— Дубхейген здесь?

— Меня зовут! — объявил Куинн, подходя к ней. — Ну что, платье в порядке, моя пышечка?

— Да, — ответила она.

Остальные мужчины молча пожирали ее взглядами. Ей стало не по себе — как будто она вещь, выставленная на продажу, а не человек из плоти и крови! К сожалению, сегодня ей придется все вытерпеть и сыграть свою роль.

— Мы можем идти в зал?

— До свидания, господа! — беззаботно бросил Маклохлан, беря ее под руку и уводя к бальному залу.

Едва выйдя из комнаты, он сразу помрачнел, словно хотел бы оказаться где угодно, с кем угодно, только не с ней. Наверное, сейчас не лучшее время, чтобы передавать ему свой разговор наверху… Она поделится с ним потом. Или вообще ничего ему не расскажет!

— Граф Дубхейген, графиня Дубхейген! — объявил высокий дворецкий в парике, когда они вошли в переполненный бальный зал.

Эзме сразу заметила леди Пенелопу и мисс Блакмур. Они о чем-то перешептывались со своими кавалерами, то и дело бросая взгляды на Эзме и ее супруга. Эзме вздохнула. Что бы о ней ни говорили, она обязана вести себя так, словно ничего не случилось. Они весело поздоровались с хозяевами дома. Лорд Марчмонт оказался добродушным пожилым джентльменом в превосходно сшитом фраке. Леди Марчмонт, облаченная в темно-красное бархатное платье, обшитое золоченым кружевом, с красивым рубиновым ожерельем на шее и такими же длинными серьгами в ушах, радушно улыбнулась им.

— Очарован, дорогая моя, просто очарован! — обратился к ней лорд Марчмонт. Затем он наградил Куинна одобрительным взглядом. — Вы, Дубхейген, малый не промах! Мне говорили, что тропический климат вреден для женщин, но ваша жена, похоже, расцвела там, словно оранжерейная роза!

— Она красива в любом климате, милорд! — галантно ответил Маклохлан, а Эзме расплылась в широкой улыбке.

Пожилой джентльмен наградил ее одобрительным взглядом и заметил:

— Вот лак всегда! Самые красивые мужчины получают самых прелестных жен!

— Как и вы, милорд, — жеманно ответила Эзме, хотя тут она не покривила душой.

В молодости лорд Марчмонт, несомненно, был предметом воздыханий многих девушек, а леди Марчмонт, безусловно, считалась красавицей. Она и теперь была красива — возможно, именно потому, что, в отличие от многих бывших красавиц, не стремилась казаться моложе своих лет. Что свидетельствовало также о ее мудрости.

Подошедший дворецкий что-то шепнул на ухо лорду Марчмонту. Тот кивнул и обратился к жене:

— Пора начинать, дорогая!

Гости стали готовиться к кадрили; Эзме поспешила отойти к стене. Перед поездкой в Эдинбург Джейми учил ее танцевать, но она была совеем не уверена в своих способностях, а выглядеть жалко ей не хотелось. К счастью, Куинн желал танцевать, видимо, не больше, чем она. И все же он взял ее за руку.

— Я не хочу танцевать! — прошептала она.

— Успокойтесь, дорогая моя. Я вовсе не собирался танцевать. Пойдемте со мной!

Говорил он повелительно, и Эзме, не желая привлекать к себе внимание, позволила «мужу» вывести себя на открытую террасу, в ночную прохладу. Здесь они вдали от всех, и никто их не увидит. Здесь они могут делать почти все, что угодно…

— Почему все смотрят на вас так, словно вы украли столовое серебро? — тихо спросил он, выпуская ее руку. — А может, дело во мне? У меня что, пятно, на рубашке или галстук сбился на сторону?

Что ж, придется ему рассказать. Рано или поздно он все равно услышит…

— Наверху, в комнате для переодевания, я… вышла из себя и наговорила дерзостей двум молодым дамам.

— Что именно вы им сказали?

Ей не хотелось отвечать, и она сказала:

— Сейчас вряд ли подходящее время и место для допроса!

— Я должен знать, что вы сказали, и подготовиться, если кто-то заговорит со мной об этом!

К сожалению, он был прав. Но вначале ей необходимо объяснить обстоятельства — чтобы он понял, почему она так ответила!

— Мисс Блакмур и леди Пенелопу Понсенби интересовали рабы на плантациях. Преимущественно рабы-мужчины и их… стати, а вовсе не их тяжелое положение. Я не сдержалась и… ответила довольно резко.

