К ее облегчению, он отстранился и достал из отделения для перчаток карманный фонарик.

— Предлагаю пойти поискать, где бы нам провести ночь, может, и отыщем какую-нибудь хижину недалеко от дороги. Только возьми с собой плед и накинь на плечи.

Они выбрались из машины на дорогу, едва видную в тумане. Ивейн нерешительно озиралась. Мир вокруг безмолвствовал. Силуэты деревьев смутно темнели в тумане.

— А может, нам лучше остаться в машине, сеньор?

— Нет, — твердо заявил он. — Ты рискуешь простудиться, а у меня скоро разноется нога из-за сырости. Идем, держись поближе ко мне, и я обещаю, что скоро ты уже будешь сидеть у горящего камина и пить дымящийся кофе.

Яркий луч фонарика пронизывал туман, и через некоторое время они оказались на утоптанной дорожке. Ивейн послушно шла рядом со своим покровителем, хромавшим больше обычного. Сырость пробралась в его изувеченную ногу, которую с такими мучениями и трудами удалось заново собрать буквально из кусочков, и Ивейн мучительно хотелось взять дона Хуана под руку — как делала это Ракель — и дать ему хоть некоторое облегчение. Ведь боль всегда сильнее, когда стараешься скрыть ее.

— Ах! — Он вдруг остановился как вкопанный. Испуг Ивейн мгновенно сменился вздохом облегчения, когда она увидела, что луч фонарика наткнулся на неровную белую поверхность стены, потом высветил оконную раму, а за ней деревянную дверь с железным кольцом.

Потом луч света упал на закутанную почти до глаз в меховой плед Ивейн.

— Ну, Гретель, нашли мы все-таки домик в лесу. Как думаешь, посмеет Гензель постучать в эту дверь?

Она фыркнула. Ей очень нравилось, когда дон Хуан позволял себе шутить: юмор, скрытый в его характере, был похож на золотую жилу в глубинах скалы.

— У Гретель очень замерзли ноги, — пожаловалась она.

— Да, я заметил, что ты прихрамываешь, дитя мое.

— Да нет, я потеряла каблук от правой туфли. Он оторвался.

— Тогда пошли. — Дон Хуан приподнял железное кольцо и ударил им в дверь раз, другой; удары гулко раздавались в ночи.

Они подождали, затем услышали, как кто-то открыл у них над головой окно второго этажа.

— Кто там? — раздался стариковский, ворчливый голос.

— Сеньора, мы умоляем вас о ночлеге. У нас сломалась машина, и мы заблудились в тумане.

— Простите меня, сеньор, у меня нет для вас комнаты…

— Я щедро заплачу, сеньора.

Ответа не последовало — видимо, женщина колебалась, потом они услышали, что окно закрыли.

— Все деревенские очень осторожны в такие ночи, как эта, — по-английски обратился дон Хуан к Ивейн. — Старуха приютит нас, если я заплачу ей за беспокойство.

— А вы скажите ей, кто вы, — предложила Ивейн.

— По некоторым причинам, — в голосе его слышалась улыбка, — я хочу остаться инкогнито.

Ивейн еще размышляла над этим замечанием, когда звякнул засов, и дверь домика медленно отворилась. Их взорам предстала закутанная в шаль согнутая фигура с коптилкой в руках. Старуха подняла ее над головой, чтобы получше разглядеть своих непрошеных гостей, и тяжелым взглядом уставилась на дона Хуана, высокого, аристократически выглядевшего, несмотря на взъерошенные волосы, а затем перевела взгляд на его молоденькую, закутанную в меха, спутницу.

— Прямо не знаю, пускать ли мне незнакомых людей на постой. Откуда мне знать, что вы честные люди?

Дон Хуан вытащил из кармана кошелек и достал оттуда несколько крупных купюр.

— Вот, возьмите, сеньора. Полагаю, этого достаточно, чтобы мы могли получить крышу над головой на одну ночь? Прошу вас, посмотрите — юная леди вся дрожит от холода.

Старуха упрятала деньги под шаль и распахнула дверь, так что дон Хуан и Ивейн смогли протиснуться мимо нее внутрь. Они оказались в узком коридоре. Дверь с треском захлопнулась, лязгнула задвигаемая щеколда, и их повели на кухню, где огонь отбрасывал красные блики на беленые известковые стены и низкий закопченный потолок.

