— Дон Хуан, — прошептала она. — Роковой любовник, чье сердце никому не удалось завоевать.

— В легенде говорится, что он все-таки влюбился — правда, всего единожды.

— Правда? — Глаза ее расширились, и в памяти всплыло лицо Ракель, которая берет маркиза за руку унизанными драгоценностями пальцами. Он смотрел на испанскую красавицу таким опытным, всезнающим взглядом, восхищаясь ее красотой и живым умом, и, возможно, уже готов был позволить завоевать свое сердце.

— Ну, а теперь нам уже пора начинать наш урок. — Сеньор Фонеска поднялся. — В зале прохладнее, там у меня книги и предметы искусства, которые вам предстоит изучать.

Зал — комната, которая вскоре должна была стать такой привычной для Ивейн, — была обставлена мебелью времен королевы Изабеллы — темного дерева, с изысканной резьбой, и по контрасту с ней изящно и живописно смотрелась коллекция произведений искусства, собранная сеньором.

Ивейн сразу заметила забавные фигурки детей из терракоты, и ей было разрешено осторожно их потрогать.

— Предметы искусства надо любить до боли сердечной, — услышала она.

— Они прелестны, — ответила Ивейн, но, поглаживая фигурки, она не чувствовала ничего, кроме восхищенного интереса. Она посмотрела на картины, развешанные на обшитых деревом стенах, и видела глаза реальных, живых людей, а не нарисованных. Девушка была потрясена. Бездушные предметы, как бы красивы они ни были, не могли заставить сжиматься ее сердце. Только люди могли это сделать. Только их гнев, страдание или радость. — Прелестно, — повторила она и почувствовала на себе проницательный взгляд учителя.

— Начнем с биографии Тициана. — Сеньор снял с полки толстую книгу. — Я думаю, вам легче будет понять его личность… а потом, когда вы будете готовы, мы перейдем к настоящему мастеру. — На него смотрели огромные вопрошающие глаза медового цвета. — Леонардо да Винчи, — улыбнулся ей сеньор, но Ивейн показалось, что он имел в виду совершенно другого мастера.

В тот день было воскресенье… никаких уроков, и записка от Манрике Кортеса, который приглашал ее покататься по острову на машине.

Письмо передали Ивейн за завтраком, так что она вынуждена была спросить у дона Хуана, можно ли ей поехать. Он медленно поднял глаза от своей почты.

— Я же уже сказал, что не возражаю против этого молодого человека… в качестве твоего друга, Ивейн. Конечно, ты можешь поехать покататься с ним на машине.

— Спасибо.

— В любом случае нам, видимо придется отказаться от идеи пригласить к тебе дуэнью. Я получил ответ от доньи Аугусты по поводу моего приглашения. Она вынуждена отклонить его на том основании, что недавно начала свой маленький частный бизнес, поэтому никак не может принять на себя обязанности. К тому же недолгосрочные. — Легкая улыбка промелькнула на бледных губах. — Как ты считаешь, сможешь оставаться в замке без наставницы?

— А зачем она мне вообще нужна? — спросила Ивейн.

— Действительно, зачем? — Он заломил бровь. — Просто, помнится, у тебя были некоторые сомнения в отношении моих намерений по поводу тебя, когда из Мадрида привезли новую одежду.

— Я теперь лучше вас знаю, дон Хуан.

— Вот как? Ты уверена? — Он потянулся к кофейнику и наполнил свою чашку. — Значит, теперь ты пришла к выводу, что я не похож на моего тезку, так?

— Он был просто безжалостный сердцеед.

— А я?

Ивейн рассмеялась несколько нервно.

— Вы — сложная натура, и вам, должно быть, показалось невыносимо смешным, что я приписала вашей искренней доброте низменные намерения…

— Ты слишком часто называешь меня добрым, самым вульгарным образом. — Он допил свой черный кофе. — Пойми, мои действия меньше всего продиктованы сентиментальностью. Я человек практический, как большинство испанцев, и мне просто не хочется, чтобы твоя юность и твой ум пропали втуне: было бы обидно, если бы ты превратилась со временем в пошлую, вульгарную женщину. Я доволен твоими успехами, по отзывам сеньора Фонески. Ну-ка скажи что-нибудь по-испански!

— Не могу!

— Не перечь мне! — Он насмешливо стукнул по столу. — Представь себе, что я Манрике Кортес.

