Она прошла более или менее так, как и предполагалось. Художник, правда, изобразил не цветные пятна и полосы, а полупрозрачные слои, наложенные друг на друга, которые, если верить рекламной брошюрке, символизировали семь покрывал Саломеи. И впрямь, можно было, отойдя на три-четыре шага назад, различить фигуру обнаженной женщины в позе танцовщицы, равно как и – в углу полотна – тщательно выписанную голову мужчины, возможно, Иоанна Крестителя. Некоторые, правда, видели в этом изображение плащаницы или же аллегорию плотского соблазна, а художник, сорокалетний мужчина с румяным лицом, обрамленным густой белокурой шевелюрой, им не возражал.

Фелиси вкупе с большинством бледных вампирш были в во-о-о-осторге. Тем не менее ни одна из них не сделала заказа художнику, несмотря на завуалированное давление галеристки, стопроцентной «силиконовой куклы» – ее надутые щеки и скулы, казалось, перекочевали к ней с шаржей карикатуристов. После обычных комплиментов и колкостей все бросились не на чью-нибудь квартиру или в особняк, а на жилой корабль площадью в четыреста квадратных метров, принадлежащий владельцу большого издательского дома. Неподалеку от атомной электростанции в самом центре Парижа.

Живущие на кораблях артисты и интеллектуалы мужественно выступили против строительства атомной электростанции в столь престижном и густонаселенном квартале. Правительство объяснило им, что станцию ликвидируют после войны, а пока что жители квартала не будут страдать от перебоев электроэнергии. В конце концов они смирились с присутствием бетонно-стальной опухоли под их окнами, превратили ее в символ сопротивления исламскому завоеванию, в вечный огонь европейского христианства. Хотя и не такие высокие, как на остальных генераторах, две ее трубы все же выглядели весьма внушительно. Они постоянно извергали такое количество белого дыма, что жителям Парижа, казалось, уже никогда не увидеть над головой чистого голубого неба. Что же до рыбы в Сене, то рыбаки уже давным-давно оставили попытки посидеть с удочкой. Вода в реке стала странного зеленого цвета. Значительное увеличение радиоактивности – два миллиарда бекерелей, выбрасываемых ежегодно (по неофициальным данным, распространенным вспомогательным бюро легиона), шестьдесят процентов урана, сорок процентов америция, при том что годовая норма на одного человека составляет десять бекерелей в год – способствовало распространению хищной водоросли-мутанта, нарушившей хрупкое равновесие экосистемы Сены.

Фелиси выпила три бокала шампанского, проглотила три таблеточки и распахнула свое аппетитное тело под носом у окружающих ее самцов. Лямки платья сползли у нее с плеч, и роскошная грудь несколько раз явилась всем во всей ее искусственной красоте. Впав в транс, она совсем, совсем не торопилась ее прикрыть. Он с наслаждением поколотил бы всех зрителей, но лишь посмотрел на Фелиси умоляющим взглядом. Она сделала вид, что ничего не замечает, и продолжала играть похотью мужчин, бешенством их жен и его ревностью.

Он же оглядел всех этих проклятых любителей эротики, навсегда запечатлел их лица в своей памяти. Он нюхом сыщика чуял, что некоторые из них скоро попадутся в сеть, которую господин начальник принципата готовится расставить. Вот тогда-то он постарается посмотреть им в глаза, чтобы они поняли, кому обязаны своим провалом, тогда они молча будут умолять его о помощи, а он насладится своим реваншем. А пока что ему нужно было продержаться до рассвета на этом чертовом корабле, окончательно не поддавшись гневу.

