– Скоро поднимусь, – бросила она подругам, выходя из комнаты. Кэрол показала букву V пальцами рук:

– Удачи.

Вахтёр на первом этаже, миссис Клейтон, встретила Шерил широкой заговорщицкой улыбкой:

– Слишком ты быстро. Нужно было дать настояться полчасика…

– Да ладно вам, – отмахнулась она. – Где он?

– Ну, если не остыл и не ушёл – то на лестничном крыльце. Только учти, через сорок минут я закрываю двери.

– Хорошо, – Шерил шагнула через дверной проём в сумрак вечера. Над дверью должен был гореть фонарь, но летом он включался только после отбоя – странная логика. Первые секунды она не видела ничего, кроме исчезающей светлой полосы на горизонте и декоративных кустов, которые в полутьме казались притаившимися зверями. Луна ещё не взошла.

– Шерил?

Колин, оказывается, стоял совсем рядом, опёршись о колонну и почти сливаясь с её тенью. Он сделал шаг к ней, попав в светлую зону. Шерил с трудом сдержала усмешку. По такому случаю Колин сделал попытку кое-как нарядиться. Результат выглядел тем плачевнее. Особенно вкупе со стоящими торчком волосами.

– Колин, уже поздно…

– Извини. Я узнал только полчаса назад, что ты приехала.

– Мог бы завтра наведаться.

– Мог, – согласился Колин. – Но зачем, если можно сегодня?

Непоколебимый аргумент поставил Шерил в тупик. Как вариант ответа она шагнула к нему в объятия, и нашла своими губами его губы. Вокруг было необычно тихо для кампуса, пусть даже ночного: она слышала лишь биение собственного сердца и сердца Колина. Оба стучали часто и неровно. Ей это нравилось.

– Я очень рад, что ты вернулась, – сказал Колин, когда они разъединились, снова став отдельными людьми. Шерил рассмеялась:

– Можно подумать, я ездила в какой-то театр военных действий.

– Да, знаю, это глупо, – Колин смущённо посмотрел на носки ботинок, – но сначала мне пришло в голову, что самолёты иногда разбиваются…

– О Боже! -… потом – что Лос-Анджелес очень большой город с очень большими опасностями. Не обижайся, я вовсе не пытаюсь контролировать твои шаги, но… Ну да, наверное, это неправильно. Извини. Теперь-то я понимаю, какой я идиот.

– Знаешь, – нервно сказала Шерил, – отец мой тоже всегда страшно боялся за меня. Так что не впервой. Мне приятно, что ты беспокоишься, но не стоит так убивать себя. Нервные клетки, они не восстанавливаются. А ты мне с мёртвыми нервами не нужен. О’кей?

– О’кей, – Колин обречённо вскинул руки. – Всё-таки два – ноль. Но помни, близок день, когда я совершу страшную месть.

– Нет, он далёк, – констатировала Шерил, радуясь, что Колин умеет с лёгкостью обратить любой разговор в шутку. Насколько была бы светлее жизнь, если Бог каждому даровал такую способность.

– Как поездка? – серьёзно спросил Колин, закрывая тему.

– Нормально. То есть… насколько это возможно, конечно.

– Никаких проблем?

– Нет. Мне советовали остаться ещё на день, уладить формальности, но я вернулась, как только смогла. Ужасный город. Никогда не предлагай мне съездить в Калифорнию.

– Замётано, – он кивнул. Наступила пауза. Ветер крепчал, шурша в кустах. Линия на горизонте сменила цвет на тёмно-серый. Миновав пост, в кампус въехал автомобиль, и фары на долю секунды скользнули по Колин и Шерил. В мгновенном ярком свете она увидела, что лицо Колина напряжено, лоб пересекает морщина. И поняла: сейчас он что-то скажет. Что-то важное.

Но он лишь глухо выдал:

– Ну, мне пора. Раз ты здесь, значит, уют и благоденствие на душе.

– Льстец, – буркнула Шерил, испытывая разочарование. Она догадалась, что вертелось на языке у Колина, но он так и не решился. Что ж, его беда… но всё-таки…

Поцеловав её напоследок, Колин спустился вниз. Теперь его силуэт едва различался в сгущающейся темноте. Ещё секунда – и растворится вовсе. Шерил, сама того не ожидая, окликнула:

– Колин?

– Да?

– Мы так и не сходили в кино.

Он остановился.

– Ты… всё ещё хочешь пойти?

Шерил вдруг разозлилась на саму себя. Господи, сколько можно ходить вокруг да около?

– К чёрту кино, Колин. Я хочу к тебе. К тебе домой. Если можно, завтра.

