А там, считай, через дорогу, сопки Маньчжурии… Вулкан Чанбайшань, трёхтысячник, мечта альпиниста. Помоюсь и – горы!

Обставить всё, конечно, с умом. Мы должны организовать ударные бригады шахматистов…См. далее по тексту программной речи. Лучшие силы – на участие в чемпионате Дальневосточного края! Сеансы одновременной игры в домах культуры пограничья! Пропаганда и агитация!

Если ещё не поздно…

Поздно, однако. Пятнадцать минут на исходе. Мотор завести? Шесть цилиндров!.. Ваше время истекло! Бегом сюда! К машине!

И ведь бегом к машине! Запыхаясь и оскальзываясь. Но не от дворца. От прудов. Шарахнутая фигура в шинели с тяжеленным армейским кухонным бачком в обнимку. Из персонала кто-то?

– Ещё минуточку, товарищ нарком, ещё минуточку! Не уезжайте! Послушайте!

– Слушаю, боец.

– Нате!

На кой ляд товарищу наркому армейский кухонный бачок?! Что там ещё и булькает?!

– Форелька! Живая, только-только словленная! Для Спиридонываныча. Звонили…

Послушайте! Ведь, если рыбин разводят – значит, это кому-нибудь нужно? Значит, кто-то хочет, чтобы они были?

Иначе зачем всё?!

Глухо произнёс, устроив из ладоней подобие шор:

– Усталость и тяжесть… Неизвестно, что всё это значит.

Наедине с собой можно позволить.

Да известно, известно! Наедине-то с собой, в коричневом бархатном кресле, можно позволить: лукавство… от лукавого!

Нужно придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, освободиться от нее, а для этого следует предугадать её конечную цель, роковое её направление, но именно это не представляется возможным.

Прежде удавалось, и не единожды. Защита Ерохина. Против коварных комбинаций. Не только за доской…

Взять август четырнадцатого. Турнир в Мангейме. Когда всех иностранных участников как потенциальных шпионов с места в карьер упекли в Раштатскую тюрьму, прервав игру. Какие шахматы?! Война началась!

Тюрьма как тюрьма. Ни книг, ни газет. Зато с confPre Фимой Боголем всласть наигрались al'aveugle, то есть вслепую. Этакие les deuxjes geants, как выразился дружище Лилиендаль, два молодых гиганта. Ерохин и Боголь, Россия против Малороссии. Сутками напролёт! Ах, confPre Фима! Собрат и есть!

И дочка надзирателя трижды в день приносила еду вполне пристойную, чирикала с ними жантильно. Мила, мила.

Надзиратель, один-единственный на всю Раштатскую, недовольно пыхтел, наградил заключённого Ерохина четырьмя сутками отбытия в одиночке.

– Ich habe uberhaupt gar nichts zu erklaren!

– Что он сказал? Коллеги, кто владеет немецким? Андрэ, дружище!

– Он сказал: я вообще даже ничего не должен объяснять.Вы слишком дружелюбно улыбаетесь его дочери, дружище.

А, ну за этот грех и пострадать не грех!

И всё же тюрьма есть тюрьма. На волю, на волю! Да, но как? С учётом того, что именно в вещах заключённого Ерохина обнаружен дагерротип, где он – в форме офицера русской армии. Шпион, шпион! Сидеть ему до морковкина заговенья, даже если остальных выпустят.

Во-первых, форма не офицерская, форма воспитанника училища правоведения. Юрист, не офицер. Сличайте, сличайте. Почувствуйте разницу. Среди вас есть юристы? Тогда должны понять. И выпустить.

Во-вторых, самочувствие. Что-то изрядно нездоровится. Доктора бы. Лучше сразу медкомиссию созвать – проверить на всё.Созвали, проверили. Признан негодным к воинской службе. Изъяны не только физические, но и душевные. Психический! Не буйный, тихий, но – психический. Таксимулировать невозможно. Уж медкомиссия понимает! Тогда должны понять. И выпустить.

Всё, свободен! Езжайте. На родину, на родину. Через Швейцарию, Швецию – как заблагорассудится. Но езжайте, езжайте! У немецких властей своих психических юристов переизбыток.

