Молли умирает? Куинн присмотрелся и заметил бледность Молли под толстым слоем румян.

— Это не заразно, — вызывающе продолжала она. — Но я не протяну и года, так сказал доктор. Вот я и решила составить завещание. Ведь заведение принадлежит мне, — не без гордости пояснила она.

— М-м-м… Сочувствую, — буркнул Куинн, жалея, что нельзя выдать себя.

Когда он впервые приехал в Эдинбург, сбежав из школы, Молли предложила ему не только свое тело, но и утешение, и радость, и подобие домашнего уюта — то есть то, в чем он тогда жестоко нуждался — как, впрочем, и сейчас…

— Можете мне поверить, мистер Макхит — порядочный джентльмен. Он не ходит в притоны разврата, как другие! Поверьте мне, уж я бы знала, если бы он посещал такие заведения, как мое, и уж тогда я бы подыскала себе другого душеприказчика. — Она снова расхохоталась, но хохот закончился приступом кашля. — Уж если шлюхи в чем и разбираются, так это в мужчинах, а он человек, которому можно доверять.

Куинн достал из бумажника еще одну десятифунтовую банкноту.

— Может, среди ваших завсегдатаев имеются банкиры? Мне говорили, что с некоторыми из них лучше не стоит вести дела…

— По-вашему, мои клиенты, приходя сюда, говорят о делах? — ухмыльнулась Молли. Через миг вторая купюра последовала за первой. — Извините, но сюда клиенты являются за другим. И даже если бы я что-то слышала, вам я бы ничего не сказала. Я умею хранить тайны, иначе сразу сообщила бы вам, что знавала вашего младшего брата. Знавала достаточно хорошо. — Она посуровела, и Куинн отчетливо увидел, как она подурнела от болезни. — По-моему, вы и ваши родные обращались с ним просто постыдно!

Куинн вовремя вспомнил, что должен изображать Огастеса.

— Раз вы такого низкого мнения обо мне, зачем берете у меня деньги?

— Я женщина практичная, а деньги есть деньги. Что еще вы хотели у меня узнать, милорд?

Куинн покачал головой и направился к выходу.

— Слышала, вы обзавелись славной женушкой, — сказала Молли ему вслед. Он медленно развернулся к ней лицом. — На вашем месте я бы приглядывала за ней в оба глаза! Красавицы похожи на спелые плоды, а в Эдинбурге хватает охотников полакомиться. Я предупреждаю вас вовсе не ради сохранения вашей драгоценной чести. Просто ваш брат был моим другом. Что бы вы о нем ни думали и как дурно с ним ни обращались, ему была небезразлична его семья! — Молли шагнула к нему, и ее изможденное лицо немного смягчилось. — Он не… надеюсь, он еще жив?

— Да, жив.

— Есть у него жена? Дети?

— Нет, он живет один.

— Жаль, — тихо сказала Молли.

Куинн пожалел о другом. Молли Макдоналд, которая когда-то была красива, как Катриона Макнэр, и умна, как Эзме, пришлось зарабатывать на жизнь собственным телом… Он достал из бумажника еще одну Купюру в десять фунтов. Этот визит он собирался оплатить из собственных средств.

— Это еще за что?

За то, что ему было жаль, что он уехал тогда из Эдинбурга, даже не попрощавшись с Молли, пусть их отношения уже и закончились. За то, что ее скоро не станет, но он всегда будет вспоминать о ней с уважением и сочувствием. За то, что он не сумел спасти ее от той жизни, которую она вела… Вслух же он сказал:

— За ценные сведения, разумеется. Вы мне очень помогли!

Молли склонила голову и так посмотрела на него, что он невольно испугался. Вдруг она догадалась, что перед ней не Огастес?

— Пусть вы с братом и похожи внешне, но в душе вам до него далеко! Видите ли, милорд, мне известны кое-какие ваши делишки; по сравнению с ними то, что натворил ваш брат, — пустяки! Он никогда не говорил вам о том, что знает о вас, верно? Хотя я с ним и поделилась… Нет, потому что он очень добрый и хороший — вам таким никогда не стать, это уж точно.

Куинну захотелось поцеловать ее в щеку, взять за руку и поблагодарить за все, что она для него сделала… Ему хотелось дать ей больше денег, чтобы она могла закончить свои дни в удобстве и спокойствии.

