— Повторяю, "огурцы" фальшивые. Находятся на складе Љ3. Координаты объекта Василек-два. Срочно нужны "банки", "крышек" достаточно. Высылайте "банки".

— "Призрак", я "База", поняли тебя хорошо. Высылаем "банки", обеспечьте встречу груза. После доставки доложите результаты. Как поняли, прием?

— "База", я "Призрак", поняли тебя хорошо. Есть доложить результаты доставки. Прием.

— Выполняйте. Конец связи.

— Конец связи…

Радистка посмотрела на Корнеева, и, получив от него одобрительный кивок, продолжила на той же волне.

— "Призрак-Два", я "Призрак-Один" в эфир не выходить. Передаем привет от Степаныча. Готовьте встречу. Прибудем вместе с "огурцами". Повторяю — привет от Степаныча. Конец связи.

Корнеев кивнул вторично, и младший сержант Мамедова щелкнула тумблером, отключая питание. А командир взглянул на часы.

— Пять ноль три. Надеюсь, службы "Функ-абвера" не успели засечь место выхода радиостанции в эфир. Передвижных станций слежения я в Дубовицах не заметил… — Корнеев посмотрел на циферблат вторично. — В любом случае, через пару минут господину оберштурмбанфюреру Штейнглицу, руководящему операцией "Прикрытие", станет не до отчетов по радиоперехвату…

И не успел майор договорить, как западный горизонт подсветила яркая вспышка. А следом громыхнуло так, что разведчики машинально пригнулись, хотя и понимали: семь километров никаким осколкам не пролететь.

— Ни чего себе, с добрым утром… — присвистнул Корнеев. — Вартан-джан, у вас, сколько взрывчатки оставалось?

— Кило три, не больше… Петров половину зарядов взял.

— Так что они там, на артиллерийский склад наткнулись?

— Или подложили шашки подо что-то очень прочное…

— К примеру, стену? — нахмурился майор.

— К примеру, стену… — подтвердил сапер. — Вернее: фундамент. Чем плотнее окружающая среда, тем мощнее взрыв. Сложнее в исполнении, зато, как эффектно!

Соглашаясь с сапером, словно опомнившись, мощному взрыву зааплодировали длинные пулеметные очереди и хором застрекотали автоматы.

— Ох, Гусев, Гусев… Видно, так мои слова и не дошли до тебя. Вернемся домой, придется разъяснить популярнее. Все, рассиживаться некогда, ждать никого не будем, действуем согласно утвержденному плану. Пивоваренко, Ованесян, за мной…

— Подожди, Николай… — придержал командира ефрейтор Семеняк. — Слушай: бегут, вроде… Может, наши?

— Всем укрыться.

Пятеро разведчиков быстро отступили под деревья. Минуту ничего не происходило, а потом, в нескольких десятках метров выше мостка, послышалось хлюпанье воды. А еще спустя несколько мгновений на берегу речки показался Гусев, поддерживающий, припадающего на ногу, Петрова.

— Гляди, Витя, — удивленно воскликнул старший лейтенант, — мостик… Вот блин, а мы с тобой второй раз искупались.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи… — философски заметил тот. — Мокрый воды не боится. Наши-то куда подевались? Судя по времени, вроде, не опоздали… Неужто ушли?

— Не опоздали, — вышел из-за деревьев Корнеев. — С ногой что? Ранили?

— Пустяки, командир, подвернул немного. Сейчас тугую повязку наложу, и хоть танцуй.

— Ну, ну… Чья идея была? Гусева?

— Никак нет, товарищ майор, — встал на защиту товарища сапер. — Моя. Иван не хотел, пришлось звездочками нажать.

— Бардак… Первый и последний раз имею дело с дилетантами. Хоть один из вас вспомнил, какова убойная дальность у немецкого МГ-42? То-то… А с высоты бойницы? Или вы быстрее пуль бегать научились?

— Обошлось ведь, командир… — встал рядом с Петровым Гусев. — Риск был, согласен. Зато, теперь уж точно фрицы не станут засиживаться за монастырскими стенами. В виду ненадежности таковых…

— Очень надеюсь, что все мы не ошиблись в своих предположениях… — проворчал майор. — Хотя, все равно бардак. Не офицеры, а пацанва зеленая… Степаныч, вам с Лейлой ждать дольше нельзя. Будете торопиться, запыхаетесь… И помни: в бой не ввязываться. Ваша задача: выманить как можно больше солдат из укрытия и удерживать их возле себя, пока мы зачистим остальных. Если поднимется стрельба, не геройствуйте, падайте на землю. А потом, двигайтесь к Малышеву. Не сможете — пробирайтесь к нашим. И даже не пытайтесь уничтожить груз самостоятельно. Только погибнете зря… Это понятно?

