— Тогда я могу занять стул! — порывисто выпалила она.

— Nina. — Его голос был особенно тих и ласков. — Мне казалось, ты мне доверяешь?

— Да, очень… просто…

— Просто что, малышка?

— Я… я вовсе не малышка.

— Ах, вот в чем дело! Ты уже достаточно взрослая и стремишься сохранить свою невинность, а раз мы оказались здесь вдвоем, ночью, совсем одни, ты считаешь, что я потеряю голову и наброшусь на тебя с самыми злодейскими намерениями.

Из-за сковывающего страха перед ним до Ивейн только через минуту-другую дошло, что дон Хуан смеется.

— Я… я просто не привыкла к таким ситуациям, в отличие от вас, — вспыхнула она.

Излом его брови стал еще язвительнее.

— Ты уже не ребенок, так что я не могу тебя отшлепать за такую дерзость, — лениво протянул он. — Но у мужчины есть и другой способ унять раздражение девицы. Догадалась, о чем я?

Ивейн невольно посмотрела на его рот и отпрянула как можно дальше. Отблески свечи дрожали на ее голых руках и тонкой шее, отражались в перепуганных глазах, поблескивали в золотистых рыжих волосах. Мысль о том, что дон Хуан может поцеловать ее, поразила Ивейн. Внезапно на глазах у нее выступили слезы усталости и потрясения.

— Я… я не хочу с вами бороться, — сказала она прерывистым голосом.

— А что ты хочешь, nina? — Он оглядел Ивейн с ног до головы, заметил дрожь юного напряженного тела и едва сдерживаемые слезы. — Скорее всего, ты сама еще не знаешь этого, и сегодня я больше не буду тебя дразнить. Ты будешь спать в постели под одеялом, а я поверх одеяла. Поверь мне, даже меч, положенный между мужчиной и женщиной, не является большей преградой, чем невинность и страх. А ты просто олицетворение того и другого.

По губам его скользнула чуть заметная улыбка, но эта улыбка была доброй, и снова Ивейн содрогнулась от чувства, названия которому не находила. Только секунду назад она готова была вырваться отсюда и убежать, куда глаза глядят, а уже через мгновение этот человек заставил ее захотеть совершенно противоположного. Потому что Ивейн знала — если бы он улыбнулся ей и раскрыл объятия ей навстречу — она, не задумываясь, бросилась бы к нему и прижалась к его груди в поисках тепла и счастья.

Девушка вздрогнула… то ли от холода в комнате, то ли от своих мыслей, но дон Хуан сразу же это заметил и, прихрамывая и опираясь на палочку, обошел вокруг нее. Взяв ее руку, он ощутил, какая она холодная и влажная.

— Ноги у тебя так и не отогрелись? — спросил он.

Она кивнула:

— Нет, у меня ноги всегда холодные, а зимой раньше даже случались обморожения. Санделл-Холл такой большой, и там всегда было прохладно.

— И ты, наверное, жила в комнате без камина, да? — Он заставил ее сесть на край кровати. — Сними ботинки, я разотру тебе ноги, чтобы они согрелись.

Протестовать было бесполезно. Без туфель Ивейн вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной, и, когда он взял в руки ее ногу и принялся тереть, до тех пор, пока кожу не стало пощипывать, словно в ней появились сотни маленьких иголочек, девушка была одновременно и смущена и благодарна. Такое мог бы сделать отец для маленькой дочурки. Как странно было представить этого смуглого, загадочного человека в роли отца! Когда тепло его рук перетекло в ее ноги, Ивейн едва одолевала дремоту. Тогда дон Хуан положил ее ноги на постель, накрыл ее одеялом и подоткнул все углы, чтобы не дуло. Ивейн посмотрела на него слипающимися глазами.

— Теперь лучше? — спросил дон Хуан, его тень выгнулась на стене, когда он наклонился, чтобы убрать волосы у нее с лица.

