— Не может быть...

Рокше вновь уколол меня быстрым взглядом, подлнялся на ноги....

— Я так и знал, что ты не поверишь! — проговорил с досадой.

Ухнуло в груди, дернулось и застыло. Догадка, что мелькнула в мозгу — страшнее пыток Катаки. Страшнее осознания собственной слабости.

Во что нас втянули? Точнее — во что вляпались мы...

Я обхватил руками виски, чувствуя, что боюсь думать. Мимо текла реальность — мутным непрозрачным потоком и с ревом обрушивалась в бездну. В пустоту. Дрожали руки — хоть каплю бы форэтминского, чтобы оборвать эту дрожь.

Я знал: темный дар лишает способности сопротивляться, лишает воли.. Так что же — Алашавар из эрмийцев? Еще одна высокородная дрянь?

Сжав кулаки, я бросил рыжему:

— Вот все, что сказал мне сейчас, повторишь Олаю Атому. Пять минут тебе — собраться с духом и силами.

— Пятый час утра. Олай Атом, должно быть, спит.

— Ничего. Проснется! С такими новостями не медлят!

С Высокородными невозможно договориться. У Высокородных одна ценность — власть. Одна одержимость, ради которой они готовы пожертвовать всем.

Губы скривились, словно довелось куснуть кислого: договориться-то с эрмийцами можно, только нужно предложить больше власти, чем тот или иной представитель ее в данный момент имеет. Так наши предки с ними и договорились — сдались, продались в рабство, даже не попытавшись бороться. Сами продались и весь свой мир продали Хозяевам. С тех самых пор Эрмэ сосет с Торгового Союза соки. И сколько ни дай — все им мало. Прожорливое чрево не насытить, алчущую глотку не заткнуть. Им подай весь мир, и то, вряд ли будет достаточно...

Еще недавно окрыляла надежда, что вырвались, а на деле? Выбираем себе нового хозяина? Тьфу ты, пропасть!

Я достал из бара бутылку. Вот, наивный, думал к этой точно не прикоснусь. Достал пробку, хлебнул вина, прямо из горла, вытер рукавом губы...

Где-то на самом донышке сердца билась надежда на то, что рыжий ошибся. Я же видел Алашавара, я же говорил с ним. Я не чувствовал ни малейшего следа темного дара. Человек, как человек. Да, перед ним трепетали, но с ним и спорили. Ни один из высокородных не позволял смотреть себе в лицо, Алашавар — был доброжелателен и внимателен к мимике собеседника. Он казался обычным, у него, как и у всех них была привычка — говорить с человеком, глядя ему в глаза, как должно быть это умели только лигийцы — доброжелательно и без вызова. Да что говорить — Рокше выбрал Алашавара свидетелем нашего договора. И вдруг...

Мне хотелось забыть признание Рокше. Мне хотелось отмахнуться, списав все на ошибку парня, сказав, что пуганая ворона куста боится. Не хотелось верить в то, что Судьба посмеялась. К тому же форэтминское ударило в голову, заставив мир наполниться яркими красками и позабыть часть забот. Подумалось — Атом вполне может нас с нашими подозрениями приказать выставить за дверь. Я бы сделал именно так.

Подумав об этом я снова приложился к горлышку бутылки и услышал деликатное покашливание рыжего.

— Докладывать Атому обязательно? — спросил он.

Я вздохнул, ставя бутылку на стол. Посмотрел на парня, смутно догадываясь, что его гложет. Гордый! Такому почувствовать себя марионеткой — неприятная штука. Говорить о своем позоре вслух — пожалуй, еще неприятнее: гордость рвется в клочки. Пожалеть бы его, махнуть рукой, но... чуйка снова стояла на лапах. Можно, можно все списать на ошибку, но кто же тогда предупредит своих? Даже если Атом нам не поверит, рассказать ему необходимо.

— Обязательно. Ему и Равэ Оканни. И желательно в мельчайших подробностях.

Парень выругался. Отчего-то на рэанском, словно надеясь, что я не пойму. Ругательство прозвучало тихо, но на редкость эмоционально и зло, заставив отметить — я представления не имею, где он проводит время, когда отсутствует в номере. Вряд ли кто-то из прислуги в представительстве мог позволить себе подобные выражения. За подобные грешки увольняют немедленно. Неужели в сезон дождей бродит по опасному городу?