Или взять апрель девятнадцатого. Когда чекисты в Одессе лютовали. И – пришли. В последнюю ночь. Уже яхточкаждала, там – каботажем до Констанцы, специально заученная фраза: Траяску Романиа Маре!Но – пришли…

Тут летай иль ползай – конец известен. До гр. Ерохина в комнате проживал агент британской разведки, офицер. При обыске обнаружен сундук. В сундуке обнаружены секретные документы, написанные по-русски, а также на иностранном.

Доказывай, не доказывай: сундук от прошлого жильца, спал на нём, даже не открывал! Прикидывайся психическим, не прикидывайся! Тряси, не тряси газетными вырезками со стихами про маэстро: Как дивно он творит поэмы – несуществующей вражды!(Недурно пишут в Одессе!)

Ага! Вражды! Во-во!

Несуществующей!Про шахматы!

Ага, конечно!

По законам военного времени: расстрел.

Счастливый случай. Проездом в Одессе – товарищ Минускульский, член Всеукраинского ревкома! Шапочный, но знакомец.

– Стоп!.. Маэстро! Вы ведь маэстро?! Ерохин?! Это ведь вы?!

– М-м. Я.

– Не узнаёте?!

– М-м. Не припоминаю.

– Москва! Колонный зал! Ваш сеанс на тридцати досках! Вы мне – мат на седьмом ходу! Мат Легаля, ещё сказали!

– М-м. Вполне вероятно.

– Слушайте, так рад! Может, ещё как-нибудь сыграем?!

– М-м. Вряд ли.

– Понимаю. Очень заняты?

– М-м. Очень. В частности, сейчас. Меня, м-м, ведут на расстрел. Так что вряд ли.

Член Всеукраинского ревкома – не хрен собачий. Как распорядится, так тому и быть.

Всё, свободен! Развяжите!

– М-м. Благодарствую.

– Что вы, маэстро! Не за что! Это вам спасибо! За то, что вы есть! Почту зачесть связать вас… узами дружбы. Не возражаете?

– М-м. В принципе… Но несколько неожиданно.

– В принципе, в принципе! Не сразу. Сразу у нас только кошки родятся, и контра в расход пускается.

Garde a vous! Внимание и ещё раз внимание! Вскользь о контре – явный нажим. И потом эта долгая тягучая беседа entire nous. Скорее многозначительная, чем многозначная. Prive, в одесской гостинице, в шикарных апартаментах товарища Минускульского. Именно шикарных, не роскошных. Шик – всегда дешёвый, даже если золотые унитазы. Роскошь – всегда королевская, даже если король нищ.

Garde a vous! Крепкая мужская дружба.Задушевность, красное вино, дорогие папиросы. Дети Луны?

Если бы! Тогда всё-таки есть шанс мягко отвертеться.

Э, нет! Дети Луны – продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать. В нашей среде, среди трудящихся, которые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами, которые строят своё общество на здоровых принципах, нам господчиков такого рода не надо!

Товарищ Минускулький про иную дружбу.Взаимопонимание при обоюдной пользе. Почему бы маэстро не попробовать себя… а хотя бы в роли следователя Центррозыска?! При его феноменальной памяти на лица, имена, обстоятельства! Для утверждения законности без гнева и пристрастий, во избежание перегибов.

Garde a vous! Вскользь о перегибах – снова явный нажим. Не далее как нынче утречком вот был бы перегиб!

Но Центррозыск – только для начала! Впоследствии – что-нибудь такое, с открытой визой. Коминтерн, информационно-организационный отдел хотя бы. В роли… а хотя бы переводчика. По всему миру – за казённый счёт. Сочетание приятного с полезным. Маэстро согласен? В принципе?

Что ж, пожалуй…

Мнилось, этих-то друзейпереиграть будет сложно, но возможно. Разве маэстро не маэстро?! Жизнь – те же шахматы, но попроще. Да, где-то временно уступить инициативу, потерять качество, пожертвовать фигуру. Но в итоге!

И ведь по большому счёту оказался прав. Чего бы это ни стоило. Многого стоило. Но в итоге!

Или взять июль двадцать первого. Когда перезрелая швейцарка добилась своего-женского, заполучила в мужья относительно молодого, ещё и русского, ещё и маэстро. (Она добилась! Как вам нравится!)

Oh, mon officier!

– Анна! Не называй меня так.