— Кевин! — крикнула учительница, заталкивая Мауса в самый дальний от алькова угол и прикрывая его своим телом. — Пожалуйста, прекрати! Пожалуйста, пожалуйста, прекрати!

— Эфебофобия,— отчетливо прошипел Кевин. Джошуа потом удивлялся, с какой странной отчетливостью прозвучало относительно тихо произнесенное слово среди криков и грохота. За все время только это и произнес Кевин, а потом прицелился в свою самую стойкую союзницу в Гладстон-Хай и пустил стрелу ей прямо между глаз.

Когда она упала, Маус лишился единственной защиты, и, хотя пытался пригнуться за ее телом, следующая стрела пронзила его легкое. Будет знать, как делиться компьютерными вирусами с дилетантами, на самом деле более увлеченными стрельбой из арбалета. Однако Джошуа по достоинству оценил идею Мауса. Он успел собрать все тонкие маты и пытался соорудить из них нечто вроде щита, но получалось хуже, чем в кинофильмах: уже две стрелы просвистели в паре дюймов от его головы. Пока Кевин целился в крепкие бедра Совито Вашингтона, Джошуа метнулся в угол к Маусу, соорудил там укрытие из матов, тел Даны Рокко и Лоры Вулфорд и стонущего, теряющего сознание Мауса Фергюсона и оттуда, из-под руки Лоры, наблюдал за развязкой. Ему было страшно, он задыхался и от жары, и от тошнотворного запаха свежей крови.

Презрев опасность, Грир Уланова прошагала прямо к стене под поручнями алькова и остановилась. По вертикали ее отделяли от злобного купидона всего двадцать футов. Наконец она нашла человека ненавистнее Кеннета Старра.

— Я тебя ненавижу, глупый подонок! — завизжала она. — Надеюсь, тебя поджарят! Надеюсь, тебя накачают ядом и я увижу, как ты подохнешь!

Быстрая перемена убеждений. Всего месяц назад она написала страстное эссе, осуждающее смертную казнь.

Перегнувшись через перила, Кевин прострелил ей ступню. Стрела вонзилась в дерево и пригвоздила Грир к полу. Грир побледнела и попыталась выдернуть стрелу. Кевин прострелил ей вторую ступню. Он мог позволить себе позабавиться. У него оставалось еще пятьдесят или шестьдесят стрел.

К этому времени еще один раненый подполз к дальней стене, где оба и плюхнулись на пол, как куклы вуду, проткнутые булавками, стараясь свернуться так, чтобы представлять минимальную цель. Но Зигги Рандолф, еще невредимый, расправив плечи, вышел в самый центр зала и остановился в балетной позиции, пятки вместе, носки врозь. Темноволосый, с тонкими чертами лица, он был очень красивым мальчиком, правда несколько женственным. Я часто размышляла, является ли женственность гомосексуалистов врожденной или благоприобретенной.

— Качадурян! — Голос Зигги прозвенел над стонами и рыданиями. — Послушай меня! Ты не должен это делать! Просто положи арбалет на пол, и поговорим. Если мы сейчас вызовем медиков, многие выкрутятся.

Здесь стоит напомнить, что после того, как Майкл Карнел расстрелял молящихся в Падьюке, Кентукки, в 1997 году, религиозного старшеклассника школы Хит-Хай, сына священника с литературным именем Бен Стронг, прославляли по всей Америке за то, что он сумел уговорить преступника сложить оружие, подвергнув себя при этом смертельной опасности. Согласно легенде, Карнел выронил пистолет и упал. Благодаря общенациональному голоду по героям в событиях, которые иначе стали бы несмываемым национальным позором, эта история была общеизвестна. Стронг попал в «Таймс», его интервьюировал Ларри Кинг. Вероятно, отвагу Зигги подстегнуло знакомство с этой притчей, а недавний опыт успешного «выступления» перед большой аудиторий укрепил в нем веру в свое ораторское мастерство.

— Я понимаю, тебя что-то гложет, так? — Большинство жертв Кевина еще были живы и, наверное, жалели Зигги. — Я уверен, у тебя болит душа! Но это не выход...

К несчастью для Зигги, достоверность гипнотизирующей тирады Бена Стронга — «Майкл? Брось оружие!»— была опровергнута лишь весной 2000 года, когда иск родителей жертв против более полусотни людей — родителей, учителей, школьных администраторов, других подростков, соседей, производителей видеоигр «Судный день» и «Землетрясение» и продюсеров фильма «Дневники баскетболиста» — рассматривался в окружном суде. Под присягой Стронг признался, что первоначальное, сбивчивое изложение событий было приукрашено средствами массовой информации и начало жить собственной жизнью. Запутавшись во лжи, он с тех пор мучился угрызениями совести. Выяснилось, что Майкл Карнел перестал стрелять и свалился еще до выступления нашего героя. Его капитуляция не имела никакого отношения ни к какому красноречивому мужественному воззванию.