И вновь дрожь по телу — за какие мелочи цепляется сознание лишь бы не принимать его слов всерьез. Ну какая разница — где нахватался Рокше этих словечек. Ведь самое страшное — мы уже летим в бездну. Нами играют — и нет среди игроков ни одного, кого мы могли бы назвать союзником.

Обернувшись, посмотрел на рыжего, напряженно застывшего возле дверей. Подумалось — вот кому форэтминское точно бы не помешало... А я, скотина, опять только об одном себе думаю.Надо было ему предложить вина... раньше. Но что теперь об этом думать: два пьяных пилота в одном корабле — уже перебор.

Я поставил бутыль назад, подошел к рыжему, кивнул:

— Ну что, пошли?

Глава 27

Олай стоял, заложив руки за спину, и смотрел на дверь, закрывшуюся за спиной рыжего. Равэ Оканни в задумчивости расхаживал по комнате и не поднимал взгляда от затейливого рисунка дорогого ковра.

— А не мог мальчишка все придумать? – подал он голос. – Ведь насколько я понимаю, Рокше из высокородных только и видел, что генерала? На Ирдале он наверняка был напуган. Мог и напутать.

У меня дернулась щека. Страх заставлял искать защиты и выстраивать стены – лишь бы не думать о неприятном; я понимал сомнения Оканни, но сомнения было принято толковать, исходя из худшей из вероятностей.Однако напомнить о том не успел – Атом меня опередил:

— Надеяться надо на лучшее, а предпосылки делать, исходя из худшего. – Он вздохнул, окинул комнату взглядом, ободряюще кивнул мне. – Благодарю, что ты не стал молчать. Кто знает, когда бы до меня дошла информация, если бы, как и планировали, мы разлетелись сразу после подписания договора. Пусть в малом, но Судьба пошла нам навстречу.

Оканни обронил:

— Все равно, вероятность ошибочной трактовки слишком высока. Я бы допросил того, кто хорошо знает Алашавара. Ту же мадам Арима…

Атом покачал головой.

— Плохая идея, Равэ… Высокородные – предусмотрительные и хитрые твари. Вспомни, что однажды устроили пилоты – модификанты. Высокородным только показалось, что мы пытались платить дань не в полном объеме, и они лишили нас людей и кораблей, ослабив флот каждой из Гильдий примерно на треть. С тех пор Гильдии с модификантами предпочитают не связываться. Фориэ – умная женщина и помогла нам с договором, но задавать ей вопросы об Алашаваре я не стану. Просто потому, что она может не во всех своих действиях отдавать себе отчет. Кто знает, на что она способна. А после того, как Алашавар подверг допросу Рокше, я бы и с рыжим откровенничать поостерегся.

Я поежился - словно холодным ветром продуло спину. То, что Алашавар – эрмиец, лишь предположение. Но даже оно отбирает у меня Фори и рыжего. Эту потерю не удастся залить форэтминским. Ппридется строить стену, аккуратно подбирать слова, чтобы не сболтнуть лишнего, в тесном помещении корабля никогда не поворачиваться к Рокше спиной. Ждать подвоха, всегда быть настороже.

Ждать подвоха надо и от себя самого. Я тоже беседовал с Алашаваром. И хоть Олай Атом наверняка понял это, вслух ничего не сказал. И не скажет. Впрочем, о чем тут говорить? Готовиться надо к худшему. К самому худшему.

Хотелось взвыть от чудовищности такой перспективы. Олай подошел, тихо промолвил:

— Мне жаль, Арвид.

Злость затопила рассудок. На этот раз – злость на Олая Атома.

Вновь мне вспомнилось бледное, бескровное лицо Фори – я едва узнал ее, увидев в госпитале – восковая белизна ужасала. До Лидари я всегда сам дрался за свою шкуру, и не находилось дурака, который помог бы мне отразить удар. Я работал на Атома, но никогда не надеялся на его помощь. Хорошо, когда его люди помогали втихую. Но в открытый конфликт они бы ни за что не вмешались. Да и не вмешивались. Тот же Госье спрятал хвост между лап, опасаясь, как бы чего не вышло.

До моей продырявленной тушки только и было дела, что мадам Арима и рыжему. Они бы могли покинуть Лидари одни, но пошли выручать меня , словно два малолетних, не понимающих во что ввязываются, идиота. Да, Рокше мог не понимать опасности, но Фориэ?