От прежних заводов нынче не оставалось ничего, кроме пустыря, затянутого пепельным саваном. Снаряды не пощадили ни насаждений, ни камышей. Серые воды Луары текли вдоль черных голых берегов. После войны строительные кампании с жадностью набросятся на бывший Южный Крест. Возможно, они даже успели договориться с городскими властями? Как только легионеры устранят опасность Джихада, нужно будет восстанавливать жилье, и заброшенные кварталы, сейчас стоящие сущие копейки, прилично поднимутся в цене, особенно те, что расположены по берегам Луары. Когда отец Пиба бывал настроен особенно мрачно – от чересчур большой дозы алкоголя туман, окутывавший идеалы архангела Михаила, обычно рассеивался, – он утверждал, что за европейскую падаль дерутся самые разные хищники, не только исламисты, но и предатели американцы, всякие аферисты, торговцы, взяточники, парни, откашивающие от армии. Играя на неуверенности в завтрашнем дне, на страхе населения во время войны, они создают новую среду собственников. Тех, кто выйдет из тени только после окончания военных действий, – респектабельных с виду, защищенных целым батальоном адвокатов и телохранителей. Они будут всем тыкать в нос своими документами о покупке земли с уверенностью людей, которые способны подстроить закон под свои желания, они сольются в победном восторге с легионерами и с вымирающими династиями, чтобы осадить все крепости в обществе и сделать свои позиции незыблемыми. Отец Пиба прибавлял, что он бы тоже мог нажиться на нищете, но что – слава Богу! – его родители, умершие в одночасье от лейкемии за несколько месяцев до рождения Пиба, внушили ему твердые моральные принципы.

– Что же нам теперь делать? – прошептал Пиб.

Они со Стеф провели несколько ночей в подвале дома, наводненного крысами. В долгие часы бессонницы Пиб, хотя и чувствовал тепло лежавшей рядом Стеф, с тоской вспоминал о тесном погребе в родительском доме. Его воспоминания постоянно прерывались поскребыванием и попискиванием грызунов. Едва ему удавалось заснуть, как он судорожно просыпался от легкого прикосновения к его телу, ему казалось, что он видит, как попискивающие зверьки молниеносно исчезают между камней фундамента. Сердце его готово было выскочить из груди, нервы были на пределе, он до ужаса боялся, что полчища крыс нападут на него со всех сторон и разорвут на части. Стеф спала рядом абсолютно спокойно, не вникая в его ночные кошмары. Она не соблюдала даже элементарного правила предосторожности: вынуть из кобуры пистолет и держать его под рукой. Сам он крепко сжимал ладонь на прикладе своего СИГа и не спускал пальца с курка, что требовало от него особого умения и осторожности, когда он ворочался на их импровизированном ложе из наваленных друг на друга покрывал. Он часто думал о Соль, и снова перед ним вставало ее лицо, наполовину покрытое землей и кровью, ее широко открытый глаз и зияющее ярко-красное отверстие под второй бровью. Ей оторвало снарядом кусок щеки, и челюсть была оголена. Пиб не оплакивал ее. Он никак не мог понять, что она мертва. «Я» Соль, всепроникающее и молчаливое, по-прежнему вращалось вокруг его тайного «я», оно всегда было рядом, когда он нуждался в утешении и ободрении. Пиб говорил с ней, как раньше, а она его слушала так же серьезно, по-прежнему убежденная, что они связаны на всю жизнь.

– Жить себе дальше, – ответила Стеф. – Дышать, есть, пить, спать…

Пиб вздохнул с раздражением.

– Тебе действительно наплевать, что все они умерли?

Он проводил взглядом военные грузовики, ехавшие по ближайшему бульвару, и добавил:

– Ах да, для тебя ведь смерть – всего лишь игра…

Он произнес это с нарочитой иронией, но после того, как пули легионеров сразили Соль, он не мог говорить этих слов спокойно.

– Ведь были и те, кого ты знала очень близко, правда?

Стеф пропустила мимо ушей грубый намек на ее особые – возможно, только по слухам – отношения с одним из трех центурионов Южного Креста. Они устроились на крыше единственного уцелевшего здания во всей округе, построенного в девяностые годы двадцатого века. Взрывной волной в нем выбило все стекла и разрушило внутренние стены, но по лестницам, хотя и заваленным кое-где строительным хламом, можно было ходить. Пока Стеф с Пибом поднимались, вокруг в темных углах началось какое-то шевеление. Нервничавший Пиб просунул руку под куртку и схватился за пистолет. Оказавшись, наконец, наверху, задыхаясь от подъема на тридцать этажей, они, как и обещала Стеф, были вознаграждены замечательной панорамой, открывавшейся на город, на излучины Луары, на песчаные отмели, на островки, украшенные старыми домиками рыбаков и угловатыми постройками. Сквозь тучи прорывались мощные снопы света, которые отбрасывали золотистые круги на морщинистое зеркало реки, на пустыри и черепичные крыши. В самом центре города возвышался уродливый осколок башни. Когда она обрушилась, в чаще домов образовалась обширная просека. С запада подул ветер, неся с собой частицы соли и предвещая дождь.