Нет, эти люди не жили в каких-то там оранжерейных условиях. А о модных заграничных гериатрических клиниках в большинстве своем слыхом не слыхивали либо не помышляли. Многим доводилось терпеть даже лишения, недоедать. Впрочем, и материальное благосостояние, которое дала им Советская власть, не сделало их любителями излишеств.
Почти все были худощавыми. Исключение составляли не только тучные, но и просто полные. Вегетарианцами оказались лишь 10 процентов. Еще меньше тех, кто ел главным образом мясное. Большинство предпочитало разнообразие в пище. Но все следовали простому и мудрому правилу: не жить, чтобы есть, а есть, чтобы жить.
Как жить? Все обследованные работали смолоду до глубокой старости. В сельском хозяйстве — 61 процент, в промышленности — 16 процентов. Из тех и других лишь 4 процента занимались умственным трудом — по роду профессии, разумеется, ибо никто не чурался труда физического.
Труд создал человека — и остался для всех нас жизненной необходимостью. Жить, чтобы трудиться, и трудиться, чтобы жить, — такова формула современной геронтологии.
Еще Гиппократ заметил: «Праздность и ничегонеделание влекут за собой пороки и нездоровье». Через два с лишним тысячелетия Гуфеланд подтверждал: «Нет ни одного примера, чтобы какой-нибудь лентяй дожил до преклонных лет». Нынешние специалисты скажут вам: только благодаря активной деятельности человеческий организм не изнашивается столь быстро, как от «прекрасного ничегонеделания». Наоборот, совершенствуется.
Не это ли «эликсир молодости и долголетия»? Не гипотетический, а реальный, доступный всем и каждому.
— Как же понимать тогда слова специалистов: воздействие на стареющий организм биологически активными веществами, фармакологическими средствами «приобретает сегодня наибольшее практическое значение»?
— Для медицины! С позиций ее сегодняшних возможностей. Другие пути к здоровому активному долголетию не менее важны, но более трудны.
— Какой же путь ведет к продлению жизни далеко за нынешние нормы, к биологическим пределам?
— Здесь наибольшие надежды возлагаются на генетику и другие области биологии. И тем не менее это не только биологическая проблема, но еще и социальная, а значит, и демографическая.
…Лучшие годы он растранжирил в поисках своего «Ойлдорадо». А к старости вдруг почувствовал неуемную жажду жизни, еще более мучительную, чем некогда одолевавшая его жажда наживы. Уповать на судьбу? Нет, это не для таких, как он, миллиардер, некоронованный король финансово-нефтяной империи.
Приступив к делу с привычной расчетливостью банкира, он точно, словно проценты с капитала, начислил себе годы предстоящей жизни, чтобы получилась кругленькая сумма в 100 лет. Не меньше. Дотянуть до своего векового юбилея во что бы то ни стало — эго превратилось в идефикс, подчинивший себе все иные помыслы. Ради его осуществления он делал все возможное. Оградил себя от всех и всяческих опасностей. Поселился в специально оборудованных комнатах с благоприятным микроклиматом, с противоинфекционной изоляцией; соблюдал все предписания своих лейб-медиков, не останавливаясь ни перед какими затратами.
План остался, как говорится, недовыполненным, даром что принадлежал человеку, казавшемуся всесильным. В 1937 году Дж. Рокфеллер отправился к праотцам, когда ему стукнуло 98 лет. Впрочем, и это был более чем завидный результат: он намного перекрывал среднюю продолжительность жизни простых смертных, работавших на промыслах американского нефтяного магната.
А незадолго до того — в 1934 году — в одном из захудалых стамбульских госпиталей скончался некий Заро Ага. Простой турецкий крестьянин, он не был ни богачом, ни даже мало-мальски состоятельным человеком. И, понятно, не мог держать при себе персональных лекарей, даже если бы захотел. Впрочем, ему и в голову не могло прийти такое — самому отмерить себе век и подчинить борьбе с судьбой все свое существование. Он просто жил да был. И дожил до 100. Потом до 150. Наконец, до 156 лет, пока не прибрал его аллах.