Молчание. Силуэт выжидал, размытый, чёрный, как один из тех проклятых кустов. Потом он шагнул к ней, снова обретая лицо – взволнованное, побледневшее, но счастливое.

– Шерил? Ты…

– Мне плохо, – она чувствовала, как усиливающийся ветер проникает под одежду и наполняет вены ночным воздухом. – Колин, Дуглас был… он был очень близким мне человеком. Почти отцом. Мне нужно…

Она замолчала. Колин осторожно положил ладонь ей на плечо. Не надо оправдываться. Но Шерил всё равно досказала: -… согреться.

– Хорошо, – сказал Колин прерывающимся голосом. – Думаю, это будет лучший день в моей жизни. Три – ноль, ага?

Оба рассмеялись, заставив ветер замереть в изумлении. Смех получился немного нервным, хотя они и не хотели.

Потом пришла ночь, и всё изменилось.

Укладываясь на постель, Шерил пребывала в приподнятом настроении, смешанном с возбуждением и чувством провала в бездонную пропасть. Нельзя сказать, что ей это не нравилось. Предвкушение завтрашнего дня было сладким и завораживающим, и она не сомневалась, что заснёт как убитая на волне этих мыслей. Но ежевечерняя порция болтовни с подругами кончилась, и Роуз с Кэрол притихли, выключив торшер. А Шерил всё смотрела в потолок – иногда любимейшее, иногда отвратительнейшее занятие, – и сна не было ни в одном глазу.

Часы фосфоресцировали зелёным отливом. Полночь. Короткий писклявый сигнал, и все цифры сменились на нули. «Завтра» наступило. В честь этого Шерил перевернулась на другой бок.

Постепенно все образы и мысли о свидании исчерпали себя и сошли на нет. В голове на некоторое время повисла пустота, как копилка, из которой вытряхнули монеты. Чтобы чем-то занять образовавшийся вакуум, Шерил начала считать овец. Курчавые ягнята весело прыгали через забор, неустанным блеянием окончательно изгоняя сон.

В полпервого на небосвод взошла луна, на этот раз чуть ущербная, и воздух снова пронизался голубыми струнами.

Дуглас.

Прекрати, строго приказала она себе. Дуглас умер. Его больше нет. С этим нужно смириться, как… как она смирилась со смертью отца.

Он смотрел вечерние новости.

Картина ожила в памяти во всех подробностях – она поворачивает ключ и входит в дом, ступая осторожно, чтобы не встревожить отца. И видит его перед телевизором. Он сидит на кресле, уронив голову на грудь. Коврик под ногами окроплён кровью.

Он смотрел вечерние новости.

Чёрт возьми! … Дугласа убили! Его убили, как отца!

– Прекрати, – прошептала она, шевеля губами. Вдруг страшно захотелось пить. Шерил тихо встала, откинув одеяло. Хотела включить свет, но Роуз в этот момент заворочалась в постели, и она оставила выключатель в покое.

Бутылка с молоком в холодильнике была наполовину полна. Шерил жадно припала к горлышку, судорожно глотая холодную жидкость. Желудок недовольно забурчал, но жар в голове заметно ослабился. Когда бутылка опустела, она швырнула её в мусорную корзину и уселась за стол, обхватив лицо руками. Щёки горели, пальцы незаметно подёргивались.

Ну что, что такое? Успокойся. Всё прошло.

Вот именно. Всё прошло. Дуглас был последним, кто связывал её с прежней жизнью – маленькой, мирной, наивной; последним, кто увидел ту простодушную, страшащуюся незнакомого мира девушку, которая набирала отцовский номер, чтобы сообщить – всё в порядке. История стиралась вместе со своими свидетелями. Обычно мысль о том, что события той ночи потихоньку погружаются в чёрный пруд забвения, ободряла Шерил. Но не сегодня. Вновь захлестнуло до боли знакомое ощущение абсолютного одиночества, непонятости.

Хотя вкус молока ещё горчил на языке, её снова обуяла жажда. Шерил на этот раз не стала тянуться к холодильнику, а встала и вернулась на кровать. Нужно спать, чего бы это ни стоило. Ночь на то и тёмное время, чтобы вздорные мысли и глупые страхи обрели плоть. В лучах рассвета всё будет казаться просто смешным. Шерил на это искренне надеялась. Положив голову на подушку, она натянула одеяло до подбородка: привычка с детства, она не изменяла ей даже в самые жаркие ночи. Чтобы не видеть предательское серебро луны, она крепко закрыла глаза и так и не открывала, пока не заснула.