Как мне казалось, единственным человеком искренне желающим освободиться от недуга пьянства - был один я. Остальные оказались в лечебнице в силу различных, порой абсурдных причин, но только не по собственной воле. Были экземпляры, что лежали по третьему, по четвертому разу - аборигены здешних мест, прошли огни и воды. Они пользовались среди «пациентов» самым большим авторитетом. Как-то не с руки называть лечившихся от водки - больными. Здешний контингент исцеления вовсе не жаждал. Во всяком случае, в планах по выписке из больницы добровольно порывать с выпивкой никто не собирался. Наоборот, с замирание сердца внимали разговорам - каким образом можно «быстрее восстановиться от лекарств, без ущерба для здоровья». Нужно было нейтрализовать накопленный в организме «тетурам», универсальным средством считался обычный лимон. Ешь лимон и сила проклятого тетурама будет сведена на нет, можешь пить спокойно, не опасаясь за последствия.

Следует оговориться, «пациенты» не считали себя алкоголиками, а уж тем паче пропащими людьми. Находились хитрецы, что специально ложились в лечебницу, чтобы смягчить грядущее наказание – косили от увольнения по тридцать третьей, а то и от тюрьмы. Большинство обвиняло в своих злоключениях кого угодно, но не себя – жену, начальство, участкового, ЖЭК.

Разумеется не все были отпетые пропойцы, попались люди думающие, осознающие свое шаткое положение в обществе, обеспокоенные судьбой. Но перед массовой бравадой, пред всеобщим игнорированием трезвости – им ничего не оставалось, как прикидываться злостными выпивохами, подобно держащим масть алкашам.

Так и я вел себя. Глупо быть белой вороной в среде отъявленных алкоголиков. Понять меня никто бы не понял, да и не захотели бы – зачем? И я кривил душой, выдумал легенду своего попадания в лечебницу, аналогичную прочим судьбам. Если бы я признался, что пришел сюда по доброй воле и убеждению, то меня наверняка сочли бы подлецом. Вот так инкогнито и прожил я два месяца. Возможно моя мимикрия продиктована слабостью, трусостью, но иначе поступить было глупо. Мое честное признание было бы расценено здешним людом как вызов, протест против их образа жизни, а люди тут лежали всякие, что спросишь с психов.

Я все же сдружился с немолодым (около пятидесяти) инженером. Среди остальных «невольников» он выделялся интеллигентным обликом, чистотой (маломатерностью) речи, да и вообще - культурой поведения. Но, не стоило большого труда понять, что знакомый - горький пьяница. Я могу быть полностью искренним только с собой, но мы говорили (и довольно серьезно) о напасти алкоголя, осуждали пристрастие к зеленому змию.

Инженер понимал, - алкоголизм болезнь, но у него выработалась особая философия, извиняющая личное бездействие и лень. Он уверял, что процесс винопития вполне регулируем, важно знать, когда можно пить, когда нельзя, когда опять можно. Он разглагольствовал, но я видел, что развитая им система никуда не годится, и только еще больше затянет в омут пьянства.

На наших глазах происходили воистину апокалипсические картины. Мы наблюдали глубину падения людей. Весь тот бред и невыносимые судороги привезенных в белой горячке. Дурь закупированного таблетками мозга. Страх перед новыми галлюцинациями. Безразличие ко всему, в том числе и к собственной жизни. Моего нового приятеля самого недавно вывели из алкогольного психоза, но он не воспринимал трагично сей факт. Во всяком случае, как и у других, в его жизни прочно застолбилось место водке. Он рассуждал приблизительно так, - по выписке, месяца полтора выпивать не буду; затем потихоньку стану осваиваться, пробавляться пивком, сухим вином.… Но никогда уже не дойду до критического состояния!? Как мне кажется – он не верил самому себе.

И еще про философию нового знакомца. Все его жизненные проблемы и неудачи работали на аргументацию в спорах. Вот образчик:

- Непьющему в жизни трудно. Даже сойтись с женщиной невозможно (конечно, коли раньше сходился лишь в подпитии). – И он рассказал одну историю.

Как-то, находясь в серьезной завязке, познакомился он с интересной бабенкой. Навязчиво стояла задача дальнейшего сближения. По пьяной лавочке сойтись всегда легче: и сам раскован и женщины определенного сорта податливей на ухаживания пьяных. А вот как «подъехать к ней» трезвому, с какой стороны?

Думал, он гадал и, пригласил пассию в ресторан. А будучи человеком непьющим, решил сыграть привычную роль, притвориться малость под шафе.… В подпитии все дозволено. Ну, так вот.… Заказал фруктов всяких, конфет, - естественно, вина. Сидят, трапезничают. Он все рассчитал, сел возле кадки с пальмой. Ну и приловчился сливать в грунт, под корни растению, свою дозу. И так вошел в роль, стало ему все нипочем, как истинно пьяному. Да только женщина почувствовала неладное и раскусила те манипуляции. Взяла и закатила скандал на весь ресторан, якобы ее бедняжку спаивают, с коварной целью (тоже еще целка). Ясно - баба дура из дур, но от того не легче. Случилась поблизости милиция, вот и пришлось несчастному объясняться в письменной форме, что он не извращенец. Конечно разобрались, но таким дураком он себя никогда не чувствовал.

Опытный собеседник любой промах, любую неудачу или стыдный поступок может объяснить, вызвав к себе сочувствие. Даже в принципе оправдать свое поведение. Нужно ли внимать оправданиям алкоголиков, следует ли брать их объяснения в расчет?

Я слишком много слышал рассуждений на тему: пить или не пить. Каждый волен выбирать свою судьбу сам. Платить по счетам придется самому – мучительной болезнью, тюремной неволей, даже потерей собственного я, став жвачным животным в дурдоме.

Расплатился ли я сам за то, позорящее человеческое достоинство, состояние добровольного безумства? Я не крал, не избивал, не оскорблял. Пострадавшей стороной была лишь моя семья - она сносила сыновне бражничество. Ну, тогда хотя бы перед ней - ответил ли я за причиненную боль? Не знаю!? Дома я, разумеется, прощен – там рады за меня. Но я сам, - простил ли я себя?

Приведу где-то поверхностно слышанные рассуждения.

В христианских изданиях и проповедях, затрагивая тему распятия Христа, зачастую делают акцент на терзаниях и скорби Марии - матери Иисуса. Тут не надо большой души или ума, - трагедия любой матери сопереживаема и ясна. Но в тени остается горе Бога-отца, его понять сложней. Тут не только драма отца. Сумятицу привносит предопределение: бог заранее обрек Христа на искупительную жертву. Какова же мера страданий - обрекшего своего сына!?

Я спрашиваю – простил ли я себя? Нет! Ответил ли сполна перед людьми? Нет! Я не имею права утвердительно ответить на поставленные вопросы, ибо так до конца и не уверен, что навсегда покончил с проклятой пьянкой.

Так я рассуждаю спустя всего полгода после добровольного лечения. А что мне взбредет в голову через год, через пять лет, через четверть века? Не повторится ли моя немочь? Говорят, запившие после осознанного лечения – пьют совсем уж бесчеловечно, начисто сходят с катушек.

Господи, избавь меня от всякой напасти! Я не уверен в себе. Я человек и поэтому слаб. Мир и его условности сильней меня. Сумею ли я крохотный человечек выстоять против заведенного порядка, традиций, обычаев, против злой воли черных сил, тянущих в бездну.

Мария безмерно изводилась, если бы вместо сына распяли ее, она с великим облегчением пошла бы на пытку, ради сына –выбор обоснован. Господь жертвенно заклал сына, свою ипостась, свое второе я. Как передать страдания бога-отца?

Когда я вознамерился лечь в лечебницу, я не представлял как там тяжело. Бог ты мой, как там тягостно. Я считал – больница и больница. Но оказался в психиатрическом диспансере.

Наряду с алкашами, там помещаются и душевнобольные. Они постоянно перед глазами, разумея вероятность стать, как и они - растениями, ужасаешься бездне разверзающейся перед тобой. Это сравнимо, когда вдруг задумаешься о бесконечности вселенной, безграничности во вне нас – охватывает мистический ужас, разум парализован, преступив пределы воображения, границу реального Так и тут. Видишь человека, он говорит с тобой, но это уже как бы и не человек, это фантом. Не передать словом…

Я всегда считал себя выше прочих людей: и внешне и по развитию. Я знаю, что благородных кровей…, но никогда не чурался людей, какого бы звания они не были. Но так низко никогда не опускался. Здесь моими товарищами стали бродяги и сумасшедшие.

Побудь здесь с полгода и подлинно оскотинишься, станешь окровавленным куском мяса брошенным в чудовищный котел. Бежать, бежать, закрыв глаза, заткнув уши - бежать отсюда! Но побег немыслим! Сам отдал себя на истязание! Я не мог читать, не мог думать. Лежал на узкой койке на грубом одеяле, по-мертвецки, скрестив руки на груди. И не то чтобы находился в забытьи, - нет, я все ощущал, но был вне всего, в том числе и себя…

Слава богу – человек привыкает ко всему, привык и я. Стал общаться с людьми, говорил с ними, о чем лишь можно говорить в дурдоме. Подчеркиваю – о чем можно говорить в дурдоме!?

Ландау, классифицируя формы человеческого общения, выделил и такой вид времяпровождения, назовем его аллегорически - «случай из жизни». При этом нобелевский лауреат дистанцировал себя, - коли возникает подобная ситуация, он прощается и уходит.… Да, хорошо было Дау. Он мог уйти.… А тут сидишь за запертой железной решеткой на дверном проеме. (Вот почему в дурдомах, как правило, большие жертвы при пожаре). Вот и слушаешь одну и туже затасканную пластинку, только из разных уст, сами знаете о чем.… Впрочем, я человек деликатный. Живя среди людей, пусть даже опустившихся изгоев, мерзко показывать, что ты думаешь о них. Хотя в данный момент – ты не лучше и не чище. Вы все одного поля ягода. Ну а ты даже более виновен, нежели они, потому как умней.