— М-м-м, так хорошо и щекотно, — пробормотала Ивейн, но слова замерли у нее в горле, когда тонкая рука с длинными пальцами ласково провела по ее щеке. Ей захотелось повернуть голову и прижаться губами к этим добрым, нежным пальцам, но ведь такой порыв может быть истолкован неверно и послужить искрой для сухого сена — и в следующую минуту она очутится в его объятиях… во власти его губ, ожесточенных болью, одиночеством и сдерживаемой страстью. Ивейн сжалась, отстраняясь от его прикосновения, и он сразу же отошел от кровати. Сердце у нее билось так, что девушка боялась задохнуться, пока лежала в постели и следила за двигающейся по стене тенью, когда он снимал ботинки, пиджак, галстук и манжеты. Дон Хуан положил их на стул возле кровати, потом задул свечу, наступила темнота, и Ивейн судорожно вцепилась пальцами в стеганое одеяло, когда он растянулся рядом с ней на кровати и завернулся в плед.

Ивейн прислушивалась к его дыханию. Он лежал так близко, их разделяло только тонкое одеяло, и девушка едва сдерживала нервную дрожь, сотрясавшую все ее существо.

Никто и никогда не должен узнать об этой ночи… а главное, не должна узнать Ракель, с которой дон Хуан провел предыдущий день. Взгляд Ракель был слишком красноречивым, когда она смотрела на него. Она ни за что не поверит, что девушка может провести ночь наедине с доном Хуаном и не оказаться в его объятиях. С замиранием сердца Ивейн думала про эти сильные руки, лежащие всего в нескольких дюймах от нее, а потом услышала шепот:

— Давай закрывай свои большие глазки, nina mia, и засыпай. Сегодняшняя ночь будет нашим секретом. А завтра нам все это покажется таким смешным.

— А что вы сказали старухе? — осмелилась спросить Ивейн.

— Ничего не говорил… про нас ничего.

— То есть… вы позволили ей предполагать, что мы имеем полное право… спать вместе?

— Именно предполагать, ты хорошо выразилась.

— Вы действительно просто дьявол какой-то, дон Хуан!

— Можешь думать обо мне все, что хочешь. — Голос его звучал лениво. — Но ты должна все же признать, что в постели спать удобнее, чем всю ночь клевать носом на стуле.

— Ну… да.

— Тогда не позволяй своей совести лежать на твоем пути как неподъемный камень, мисс Пилгрим. Можешь считать меня просто горячей грелкой. А теперь все — спи.

Ивейн чуть не рассмеялась над его словами, она так любила, когда он шутит…

Любила — его?

Не двигаясь, она лежала, прислушиваясь к его дыханию, и почувствовала, как он пошевелил больной ногой, чтобы устроить ее поудобнее. «Как я тебя люблю? — слова, давно забытые, всплыли в ее памяти. — Люблю тебя всей страстью моих бескрайних бед, с наивной детской верой — люблю тебя без меры, дыханьем, плачем, радостью всех моих юных лет!»

Ивейн закрыла глаза и заснула рядом с доном Хуаном де Леон.

Наутро, проснувшись, она увидела, что солнце ярко освещает белую комнату под крышей. Птицы, которые свили рядом с окном гнездо, оглашали воздух звонким щебетанием. Она мгновенно вспомнила все волнения минувшей ночи и стала вглядываться в лицо спящего рядом с ней, словно на всю жизнь запоминая, как черны его волосы, как горд орлиный нос и как осторожно придется ей отныне обращаться с этим человеком, который был ее опекуном.

Она тихонько вылезла из постели, подошла к окну и, широко распахнув ставни, выглянула вниз, вдыхая утренний воздух и нежась на теплом солнышке, разогнавшем вчерашний промозглый туман. Маленькие клочки этого тумана, застрявшие между кронами сосен, еще не растаяли, а от влажных трав в воздухе плыло пряное благоухание.

Если бы только можно было остановить мгновение и заставить его длиться вечно! Тогда она выбрала бы этот миг и это место, пока утро так свежо и нежно, и она была единственной девушкой в жизни дона Хуана. И никакие слова, никакие обещания, данные другим женщинам, не могли нарушить этого очарования.

Следующие несколько дней Ивейн всеми силами старалась делать вид, что в жизни для нее нет ничего важнее уроков с доном Фонеской. Каждое утро шофер привозил ее из замка на виллу, где иногда она видела Ракель — или в саду, или когда та собиралась уходить в клуб, поиграть с друзьями в теннис или на прогулку.

Элегантная Ракель всегда казалась насмешливой, когда ей приходилось сталкиваться с ученицей своего отца.

— Ах, какая же вы старательная ученица, — бросила она ей как-то утром, когда застала Ивейн с учебниками за столом в патио. — Манрике Кортес спрашивал про вас вчера, и я сказала, что он может приехать навестить вас сюда.