«Он просто выдохся и выронил пистолет».

Шшш-тсс.Зигги отшатнулся.

Надеюсь, мое хладнокровное изложение событий не говорит о моем бессердечии. Просто факты гораздо страшнее и ярче любой скорби. Я всего лишь передаю последовательность событий, восстановленную «Ньюсуик».

Однако я не притворяюсь, будто удивительным образом постигла образ мыслей Кевина, еще одну чужую страну, которую менее всего хотела бы посетить. Впечатления Джошуа и Совито о нашем сыне отличаются от репортажей о подобных событиях. Например, колумбинские дети вели себя как маньяки: остекленевшие глаза, безумные ухмылки. Кевина, наоборот, называли «сосредоточенным» и «бесстрастным». Правда, он всегда выглядел таким на стрельбище и не только на стрельбище, если хорошенько подумать. Словно он сам становился стрелой и в этом воплощении находил ощущение целеустремленности, коей так сильно не хватало его флегматичной натуре.

Я очень много размышляла над тем фактом, что для большинства из нас существует непреодолимый барьер между безнравственными поступками в фантазиях и реальности. Это та прочная стальная стена, которая разделяет нож и мое запястье даже в самые мрачные моменты моей жизни. Так как же смог Кевин поднять арбалет, прицелиться в грудь Лоры и затем в реальности нажать на спусковой крючок? Я могу лишь предполагать, что он обнаружил нечто, что я не хочу даже представить. Что никакого барьера нет. Как мои заграничные путешествия или велосипедные замки и приглашения на школьных бланках, манипуляции с арбалетом можно разделить на серию простых последовательных действий. Возможно, нажать на спусковой крючок арбалета или пистолета не сверхъестественнее, чем потянуться за стаканом воды. Боюсь, оказывается, что перейти в «невообразимое» не сложнее, чем переступить порог обычной комнаты, и в этом, если хотите, весь фокус. Секрет. Как всегда, секрет в том, что никакого секрета нет. Может, Кевину даже хотелось похихикать, хотя это не в его стиле; колумбинские подростки хихикали.И как только выясняешь, что нет ничего, что могло бы тебя остановить, — что кажущийся непреодолимым барьер находится всего лишь в твоей голове,— можно снова и снова переступать тот порог, делать выстрел за выстрелом. Как будто жалкое ничтожество провело линию на ковре, которую ты не должен переступать, а ты дразнишь его, прыгая туда-сюда.

После всего сказанного одно терзает меня больше всего. У меня нет метафор, которые помогли бы нам.

Ничего удивительного в том, что никто не отозвался на крики, не пришел на помощь, — спортзал на отшибе. Задержавшиеся в школе впоследствии признались, что слышали вопли, но приняли их за отголоски спортивного матча, ведь звуков выстрелов не было. И самое очевидное объяснение: на рассказ ушло много времени, но бойня продолжалась не более десяти минут. Правда, если Кевин находился в каком-то измененном душевном состоянии, то гораздо больше тех десяти минут.

Совито потерял сознание, что, вероятно, и спасло его. Хотя Джошуа не шевелился, его крепость из тел тряслась под ливнем стрел, часть которых в конце концов прикончила Мауса Фергюсона. Очередные выстрелы положили конец призывам о помощи и мучительным воплям у стены зала. Франклин, Кевин не спеша опустошал ведра до тех пор, пока обмякшие жертвы не стали похожими на семейство дикобразов. Но еще отвратительнее, чем эта омерзительная стрельба, — его жертвы уже нельзя было считать движущимися целями — был ее финал. На удивление трудно убить человека из арбалета. Кевин знал это. И поэтому выжидал. Когда наконец в 17.40 охранник, подергав двери и, к своему разочарованию, наткнувшись на «криптонит», заглянул в щелочку и увидел красное, Кевин ждал. Когда полицейские прибыли с огромными, но бесполезными кусачками (которые оставили на цепи лишь легкие вмятины), а потом отправились за электропилой, Кевин ждал. Пока они с визгом металла по металлу и фонтанами искр пилили цепи, Кевин ждал. На все это ушла куча времени. Кевин, закинув ноги на поручни алькова, спокойно ждал. Тот долгий промежуток времени между последней стрелой и 18.55, когда через двери вестибюля в зал ворвались полицейские, был одним из тех свободных периодов, про которые я еще в шесть лет говорила ему, что, «если скучно и нечего делать, всегда можно почитать книжку».