Но он знал, что Молли горда и не возьмет лишнего. Кроме того, он не мог рисковать. Оставалось одно: уйти. И мысленно надеяться, что ему удастся каким-то образом облегчить ее последние дни. Он обязан ей за ее доброту.

— Леди Дубхейген! Какая приятная неожиданность! — радостно вскричала леди Эльвира, когда Эзме вошла в ее гостиную.

Видимо, хозяйка тяготела к египетскому стилю. От пестроты рябило в глазах. Эзме с трудом отвела взгляд от расписной ширмы. Похоже, леди Эльвира скупала все, что хотя бы отдаленно напоминало о стране фараонов.

Осторожно лавируя по тесной комнате, заставленной мебелью и безделушками, Эзме добралась до дивана, обитого оранжевым шелком, и присела на самый краешек, рядом с позолоченным столиком, таким хрупким на вид, что, казалось, он не выдержит и чайной чашки.

— Я боялась, что вы не станете разговаривать со мной после того, как вчера муж вам нагрубил. — Эзме вцепилась в сумочку. Она подсмотрела этот жест у клиенток брата; те тоже судорожно хватались за сумочки, если волновались. — Простите его, пожалуйста! Иногда он… в общем… с ним бывает нелегко.

— Что вы, леди Дубхейген! Вы-то, я уверена, ни в чем не виноваты, — ответила леди Эльвира, подсаживаясь к Эзме и хлопая ее по плечу костлявой рукой, похожей на птичью лапку. — По-моему, быть замужем за таким, как он, — настоящее испытание! Знаете, у них вся семья такая. Кроме, правда, самого младшего. Он был лучше их всех. Его страстью были азартные игры, а не… — леди Эльвира кашлянула, — не другие пороки. И все-таки он был необузданный, шальной. После того как он уехал, в Эдинбурге стало спокойнее.

Эзме испытала облегчение, узнав, что даже в годы буйной юности Маклохлан не был похотливым развратником. Но тогда почему же с ней он ведет себя так, словно похоть его главный порок? Он решил, что ее легко соблазнить — или за его выходками кроется нечто другое? Впрочем, сейчас едва ли подходящее время для того, чтобы думать о том, что им движет.

— В самом деле, непросто быть женой такого… ненасытного мужчины, — сказала она, притворяясь, будто рада излить душу перед жадно внимающей слушательницей. — До замужества я не успела его хорошо узнать. Он намного старше меня и… в определенном смысле очень требователен!

Глаза у леди Эльвиры загорелись.

— В самом деле? Должно быть, это вас очень огорчает?

— Ну он хотя бы красив, — со вздохом продолжала Эзме. — Правда, из-за его несдержанности с ним не всегда легко разговаривать. Например, я понятия не имею, как он распорядился моим приданым. Я не смею его расспрашивать, боюсь, что он рассердится. Знаю, что все свои дела он ведет с мистером Макхитом — и закладные, и контракты, и прочее, — и очень надеюсь, что он сделал правильный выбор. — Она с мольбой посмотрела на леди Эльвиру: — Скажите, мистеру Макхиту можно доверять?

— Абсолютно! — решительно ответила леди Эльвира, снова похлопав ее по плечу. — Все его предки были юристами; его отец был судьей. Не волнуйтесь, милочка, он совершенно надежный человек!

— Ах, спасибо! Вы меня успокоили.

Слова леди Эльвиры действительно успокоили ее, пусть и немного. Если бы существовали хоть малейшие сомнения в честности мистера Макхита, леди Эльвира охотно поделилась бы ими с Эзме и даже преувеличила бы слухи.

— Значит, я зря сомневалась в нем… Но ведь нельзя слишком доверять людям, правда?

— Совершенно верно. Здравый смысл советует нам всегда хоть чуточку, да сомневаться в людях — особенно в красивых мужчинах.

Многозначительный взгляд леди Эльвиры словно предполагал, что она имеет в виду не только мистера Макхита.

Как ни хотелось Эзме расспросить леди Эльвиру о Маклохланах, все же она перевела разговор на другую тему. Ей нужно как можно больше разузнать о людях, чьи фамилии они прочли в документах в тайнике у графа Данкоума.

— Скажите, не живет ли поблизости некий врач по имени Кеннет Садерленд? — спросила она. — Кажется, он с семейством переехал в Эдинбург после того, как купил большой дом с землей неподалеку от замка.