на написание романов от государства или благотворительных фондов. Их нет – и, повторимся, ничто не помогает писать интеллектуальную прозу. Но ничто и не мешает.

Того, кто решит написать сложный роман, конечно, не ожидает легкий успех, но и катастрофы с ним не случится. Нужна лишь потребность души.

Таким образом, отсутствие внутренней потребности в написании интеллектуальных фантастических романов – проблема прежде всего моральная. Проблема исповедуемых ценностей и идеалов. Если бы людей вели идеалы просвещения (в широком или специальном смысле слова), сознание самоценности умственной работы, столь естественная для НФ вера в разум как в силу, которая преобразует цивилизацию, – не могло бы не появиться желание скрестить литературу с последними достижениями человеческой мысли.

Что же мы имеем вместо этого?

Вот битва воинов и магов в условно-средневековом антураже.

Вот – то же самое, но в антураже современного мегаполиса.

Вот – то же самое, но мегаполис разрушен ядерной катастрофой.

Вот – то же самое, но на другой планете, с привлечением придворных интриг.

Вот – то же самое, опять в историческом антураже, но некоторые из воителей – это пришельцы из будущего.

И сколько же можно до бесконечности изображать стрельбу в джунглях, или войну спецоперациями, или остросюжетные детективы, или истории госпереворотов, или путешествия по таинственной и полной опасностей местности – только чуть-чуть варьируя антураж? Ну и верх интеллектуальности – бесконечные переигрывания российской политической истории…

Своеобразным символом современного морального состояния русской фантастики для меня служит творчество Федора Березина, автора военных технотриллеров и неоднократного лауреата «Зведных мостов» и других премий. По-человечески я глубоко уважаю этого автора, в его защите красоты советской военной мощи есть что-то рыцарское, но принять несомые им идеалы невозможно, потому что эти идеалы точнее всего выражаются строкой поэта: «Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик». Радость от несокрушимой танковой или авиационной атаки – это варварская, антикультурная радость, радость от обладания красивой стреляющей железкой при условии, что у ближнего твоего такая стрелялка пожиже, что позволяет поставить сапог на грудь поверженного противника. Оправданием этой жесткости является геополитический проигрыш СССР, но даже с политической точки зрения – разве все мы не нуждаемся больше в устроении жизни, в строительстве мостов в будущее, а не в реванше? И если фантастическая литература будет рассказывать нам исключительно о радости спецназовца, сразившего вампира очередью из усовершенствованного автомата Калашникова, то кто же тогда будет рассказывать о радости открытия истины? А ведь даже официальные идеологи российской власти говорят не о реванше, а о модернизации, и хотя есть сомнения, имеют ли эти слова отношение к действительности – но кто бы с ними спорил? Кто бы спорил, что надо думать о созидании, а не сожалеть, что врагу вовремя не сломали шею?