Куинн еще больше нахмурился:

— И вы употребляли такие слова, как «преимущественно» и «допрос»?

— Точно не помню, — вздохнула Эзме.

— Что ж, тут уже ничего не поделаешь, — уныло ответил Маклохлан. — Будем надеяться, вашу пылкость спишут на временное помрачение рассудка — или сочтут вас эксцентричной особой.

— А если они заподозрят, что я — не та, за кого себя выдаю? — спросила Эзме. — Что нам делать?

Он пожал плечами:

— Бесстыдно все отрицать! — Он окинул ее взглядом с ног до головы. — Правда, в этом платье у вас и без того бесстыдный вид.

Эзме покраснела от смущения, боясь, что снова все испортила.

— Модистка сказала, что это последняя мода, — объяснила она. — Я возражала против открытой спины, но она настояла на своем… Надо было надеть шаль!

— Я не хотел вас огорчать, — сказал Куинн, как ей показалось, искренне. — Платье красивое — очень красивое. Просто хотелось бы, чтобы оно больше прикрывало. — Он улыбнулся. — Мужчине не очень нравится, когда его жену выставляют на всеобщее обозрение!

Его тело находилось совсем рядом, широкая грудь и плечи прикрывали ее от света, музыки и шума. Что-то изменилось — как будто температура или влажность воздуха.

— Я не ваша жена.

— Здесь, на балу, я бы не стал признаваться в этом даже себе самому, — хрипло прошептал он.

Он был так близко, что она слышала его дыхание и аромат его одеколона и табака. Чтобы коснуться губами его губ, ей нужно лишь привстать на цыпочки…

Разумеется, ничего подобного она не сделает. Нельзя поддаваться желанию, похоти, пусть он даже и не тот повеса, каким она считала его до поездки в Эдинбург. Теперь она гораздо больше знает о нем. Он не просто красивый и обаятельный насмешник. Перед ней человек, который много страдал и дорого заплатил за ошибки молодости… Так ли уж плохо поцеловать его? Позволить себе на миг уступить желанию? После всего, когда они вернутся в Лондон, жизнь ее вернется в прежнюю колею. Неужели нельзя хотя бы на миг забыть о своих обязанностях?

Внезапно Эзме Маккалан расхотелось быть порядочной, правильной и степенной особой. Захотелось стать шальной, распутной, свободной и страстной. Любить и быть любимой. Целовать, ласкать, трепетать в объятиях красивого мужчины — пусть и совсем недолго. Поэтому она привстала на цыпочки и коснулась губами его губ.

Желание тотчас же всколыхнулось в нем мощной волной. Он привлек ее к себе и ответил на ее поцелуй жадно и страстно. Они целовались, не разжимая объятий; их губы и языки ласкали, узнавали друг друга. Он прислонил ее к каменной стене, прижался к ней вплотную, коленом раздвинул ей ноги, его рука ласкала ее грудь, а ее ладони гладили его широкую спину.

Потом он отпрянул, задыхаясь.

— Эзме… Мы должны остановиться, или я овладею нами прямо здесь!

Эзме тоже понимала, что они должны остановиться. Они ведут себя неприлично, так нельзя. Но она никогда еще не чувствовала себя такой живой и свободной. И такой готовой уступить своим необузданным желаниям…

Куинн отступил на шаг и вдруг нахмурился.

— Вы ведь не ставите надо мной еще один опыт? — прошептал он.

Впервые с тех пор, как они познакомились, Эзме услышала в голосе Куинна Маклохлана неподдельную боль, увидела в его глазах тоску. Она поняла, какой властью обладает и какую боль способна ему причинить. Но она и сама много лет провела в одиночестве и тоске. Да, она находила утешение в работе, в сводах законов и в Джейми, но… теперь ей этого мало!

— Нет, Куинн, я не ставлю опытов, — прошептала она. — Я просто хотела вас поцеловать.

Его губы изогнулись в улыбке. Затем на террасу вышла еще одна пара, и он нахмурился.

— Лучше нам вернуться, — хрипло прошептал он, — иначе неизвестно, какие слухи о нас пойдут!

Эзме не возражала, потому что он, к сожалению, был прав. Они приехали в гости… На самом деле они не муж и жена. Не нужно было ей целовать его здесь и где бы то ни было. Ее желания совершенно неуместны. Она порядочная женщина; у нее есть брат, который ее уважает. Если она уступит своим порывам, она многое потеряет.