В последнее время он почти постоянно пребывал в состоянии жуткой удрученности и не испытывал интереса ни к одному из своих прежних увлечений. Занимался только парашютным спортом, даже парашют приобрел, но больше из превратившегося в почти болезненную манию стремления хотя бы просто находиться рядом с Кристин, видеть ее.

Она по-прежнему сдержанно здоровалась с ним, но разговаривать один на один наотрез отказывалась.

Ее твердость отдавалась в сердце Тима болезненными уколами и вновь и вновь доказывала, насколько глубоко он заблуждался, считая женщин созданиями слабохарактерными и недалекими.

На возобновление тех замечательных отношений, которые возникли между ними во время свидания, точнее в первой его половине, он уже не рассчитывал. И с ужасом осознавал, что чем дольше знает ее, тем больше теряет способность существовать самостоятельно, отдельно от этой женщины.

В клубе Тим уже относился к разряду спортсменов, присматривать за которыми, решать, прыгать им при той или иной силе ветра, теперь не вменялось в обязанность ни инструктору, ни другим ответственным представителям клуба. К тому же у него был личный парашют, и персоналу дропзоны не надо было беспокоиться за сохранность арендованного у них имущества.

Сегодня настроение у Тима было особенно мрачное. Здороваясь с ним, Кристин едва взглянула на него и сразу же как будто забыла о его существовании.

Черт с ним, с этим ветром, подумал он, размышляя, прыгать ему или нет, и наблюдая за другими ребятами из своей группы. Те внимательно присматривались к более опытным спортсменам и, очевидно, намеревались побыть сегодня просто зрителями.

Прыгну, решил Тим, игнорируя терзающее душу дурное предчувствие. А там будь что будет. В конце концов, я прекрасно помню, как себя вести в непредвиденной ситуации, и потому должен срочно успокоиться, переключить внимание на что-нибудь захватывающее дух. Прыгну!

Когда он садился в самолет, Кристин даже не смотрела в его сторону.

Ей на меня плевать, обуреваемый жалостью к себе, размышлял Тим. Если этот чертов ветер унесет меня куда-нибудь на шоссе и я попаду под машину, она, наверное, и слезинки не уронит. Конечно, я сильно ее обидел, настолько сильно, что все хорошее в наших отношениях выветрилось из ее очаровательной умной головы. Конечно…

— Тим, — окликнул его кто-то сзади.

Он повернул голову и увидел Чака, мужчину лет тридцати пяти, парашютиста с огромным опытом. Они познакомились во время прыжков пару недель назад.

— А, привет!

— Не боишься прыгать в такой ветер? — спросил Чак, поправляя шлем.

Тим усмехнулся, подумав, что ему теперь на все плевать.

— Нет. Не боюсь.

Чак потрепал его по плечу крупной обветренной рукой.

— Смотри, будь осторожен. — Он сел на сиденье сбоку и взглянул в иллюминатор. — Если честно, я посоветовал бы тебе дождаться на земле затишья.

Дурное предчувствие в душе Тима всколыхнулось с новой силой. Но он только махнул рукой и упрямо стиснул зубы.

— Будь поосторожнее, — повторил Чак.

Тим кивнул, тронутый тем, что хоть кто-то проявляет о нем заботу.

Он почувствовал, что ветер не стих, а усилился, сразу после того, как раскрыл парашют. Ему стало не по себе, и жалостливая картина последствий приземления на шоссе показалась вдруг очень близкой к реальности.

Усилием воли прогнав страх, Тим, дабы избежать сноса назад, натянул передние свободные концы подвесной системы, не подумав о том, что при этом увеличится скорость снижения. Ветер подул сильнее, и его пугающе быстро понесло в сторону от зоны приземления, прямо к густо растущим деревьям.

Ну и влип же я, пронеслось в его голове. Но на смену этой мысли пришла более утешительная: лес — это, по крайней мере, не проезжая часть и в общем-то все не так уж и страшно.

Понимая, что другого выхода нет, Тим приготовился «приземлиться» на деревья. Развернулся по ветру, свел ноги вместе, прижал локти к груди и, держась за стропы управления, скрестил руки перед лицом, защищая его.

Послышался шум листвы, треск ломающихся веток, шелест гаснущего купола. Потом все стихло, и Тим, почувствовав нестерпимую боль в правом плече, открыл зажмуренные глаза и понял, что больше не летит вниз, а висит на дереве.

Первое, о чем он подумал, была Кристин, которая вряд ли когда-нибудь попадала в столь дурацкую и унизительную ситуацию. Она обладала ясным умом, умела трезво оценить свои способности и не раскисала под гнетом проблем. В отличие от него. Теперь ее превосходство над ним казалось Тиму как никогда очевидным.

Отмахнувшись от раздражающих мыслей, он принялся обмозговывать положение, в котором оказался по собственной глупости, и размышлять, как действовать дальше. Если бы не сильная боль в плече, распространившаяся в считанные секунды на всю руку, Тим попытался бы самостоятельно спуститься на землю по куполу и стропам запасного парашюта. Однако при нынешнем раскладе рассчитывать на успех подобного мероприятия было бы верхом легкомыслия.

Он попробовал пошевелить рукой, ощутил приступ резкой боли и едва не вскрикнул.

— Черт! Вляпался, и по полной программе!

Нащупав ногами надежную ветку и устойчиво встав на нее, Тим осторожно повернул голову и увидел, что его плечо — в него вонзился неровный сук — все в крови. Попытка высвободиться из этого плена могла стоить ему жизни: если бы он резко дернулся, то упал бы вниз и, вполне вероятно, сломал бы себе шею.

Нет, расставаться с жизнью мне пока рановато, подумал Тим, и его губы тронула невеселая улыбка. Я еще и десятой доли того, что запланировал, не выполнил. У меня куча замыслов, идей, и я в лепешку расшибусь, чтобы претворить их в жизнь.

Он вспомнил, что за последнее время не достиг никаких успехов ни в работе, ни в спорте, а в отношениях с Кристин утратил то хорошее, что было. Что потерял интерес ко всему и вся, что, по сути, не живет теперь, а влачит жалкое существование, и ему сделалось до ужаса стыдно.

Именно сейчас, вися на дереве, как безмозглое огородное пугало, и чувствуя свою беспомощность, Тим понял, что должен пересмотреть свое отношение к жизни. Если, конечно, выкарабкается без потерь из этой ситуации.

Надо ценить каждый подаренный мне день, звучало в его на удивление ясной, несмотря на жуткую боль в плече, голове. Проживать его так, будто он последний и никогда не повторится. Надо заставить Кристин выслушать меня, а если она не захочет беседовать наедине, поговорить с ней в присутствии посторонних, кого угодно. Главное, чтобы эта упрямица поняла, как много для меня значит, поверила, что я раскаиваюсь в своих нелепых ошибках, что отношусь теперь совсем по-другому и к ней, и к женщинам в целом.

Тиму так страстно захотелось любым образом слезть с проклятого дерева и уже сегодня начать совершенно новую жизнь, что он вновь попытался пошевелить рукой, от боли уже онемевшей.

Ему показалось, что его насквозь пронзило огненной стрелой, и он сдавленно застонал. По прошествии нескольких минут боль перешла в жгучее жжение, от которого Тим вскоре впал в полузабытье.

Прийти в себя ему помог звук чьих-то быстрых шагов. Он медленно открыл глаза и посмотрел вниз. Сначала никого не было видно, но через минуту-другую между деревьями показалась фигура невысокого человека. А когда человек приблизился, Тим понял, что это женщина.

Кристин! — прозвенело в его голове раньше, чем он увидел, что ему на помощь действительно спешит она. О боже! За что мне такое счастье?..

— Вот, оказывается, где ты! — воскликнула она, останавливаясь. — Ты ранен?

Губы Тима растянулись в слабой улыбке.

— Вроде бы…

На нем была бордовая спортивная куртка, на которой кровь почти не выделялась. Заметить ее можно было только на плечевом обхвате подвесной системы. Именно на нее и устремился взгляд Кристин.

Она ахнула, побледнела и, ни секунды не раздумывая, метнулась к дереву, ухватилась за нижнюю ветку, подтянулась и полезла по сучьям наверх, к Тиму.