— Немыслимо!

— Почему? Потому что он твой ровесник, а я старше и мог бы быть твоим дядей?

— Я… я не могу думать о вас как о своем дяде, — запротестовала Ивейн.

— Но ведь ты боишься, что я буду придираться, и отказываешься сказать мне по-испански хоть несколько слов.

— Вы… я стесняюсь вас!

— Может, мне отвернуться? — пошутил дон Хуан. — Ну правда, Ивейн, ты же твердишь, что я добрый, а сама все еще считаешь меня суровым. Правда, Луис? — Он посмотрел на подошедшего слугу.

— Сеньор Кортес звонил юной леди, сеньор. Он ждет ее в машине.

— Gracias [22], Луис. — Дон Хуан взглянул на Ивейн. — Нет сомнений, тебе не терпится бежать к своему поклоннику, так что продолжим нашу дискуссию в другое время. Ивейн, помни, что я тебе сказал. Ты — моя воспитанница, и я не хочу, чтобы пошли слухи, что Кортес за тобой ухаживает.

— Я буду крайне осмотрительна, сеньор. — Она так ждала этой прогулки на машине, что выскочила из-за стола со сверкающими глазами. — Я не знаю, когда вернусь…

— Меня это мало заботит, — холодно произнес ее опекун. — Я сам сейчас уезжаю.

— О… надеюсь, вы хорошо проведете время, сеньор.

— А я надеюсь, что ты тоже повеселишься, Ивейн. — Он коротко поклонился ей. — Ну беги, детка. Не заставляй ждать своего поклонника.

— Хорошо… до свидания.

— Hasta la vista, nina. — Он сказал это нарочито резко, словно намекая, что с этих пор желает, чтобы воспитанница говорила по-испански.

Ивейн поторопилась уйти, чтобы поскорее избавиться от пугающего присутствия опекуна, и через холл подошла к двери, которую Луис придерживал для нее. Проходя мимо слуги, девушка почувствовала на себе быстрый пристальный, но уже не такой недружелюбный, как раньше, взгляд, как будто присутствие в доме молодой девушки оживляло обстановку.

— Желаю вам провести приятный день, сеньорита, — сказал Луис.

— Спасибо. — Она улыбнулась. — В Англии, когда день начинается с такого солнцепека, вечером непременно пойдет дождь.

Луис посмотрел в сияющее небо:

— Думаю, сеньорите не стоит об этом беспокоиться.

— Так вот ты где, Ивейн! — Манрике стоял внизу лестницы, на смуглом, оливковом лице сияла белозубая улыбка.

Она сбежала к нему, заметив, как привлекателен Рике в кремовом пиджаке, черном шелковом свитере, темных брюках и сандалиях. Он поймал Ивейн за руку и окинул девушку взглядом. Она была в белом платье, опоясанном широким ремнем бронзового цвета, в тон ремню были и туфельки. Солнце блестело в рыжих волосах, глаза сияли.

— Каждый раз, когда я тебя вижу, — улыбнулся Рике, — ты кажешься мне чуточку взрослее. Ты как цветок, который долго пробыл в тени, а теперь, на солнце, начал распускать невероятной красоты бутон!

— Не говори глупостей, — воскликнула Ивейн, пораженная его словами. — Я ведь даже не миловидна.

— Конечно нет. Какая там миловидность! Ты — красавица! — Он протянул руку и помог ей сесть в блестящий кремовый автомобиль с сиденьями цвета карамели. Все металлические части сверкали на солнце, и Ивейн поняла, что машина совсем новая. Верх был открыт, но льняные чехлы не давали кожаным сиденьям слишком сильно нагреваться.

— Ах, все испанцы — такие льстецы, — насмешливо бросила девушка.

— Даже дон Хуан? — Рике развязно посмотрел на нее, садясь рядом с ней на сиденье водителя.

— Мой опекун — человек очень ответственный…

— Он испанец, и у него быстрые глаза. — Рике завел машину, они покатили к открытым воротам и выехали на залитую солнцем дорогу. Море далеко внизу сияло ослепительной серебристой синевой, и в воздухе витало что-то невыразимо сказочное. — И он еще довольно молод… чтобы удочерять тебя.

— Надеюсь, ты не думаешь…

— Нет, конечно. — Он рассмеялся. — Мне совершенно ясно, что ты еще ни с кем не занималась любовью.