Степаныч промолчал.

— Не слышу ответа, ефрейтор Семеняк.

— Есть… — нехотя подтянулся ординарец.

— Очень тебя прошу, Игорь Степанович, — мягче продолжил Корнеев. — О худом думать не будем, но коль так сложится, уж совсем неказисто — выведи девочку. Не хочу, чтоб еще и ее жизнь на мою совесть легла.

— Ладно, командир. Все путем будет. Не сомневайся. Разрешите идти?

Корнеев крепко пожал ординарцу протянутую руку.

— Давай. Целоваться не будем…

— А со мной, товарищ майор, не хотите? — отчаянно хорохорясь, спросила Лейла.

— Еще как хочу… — Корнеев обвел рукой разведчиков. — И не я один… Вот только неловко с небритой физией к такой красавице соваться. Домой вернемся, тогда и расцелую.

— Все вы только обещать горазды… — улыбнулась девушка, а потом прибавила. — Удачи вам, ребята. И пожалуйста, останьтесь живыми. А за поцелуями дело не станет…

Пустое ведро стояло метрах в семи от трупа и сулило неприятности.

— Как же это мы с тобой так опростоволосились, Кузьмич? — пробормотал Малышев. — Ведь его вскоре хватятся… Судя по всему, за водой, шел.

— Кто ж мог знать? Видишь, где он ведро оставил.

— Брезгливый, гад… Минут десять у нас есть, а потом: раз, два, три, четыре, пять… я иду искать.

Разведчики осторожно прокрались к самой опушке и замерли буквально в нескольких шагах от строений. Рассвело уже достаточно, чтоб различить легкий дым, поднимающийся вверх, над дымоходом.

— Глянь, командир, — кивком и глазами указал на него Кузьмич.

— Угу, солнечный день будет.

— Я не о том. Если расчеты верны, то немцев было восемь. Двое у самолета. Двое — спят. Один мертв. Один куховарит и плиту не бросит. Остается еще двое…

Дверь в дом открылась и на пороге возникла фигура немца. Некоторое время он глядел по сторонам, потом прикрыл дверь, чтоб не тревожить отдыхающего офицера и в меру громко окликнул пропавшего товарища.

— Эй, Ганс?! Где тебя черти носят?!

Подождал немного, почесывая пятерней в пазухе, потом повторил:

— Ганс?! Ты же не ртом это делаешь, отозваться можешь?! Или хочешь, чтоб Отто Рондельман тебя сам позвал?! Смотри, доиграешься… Голодный шарфюрер за полчаса до завтрака самый страшный зверь в округе…

Но все его увещевания были напрасны, товарищ молчал.

— Ну, как хочешь… Иду докладывать… — давая неразумному Гансу шанс одуматься, солдат выждал еще минуту, потом выразительно пожал плечами и нырнул обратно в дом.

Странно, дверь вроде осталась неприкрытой, а звук раздался такой, словно солдат со всей силы хлопнул створкой о косяк.

Капитан Малышев удивленно взглянул на старшину Телегина, но, похоже, Кузьмич ничего странного не заметил. Некоторое время не происходило ничего, а потом дверь распахнулась значительно живее, и во двор вышел другой немец. Тусклый рассвет еще не позволял разглядеть знаки различия на его петлицах и погонах, но судя по поведению, это и был тот самый злой фельдфебель.

— Эсесман Штрудель… твою мать! — похоже, во всех армиях мира унтер-офицеры разговаривали с нерадивыми солдатами на одинаково богатом по употребляемым в отношении их родни эпитетам и общей колоритности языке. — Если ты…, сейчас же не появишься с водой, я тебя…, скотина!

Зато, те же фельдфебели и сержанты хоть и ведут себя нагло и бесцеремонно, будучи свято уверенными, что для их подчиненных такой язык более доходчив, даже чем параграфы Устава, дураками не бывают. Иначе, не имея специального военного образования, они не смогли бы выделиться на фоне общей массы серо-бурых шинелей. Поэтому и Отто Рондельман, выкрикнув в сторону леса еще парочку ругательств, быстро сообразил, что упомянутый Ганс Штрудель не стал бы так глупо подставляться под разнос. Он расстегнул кобуру и громко крикнул: