— Ты замечала, что никогда не говоришь об американцах «мы»? Всегда «они». Как будто ты говоришь о китайцах или о ком-то еще.

— Большую часть своей взрослой жизни я провела вне этой страны и, возможно...

— Да, да, да. —Кевин отвел взгляд и снова уставился на экран. — Я просто хочу знать, почему ты считаешь себя такой особенной.

— Ева, присядь и повеселись с нами! — сказал ты. — Ричи как раз вытащил на свидание вслепую дочку босса, поэтому он...

— То есть ты это видел двадцать раз, — нежно упрекнула я, мысленно благодаря тебя за спасение. — Сколько «Счастливых дней» показали подряд, три или четыре?

— Это первый! Еще пять впереди!

— Пока я не забыла, Франклин... Доктор Сахатян согласился на стекло. — Поглаживая белокурые волосы Селии, цеплявшейся за мою ногу, я не стала уточнять, о каком стекле идет речь. Мне не хотелось лишать нашу дочь иллюзий: она еще надеялась, что ее новый глаз будет видеть.

— Е-ва, — нараспев произнес ты, явно не желая спорить. — Полимер современнее.

— Как и этот «Герман криолит».

— Меньше инфекций, меньше шансов разбиться...

— Полимер — просто затейливое название пластмассы. Я ненавижу пластмассу. «Материалы— все».

— Посмотри-ка, — обратился ты к Кевину. — Ричи не прогадал, она оказалась горячей штучкой.

Я не хотела портить вам удовольствие, но я только что вернулась с очень мрачной миссии и не могла сразу включиться в пережевывание вашей визуальной неполноценной пищи.

— Франклин, почти семь часов. Не могли бы мы посмотреть новости?

— Скуучно! — воскликнул ты.

— Не в последнее время. — Вялотекущий Моника-гейт все еще вызывал жгучее любопытство. — Или Кевину это смотреть еще рано? — Я вежливо повернулась к сыну. — Ты не возражаешь, если после окончания серии мы переключимся на новости?

Кевин возлежал в кресле, полуприкрыв глаза.

— Мне все равно.

Когда я опустилась на колени снять кусочек белой массы с волос Селии, ты стал подпевать мелодии, возвещающей конец серии: «Понедельник, вторник, счастливые дни!..»Ровно в семь я переключила телевизор на Джима Лерера. Главная новость. На этот раз нашему президенту придется застегнуть ширинку, чтобы уступить место двум неприятным маленьким мальчикам из родного штата, старшему из которых всего тринадцать лет, младшему только одиннадцать.

Застонав, я рухнула на кожаный диван.

— Неужели опять?

Перед Вестсайдской средней школой в Джонсборо, Арканзас, Митчелл Джонсон и Эндрю Голден, облаченные в камуфляжные костюмы, залегли в кустах, предварительно включив пожарную сигнализацию. Когда учащиеся и учителя начали покидать здание, оба мальчика открыли огонь из винтовки «ругер» 44-го калибра и охотничьего ружья 30.06. Они убили четырех девочек и одну учительницу и ранили еще одиннадцать учащихся. Старший мальчик, раненный в сердце романтическим разочарованием, накануне с кинематографическим хвастовством предупредил приятеля: «Мне нужно кое-кого убить», а маленький Эндрю Голден сообщил по секрету другу, что «собирается расстрелять всех девчонок, которые когда-либо с ним порвали». Только один мальчик был ранен; остальные пятнадцать жертв были женского пола.

— Траханые дебилы, — проворчала я.

— Стоп, Ева! — предупредил ты. — Следи за выражениями.

— И эти тонут в жалости к себе! — сказала я. — «О нет, моя подружка меня больше не любит, пойду-ка убью пять человек!»

— А как насчет твоего армянского вздора? — спросил Кевин, сурово глядя на меня. — «О нет, миллион лет назад турки совершили злодейство, а теперь всем на это наплевать!»Это не жалость к себе?

— Я едва ли стала бы приравнивать геноцид к измене подружки, — огрызнулась я.

— Не не-нене НЕ-не-не не-не нене не нене НЕ-не! — насмешливо заныл Кевин. — Иисусе, хватит об этом.

— А как насчет желания убить всех девчонок, которые когда - либо с ним порвали? — насмешливо спросила я.

— Ты не могла бы заткнуться? — сказал Кевин.

— Кевин! — упрекнул ты.

— Ну, я пыталсявникнуть в новости, и она сказала,что хочет смотреть новости. — Кевин часто говорил о своей матери, как я — об американцах. Мы оба предпочитали третье лицо.

— Но щенку всего одиннадцать лет! — Я тоже ненавидела разговоры во время новостей, но не смогла сдержаться. — Сколько подружек у него могло быть?

— В среднем? — спросил наш домашний эксперт. — Около двадцати.

— Ну а у тебясколько было? — поинтересовалась я.

— Ноль. — Кевин уже почти лежал в кресле, а этот скрипучий, сиплый голос вскоре станет для него обычным. — Трах и привет!

— Ну, Казанова! — сказал ты. — Вот результаты полового просвещения в семь лет.

— Мамочка, кто такие Трах и Привет? Это как Твидлдам и Твидлди?

— Селия, детка, — сказала я нашей шестилетке, чье сексуальное образование не казалось столь настоятельным. — Пойди-ка поиграй у себя. Мы смотрим новости, а тебе это совсем не интересно.

— Двадцать семь пуль, шестнадцать попаданий, — рассчитал Кевин. — Движущиеся мишени. Знаете, приличный процент для малявок.

— Нет, я хочу остаться с тобой! — сказала Селия. — Ты мой друг!

— Но я хочу картинку, Селия. Ты за весь день не нарисовала мне ни одной картинки!

— Ла-адно. — Она медлила, сжимая юбочку.

— Тогда сначала обними меня. — Я притянула ее к себе, и она обхватила меня ручками. Я никогда бы не подумала, что шестилетняя девочка может цепляться так сильно. Я еле оторвала ее пальчики от своей одежды, поскольку она не хотела отпускать меня. Она остановилась под аркой, помахала ручкой и, волоча ножки, вышла из комнаты. Я заметила, как ты посмотрел на Кевина и закатил глаза.

Тем временем репортер на экране интервьюировал дедушку Эндрю Голдена, у которого мальчики украли оружие. Дедушкин запас состоял из трех мощных винтовок, четырех пистолетов и кучи боеприпасов.

«Это ужасная трагедия, — неуверенно сказал он. — Мы сломлены. Они сломлены. Жизнь всех разрушена».

— Старая песня, — сказала я. — То есть чего они ждали? Разве не ясно, что их схватят и посадят в тюрьму? О чем они думали?

— Они не думали, — сказал ты.

— Шутишь? — вмешался Кевин. — Такое дело требует планирования. Конечно же они думали. Может, никогда еще в своей паршивой жизни так усердно не шевелили мозгами.

Когда бы ни заходила речь о подобных происшествиях, Кевин изображал из себя эксперта, что действовало мне на нервы.

— Они не думали о том, что будет дальше, — сказала я. — Возможно, они продумали это идиотское нападение, но не следующие пять минут, тем более не следующие пятьдесят лет.

— Не обольщайся. — Кевин сгреб горсть чипсов с поблескивающим в темноте сыром. — Ты не слушала... как обычно... потому что обнималась с Селией. Им меньше четырнадцати. По закону Арканзаса Бэтмен и Робин вернутся домой к восемнадцатилетию.

— Возмутительно!

— И их досье опечатают. Держу пари, весь Джонсборо с нетерпением ждет их возвращения.

— Не хочешь же ты сказать, что они заранее сходили в юридическую библиотеку и изучили законы?

— Ммм, — уклончиво промычал Кевин. — Как знать? В любом случае, может, и глупо все время думать о будущем. Откладывать настоящее так долго, что кажется, будто его вообще нет. Ты понимаешь, о чем я?

— Не зря для несовершеннолетних сроки ниже, — сказал ты. — Эти подростки понятия не имели, что творили.

— Не следует так думать, — язвительно заметил Кевин. (Если его и обидела моя насмешка над подростковыми страхами, то твоя снисходительность оскорбила еще больше).

— В одиннадцать лет невозможно осознать, что такое смерть, — сказал ты. — Он не понимает, что другие люди тоже чувствуют боль, даже то, что они существуют. И собственное взрослое будущее не является для него реальностью. Поэтому гораздо легче его отбросить.

— Может, его будущее для него реально, — сказал Кевин. — Может, проблема именно в этом.

— Брось, Кев, — сказал ты. — Все подростки, затеявшие стрельбы, были представителями среднего класса, а не парнями из городских трущоб. Для этих парней жизнь была купленным в рассрочку домом, автомобилем, управленческой работой, ежегодными отпусками на Бали и тому подобным.