Хозяйка поставила лампу на стол и подбросила дров в камин. Когда пламя разгорелось, она повернулась к своим гостям, чтобы еще раз как следует рассмотреть их. Ивейн не могла отогнать мысль, что старуха до крайности похожа на ведьму со своими сверлящими глазками и смуглым, словно печеное яблоко, морщинистым лицом, обрамленным черным платком. Она вперилась острым взглядом в лицо Ивейн и что-то пробормотала скороговоркой по-испански. Ивейн беспомощно оглянулась на дона Хуана, не понимая деревенского диалекта.

— Сеньора предлагает тебе миску супа.

— О… да, благодарю вас!

Он сказал что-то женщине, та подошла к очагу и придвинула черный горшок поближе к огню. Старуха бросала какие-то фразы через плечо, и Ивейн вдруг почувствовала, как опекун крепко схватил ее за руку. Затем он помог ей снять плед с плеч. Старуха проковыляла к столу и принялась расставлять глиняные миски, а потом достала ложки и хлеб.

— Что она говорит? — Влажные от тумана волосы Ивейн прилипли к вискам осенне-золотистыми прядями, что придавало ей сходство с русалкой. И это впечатление еще усиливалось от тусклых теней, которые лампа отбрасывала по старомодной деревенской кухне с тяжелыми деревянными стульями и треногой табуреткой, на какой доят коров, плетеным ковриком перед очагом и полкой для посуды, заставленной фарфоровыми безделушками и вазочками с искусственными цветами.

Тень дона Хуана выросла до потолка и заполнила полкухни… На этой убогой кухне он выглядел странно и неуместно в своем безукоризненном сером костюме. Ивейн привыкла видеть его на фоне шитых золотом портьер и темных красок благородной антикварной мебели комнат, в которых аромат роз смешивался с запахом его дорогих сигар.

Опекун как будто колебался, видимо, стараясь щадить чувства Ивейн… это было так необычно, что девушка вопросительно посмотрела на него.

— Она говорит, что в доме только одна спальня… она будет спать здесь, в кухне, в углу за очагом.

Ивейн посмотрела на него, и ее охватило чувство полной беспомощности. Дон Хуан тяжело опирался на трость, тоненькая жилка билась на виске. Она поняла, что у него болит нога, и ему больше негде лечь наконец и отдохнуть… кроме той, единственной во всем доме спальни! Девушка отвернулась, убеждая себя, что нечего быть такой щепетильной… но что он сказал хозяйке?

По кухне разнесся запах чечевичной похлебки и приправ, и старая карга разлила горячую жидкость по двум мискам. Ивейн села за стол, не смея поднять глаз на дона Хуана. У нее дрожали колени. Женский инстинкт подсказывал ей, что старуха ни за что не позволит им провести ночь в одной спальне, если не убедится, что они женаты!

Они вскарабкались по узкой каменной лестнице в спальню с низким потолком, пламя свечи, которую несла Ивейн, осветило известковые стены и блестящее покрывало.

Здесь стояли кровать, комод и стул — больше ничего. Комната была под самыми стропилами и сразу напомнила Ивейн ее маленькую холодную каморку в Санделл-Холл… только раньше ей не приходилось делить спальню с высоким смуглым мужчиной, в глазах которого горит дьявольский огонек!

Ивейн уловила этот огонек, когда дон Хуан перевел глаза с единственного деревянного стула на постель, и ей показалось, что тишина в комнате заполнена оглушительным биением ее сердца.

— Вы что-то разволновались, — негромко заметил он.

Ивейн посмотрела ему прямо в глаза и поняла, в чем причина ее волнения. В их глубине сейчас таилась та темная сатанинская усмешка, которая так всегда тревожила ее.

— Я всегда дрожу, если очень устаю. — Она отбросила волосы на спину. — Это… это не потому, что мы должны остаться здесь вдвоем на всю ночь — с моей стороны это было бы глупо.

— Не просто вдвоем — нам придется спать на одной кровати. — Он заломил бровь, насмешливо глядя на нее. — Конечно, я мог бы поиграть в мученика и просидеть до утра на стуле, но я убежден, что у вас слишком нежное сердце, чтобы позволить мне претерпеть такие жестокие мучения.

— Конечно, конечно. — Ивейн снова почувствовала слабость, ей захотелось просто бессильно опуститься на край страшно скрипучей кровати с деревянными набалдашниками на спинке. Она всеми способами старалась не смотреть на высокую фигуру дона Хуана, смуглое лицо которого при свете свечи было дьявольски привлекательным настолько, что Ивейн не могла шевельнуться. Она боялась даже подумать о том, что они должны провести несколько часов в одной комнате… в одной постели!