Местный клиент, как назло, шел тяжелый. Наглые турки платили неохотно, все больше норовили развлечься за дарма. Пару раз ее обманули, ничего не заплатив. Причем это были наиболее мерзкие типы, с которыми Вера пошла от безысходности — других в тот выход не наклюнулось. После двухнедельной сверхурочной каторги Вера выдохлась. Ей хотелось взвыть от отчаяния. Почему, жизнь покатилась кувырком?! Ведь все так хорошо складывалась. Сейчас она должна была прогуливаться в саду собственного особняка и утопать в роскоши, а не торчать здесь. И всему виной какая-та стерва. Этот козел Димитрис не назвал ее имени, сказал, что все узнал от подруги. Подруга. Вера представила самодовольное лицо подруги и от злости ударила кулаком по стене.

Верина взбалмошная судьба приготовила очередную неудачу. Из магазина пропал полушубок, и случилось это аккурат в день зарплаты. Вера клялась, что она не причем, но Хакана придерживался другой точки зрения. Он отобрал у нее паспорт на время, пока безответственная продавщица не отработает долг. В качестве альтернативы хозяин салона предложил расплатится натурой. Хакан был ничуть не хуже Вериных клиентов, напротив, смотрелся более ухоженным и чистым. Как говорила Вера, гордость — понятие гибкое и зависит от обстоятельств. Некоторые моральные принципы у нее напрочь отсутствовали. И все же, Хакану она отказала. Ненависть и отвращение — такие чувства охватили ее, когда она представила тянущиеся к ней толстые пальцы мехоторговца.

«Какие все мерзкие и противные. Потные, в засаленной одежде, с грязнючими волосами — хоть раз в месяц сходили бы в свою турецкую баню. Сплошь пузатые, коротконогие и старые, а столько претензий! Мне, видите ли, не восемнадцать, я, оказывается, выгляжу гораздо старше. Какие они все сволочи — так нагло тыкать мне в лицо моим возрастом. Им двенадцатилетнюю девчушку подавай, развратники престарелые». — Такой поток мыслей разливался Иртышом в голове Веры, когда она стояла около бара на набережной. По вечернему променаду неторопливо прогуливались туристы: толстые англичане, пожилые немцы и нахальные соотечественники. Последние бесили Веру больше остальных. Особенно те, у кого на запястьях болтались пластиковые браслеты «все включено». Они привыкли к бесплатным услугам, и считали, что халява не ограничивается пределами отеля. Вера ими тоже рассматривалась, как «Он клюзив».

Сегодня ей удалось выкрасть свой паспорт у Хакана. С одной стороны, это была большая удача, а с другой, Вера лишилась пристанища — возвращаться в подсобку было бы, по меньшей мере, глупо. О том, где жить, она старалась не думать. Для начала нужно было хоть что-нибудь заработать, чтобы не рухнуть от голода.

С клиентом не везло, но Вера не отчаивалась — впереди еще была вся ночь. Она для себя отметила закономерность: если в первые два часа работы никто не клюнет, вся смена пойдет насмарку. Уже перевалило за полночь, она проголодалась и замерзла в открытом легком платье, но клиент не шел. На нее, конечно, обращали внимание — на турецком курорте в темное время суток полуодетая блондинка, да еще принимающая призывные позы незамеченной остаться никак не может. Но «неотразимые» халявщики только раздражали и мешали работать. Ужасно надоели кавалеры из официантов, бич-боев и мальчиков-танцоров, что своими убогими па завлекали посетителей в бары. «Ты красавица», — говорили они, после чего Вера должна была растаять от счастья и подарить пылким южанам ночь любви. Даже если бы кто из них догадался свой незамысловатый комплимент дополнить купюрой, Веру вряд ли это порадовало: все-таки она считала себя дорогим удовольствием, привилегией избранных, а не кого попало. Впрочем, через час она стала посматривать в сторону пляжного мальчика — мужчины около пятидесяти, предлагавшего ей накануне любовь за десять евро, а в качестве ухаживания — чипсы с пивом. Но великовозрастный бич-бой тоже знал себе цену, бегать за отвергшей его женщиной джентльмену не пристало — теперь он кадрил подвыпившую шведку.

— Эй, Наташа, пошли со мной, — поступило предложение.

Продрогшая и несчастная, к утру Вера была согласна на все. «Хоть с чертом, лишь бы куда упасть», — думала она минуту назад. Вера подняла глаза: перед ней стоял пожилой турок — смуглый, волосатый, с пивным брюхом — ни чуть не краше сатаны. «Сойдет», — решила Вера и взяла его под руку.