Да, он просто жил да был, не зная треволнений той алчности, которая заставляет иных рисковать здоровьем и жизнью в погоне за золотым тельцом. Не обладая ни предпринимательской жилкой, ни какими-либо особыми дарованиями, Заро Ага влачил существование работяги, отнюдь не оранжерейное. Какие уж там тепличные условия, если ты турецкий крестьянин да еще глава большой семьи!
Будучи 13 раз женат, Заро Ага имел 25 детей. Забот всегда хватало. Однако и в повседневных хлопотах он не утрачивал душевного равновесия, всегда отличался спокойным нравом и жизнерадостным мироощущением, смотрел на вещи просто, не мудрствуя лукаво. Жизнь вел размеренную, без излишеств. Правда, покуривал, но не очень много. К алкоголю не имел ни малейшего пристрастия. В еде был непритязателен, мясо не любил, предпочитая ему овощи и фрукты, довольствовался зачастую простоквашей с лепешками, не отказывался от сладостей — традиционных восточных лакомств.
Но и по образу жизни, и даже по натуре своей Заро Ага мало чем отличался от многих односельчан и других соотечественников, которые в схожих условиях прожили гораздо меньше! Например, от собственного сына, который умер своей смертью в 90-летнем возрасте. А средняя продолжительность жизни в аграрной, сплошь крестьянской Турции не превышала тогда 40 лет, то есть была заметно ниже, чем в высокоиндустриализованных Соединенных Штатах.
Чем же объяснить столь значительные различия? Почему одни люди, нимало не стремясь к каким-либо рекордам долголетия, благополучно свершают полуторавековой путь, а другие, несмотря на все старания, не доживают и до 100?
Долгожитель — уникум по физиологическим особенностям своего организма, исключение того же порядка, что и гений по своим умственным и творческим данным в сравнении с обычными людьми, поясняет профессор Д. Чеботарев. Весьма вероятно, что потом мы продлим людской век за 100 лет, когда научимся воздействовать на генетический аппарат человека. А пока — 100 лет. И то, к сожалению, теоретически…
А практически?
Пожилые могут рассчитывать на укрепляющие здоровье фармацевтические препараты. Прежде всего — на специального приготовления смеси витаминов с микроэлементами. Они особенно нужны в старости, когда усвоение этих необходимейших веществ вместе с обычной пищей затруднено. Если же их вводить в организм, улучшаются его приспособительные возможности, которые имеют огромное значение для здоровья и долголетия.
Когда-то — вслед за авторитетами — считали, будто старость — только угасание. И в конце концов тление едва теплящейся жизни, которая боится малейшего дуновения, «дыхания смерти». Оказывается, нет. Это горение, которое всячески поддерживает себя переходами в новый режим устойчивости. Искусственно форсировать его за счет собственных скудеющих ресурсов опасно, что и доказали нашумевшие попытки «омоложения». Другое дело помогать такого рода адаптации (приспособлению).
Улучшать эту компенсаторную способность, которая ухудшается с возрастом, позволяют биологически активные вещества, называемые адаптагенами. Их целое семействе (например, из женьшеня, элеутерококка, лимонника).
Есть и другие препараты, освоенные нашей промышленностью. Медленно, но верно к ним добавляются все новые. Медленно потому, что всюду, где речь идет о здоровье и жизни людей, правило «семь раз отмерь — один раз отрежь» требует поправки: не «семь», а «семью семь». Верно потому, что всесторонние испытания, которые у нас не подстегиваются коммерческими интересами, гарантируют препарату максимальную надежность. И все-таки при его применении нельзя забывать предупреждение: «Осторожно: лекарство!»
Поиски новых фармацевтических средств, благотворных для стареющего организма, продолжаются. Этот путь, вероятно, скорее приведет к ощутимым практическим результатам, чем другие, ибо куда труднее избавить человека от вредных эмоций или, скажем, от рака и сердечно-сосудистых заболеваний. Благодаря этому средняя продолжительность жизни приблизится к 100-летию, но почти наверняка не перешагнет за этот рубеж.