Анзор оказался вполне сносным и ничуть не противнее клиентов с набережной. К запаху пота и грязной одежды она уже привыкла, а в остальном на него было грех жаловаться. Анзор выделил ей угол в своей квартире. Это был двух этажный дом на краю рабочего квартала Мармариса. Мрачный и обшарпанный, он напоминал ее родную хрущевку в Петербурге. Помимо Веры в квартире проживала женщина с пятью детьми — дальние родственники Анзора, и трое турков — квартирантов, приехавших в город на заработки. Веру поселили в комнатушке вместе с Фатихом — торговцем надувными матрацами и прочими пляжными причиндалами. От соседства Вера была не в восторге, как и от вонючей квартиры, и бедного квартала — не такой она себе представляла жизнь в Турции. Но выбирать в ее положении было не из чего. Приходилось спрятать амбиции и терпеть. «Это все не надолго», — успокаивала она себя. — «Ни сегодня-завтра, я отсюда выберусь и забуду эту дыру с ее обитателями, как страшный сон».

Надо отдать Вере должное — она не раскисла и не стала ждать божьей благодати, сложа руки. Трезво оценив ситуацию, она пришла к выводу: нужно возвращаться домой зализывать раны и приводить себя в порядок — в таком потрепанном виде олигарха не охмурить. Все, на что сейчас можно рассчитывать — это средненький служащий с мизерным доходом — абсолютно не то, что ей нужно. Осталось только раздобыть деньги на билет. Виза, слава богу, не закончилась — и то хорошо. Анзор ничего не платил, считал, что и так занимается благотворительностью, предоставляя ей жилье. Это было ужасно обидно — спать с пенсионером за тарелку супа и пляжный надувной матрац, но обижаться не время и не место. Обижаться можно на масика, загорая на его яхте, когда тот преподносит вместо бриллиантового браслета, серьги с изумрудами. От зарабатываемых по пять евро с Фатихом и двумя другими квартирантами капитал не увеличивался — эти деньги сразу тратились на еду. Надо было как-то выходить на рынок с большими оборотами, иначе маячила перспектива застрять тут надолго.

Слезы, унижение, отчаяние — сколько еще всего предстояло пережить Вере в чужой стране. Она как никто другой узнала Турцию: не гостеприимную, которая ласково манит солнечными побережьями с проспектов турфирм, а иную — жестокую и равнодушную, в которой никто просто так не протянет руку помощи, как не проси.

Понемногу Вере все же удалось собрать заветную сумму на чартер до Москвы — на Петербург почему-то билеты стоили дороже. Но и Москва ее вполне устраивала — за рубежом не пропала, а у себя на родине, тем более не пропадет. На кануне отлета Вера ходила веселая и в первые позволила себе выходной. Гуляла по променаду просто так, для удовольствия. По привычке она бросала взгляды на одиноких мужчин, профессионально оценивая их платежеспособность, и каждый раз радостно отмечала, что больше не от кого не зависит.

— Мисс, вы не знаете, где отель «Олимпик»?

Вера не заметила, как к ней подошел странный прохожий. Одетый в одни лишь плавки и часы, приятный мужчина средних лет. Его костюм не вызвал бы удивления, если бы курортник разгуливал бы здесь в таком виде утром, или днем, в разгар жары, но сейчас, когда солнце давно закатилось за горы, он выглядел нелепо.

Вера прекрасно знала «Олимпик». Один из самых дорогих и престижных отелей Мармариса, в котором останавливались только состоятельные туристы.

Прохожий оказался ирландцем, которого обобрали на пляже в Ичмилере и он, бедолага, не имея при себе денег, вынужден был топать пешком из другого конца города, пока не заблудился. Вера не только показала ему дорогу, но и любезно вызвалась его проводить. От такого радушия ирландец чуть не прослезился. Он робко пригласил добрую фею к себе, не рассчитывая на согласие. Но Вера ломаться не стала, и уже на следующее утро поселилась в его номере. Билет до Москвы, доставшийся с неимоверным трудом, был забыт, и выброшен. Его место занял другой, на самолет более высокого класса и в гораздо благоустроенную страну. Это был не просто авиабилет на рейс до Парижа, в ее сумочке лежал пропуск в новую жизнь, ту самую, о которой она всегда мечтала, и которой, несомненно, была достойна.